Таким образом, реальное истечение срока пребывания подростка в специальном учреждении до наступления совершеннолетия все равно необходимо рассматривать как досрочное, поскольку 18 лет ему может и не исполниться на этот момент. Так, если 14-летний подросток осужден за совершение преступления, максимальный срок наказания за которое составляет два года, в соответствии с требованиями УК указанный в приговоре суда срок пребывания такого несовершеннолетнего в соответствующем учреждении не должен превышать двух лет. При установлении судом предельно допустимого в данном случае срока в 16 лет несовершеннолетнего должны будут выпустить из учреждения. Однако если следовать норме УПК РФ, истечение установленного судом срока пребывания несовершеннолетнего в специальном учреждении при условии, что он не достиг совершеннолетия, не является основанием для его выпуска из этого учреждения. Подросток должен находиться в специальном учреждении до 18 лет либо выпускаться досрочно с соблюдением особой процедуры.

Несомненно, норма УПК РФ не только не соответствует УК РФ, но и нарушает права подростка, предусматривая возможность необоснованного продления срока его пребывания в специальном учреждении[1].

Известны и другие случаи вторжения уголовно-процессуального закона в сферу действия уголовного законодательства на современном этапе, обсудить которые в полной мере не позволят рамки одной статьи.

Абсолютная дифференциация норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства — явление, не характерное для отечественной системы права. Даже при условии кодификации анализируемых отраслей уголовно-правовые нормы могут встречаться в уголовно-процессуальном законе, равно как и наоборот. С другой же стороны, с учетом связей интеграции, зачастую неизбежно и одновременное регулирование нормами уголовного и уголовно-процессуального законодательства отношений, возникающих между одними субъектами.

Специализация юридических норм не приводит к их изоляции друг от друга, действие отдельной юридической нормы оказывается неизбежно связанным с действием ряда других норм; лишь в своей совокупности, в системе нормы законодательства регулируют общественные отношения. Таким образом, процесс специализации между нормами обусловливает необходимость при анализе отдельной юридической нормы учитывать ее связи со многими другими нормами. Вместе с тем, необходима отвечающая потребностям эффективного, непротиворечивого регулирования общественных отношений сбалансированность дифференциации и интеграции норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства.

Что касается назначения уголовного судопроизводства, то ни для кого не секрет, что без уголовного процесса диктаторские режимы гораздо лучше справлялись с преступностью. Уголовный процесс — это правовые рамки, в которых государство намерено общаться со своими гражданами, организациями, и если считать, что борьба с преступностью — цель уголовного судопроизводства, то получается, что государство затрудняет такую борьбу[2].

Особое внимание следует обратить на параллельное с уголовным судопроизводством решение имущественного спора в гражданском судопроизводстве, если у обвиняемого есть возможность для этого. Немало казусов, когда «потерпевшие» по уголовному делу по тем же самым правоотношениям признавались в порядке гражданского судопроизводства должниками обвиняемых или юридических лиц, возглавляемых обвиняемыми.

[1] Яковлева Л. Новый порядок освобождения несовершеннолетних от наказания // Российская юстиция. 2002. N 5. С. 29.

[2] Лупинская П., Воскобитова Л., Рогова С. Доказывание в уголовном процессе // Мировой судья. 2009. N 8.

Следует отметить и имевшее место противоречие между нормами уголовного и уголовно-процессуального законов о возможности освобождения от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием за совершенное впервые преступление небольшой тяжести (ст. 75 УК) и освобождении от уголовной ответственности по тому же основанию за совершение преступлений небольшой или средней тяжести (ст. 28 УПК). Материальное право реализуется с помощью процессуального права. Появление норм материального права детерминирует появление норм процессуального права. А поэтому над утверждением А. Ривлина о том, что процессуальное право играет служебную роль по отношению к материальному праву, стоит задуматься[1]. Законодатель при разработке нового уголовно-процессуального закона должен был придерживаться идей и положений уголовного закона. При обнаружении же несоответствий уголовного закона требованиям времени необходимо было первоначально (или хотя бы одновременно с принятием уголовно-процессуальных норм) вносить изменения в уголовный закон.

Примеры «вклинивания» норм УПК РФ в современное уголовное законодательство обнаруживаются и в других случаях. В связи с принятием российским законодателем решения о возможности «заключения сделок о признании вины» в ч. 7 ст. 316 УПК РФ закреплена необходимость назначения наказания, которое не может превышать двух третей максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного за совершенное преступление, в случае, если судья придет к выводу, что обвинение, с которым согласился подсудимый, обоснованно, подтверждается доказательствами, собранными по уголовному делу. Как известно, УК не знает такого основания, устанавливающего предел назначаемого наказания, который предусмотрен в ч. 7 ст. 316 УПК. Известно также, что преступность деяния, его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только уголовным законом (ст. 3 УК РФ). Несмотря на сравнительно небольшое число уголовных дел, принимавшихся к производству и рассматриваемых судами в особом порядке судебного разбирательства в первые месяцы вступления УПК РФ в силу*(38), такое противоречие недопустимо. Не вызывает сомнений тот факт, что норма, предусмотренная в ч. 7 ст. 316 УК РФ, неоправданно ограничивает судей в праве назначить справедливое наказание и способна нарушить охраняемые уголовным законом права граждан и организаций, потерпевших от преступлений, интересы общества и государства.

Уголовно-процессуальное законодательство также часто вторгается в сферу материального права. Уголовный и процессуальный уголовные законы противоречат друг другу при регулировании отношений, связанных с освобождением несовершеннолетних от наказания. Расходятся между собой критерии определения срока пребывания несовершеннолетнего в специализированном учреждении, установленные УК и УПК.

Буквальное толкование ч. 2 ст. 432 УПК РФ заставляет сделать вывод о том, что даже если назначенный судом срок пребывания несовершеннолетнего в специальном учреждении истечет до достижения им совершеннолетия, он не будет освобожден до тех пор, пока ему не исполнится 18 лет.

Из-за расхождения между УК и УПК РФ по поводу определения срока помещения несовершеннолетнего в специальное учреждение также неверно указаны основания досрочного прекращения его пребывания в этих учреждениях. В соответствии с ч. 3 ст. 92 УК РФ подросток может быть выпущен из специального учреждения до истечения срока, который может быть назначен ему в рамках санкции статьи, предусматривающей ответственность за совершенное им деяние. УПК РФ (ч. 3 ст. 432) предусматривается только досрочный выпуск несовершеннолетнего до достижения им совершеннолетия.

[1] Ривлин А.Л. Об уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношениях // Правоведение. 1959. N 2. С. 112.

Еще более категорично говорит об этом Ю.К. Орлов: «Устранение суда из числа субъектов доказывания резко снижает шансы на установление истины. Нельзя превращать суд в беспристрастного арбитра, фиксирующего победителя в споре. Все-таки уголовный процесс — это не спортивная борьба, где задача арбитров лишь определить сильнейшего. Целью доказывания должна оставаться истина, а не присуждение приза победившей стороне»[1].

При таком подходе действительно виновное лицо может стать «юридически невиновным», а невиновный человек — «юридически виновным». Все зависит от степени юридической обоснованности тезиса стороны. Здесь налицо абсолютизация, идеализация юридической формы и недооценка, игнорирование фактической стороны дела, т.е. объективной истины, представляющей собой диалектическое единство формы и содержания.

Состязательность сама по себе не должна быть самоцелью. Ее суть и назначение определяются, прежде всего, задачами, изначально стоящими перед уголовным судопроизводством. В условиях разгула преступности, правового беспредела и высокой коррумпированности государственного аппарата, нужно не уменьшать число гарантий справедливого правосудия, а максимально их увеличивать и уж как минимум сохранить то, что давно привилось и оправдало себя на практике. Слишком велик риск ставить правосудие в зависимость от компетентности лишь обвинителя и защитника, профессиональная квалификация которых нередко оставляет желать лучшего.

Несмотря на расширение состязательных начал в судебном разбирательстве, суд должен оставаться субъектом доказывания, имеющим обязанность формировать доказательства и обосновывать конечный вывод. Самостоятельность и независимость нужны самим носителям судебной власти для самоутверждения судебного корпуса, решения его внутренних проблем, установления дополнительных льгот и привилегий. Независимость необходима судебной власти не ради самой независимости, а для того, чтобы защищать права и свободы граждан, охраняемые законом интересы общества и государства, обеспечивать равенство всех перед законом и судом, вершить правосудие в строгом соответствии с Конституцией РФ и федеральными законами.

Все проблемы уголовно-процессуального права, вытекающие из задач и принципов уголовного процесса, какими бы разнообразными они ни были, касаются одной большой проблемы соотношения публичного и диспозитивного начал. Как раз очень разный взгляд на такое соотношение привел авторов трех монографий к очень разным выводам по проблемам доказывания в уголовно-процессуальном праве. Взгляды процессуалистов всегда системны: как только автор затрагивает одну проблему и решает ее именно так — другую проблему автор должен решать в таком же ключе.

Нужен тщательный анализ норм уголовного права и норм смежных отраслей, чтобы исключить рассогласованность между ними. К примеру, в УПК предусмотрено существенное снижение санкции по причине признания вины подсудимым (ч. 7 ст. 316 — не свыше двух третей максимального срока или размера наказания). В уголовном законе нет такого положения. А ведь в данном случае речь идет о правилах назначения наказания, которые устанавливаются не процессуальным законом, а материальным.

В уголовный закон введена категоризация преступлений, с которой связаны различного рода уголовно-правовые последствия (условно-досрочное освобождение, погашение судимости, определение вида рецидива и т.п.). В нормах УПК законодатель зачастую игнорирует категории преступлений. Так, при определении подсудности дел мировому судье взята за основу не категория преступлений, а максимальный срок наказания в виде лишения свободы, не превышающий трех лет (ч. 1 ст. 31). В то же время при решении вопроса о применении принудительных мер медицинского характера учитывается деяние небольшой тяжести (ч. 2 ст. 443), хотя в уголовном законе речь идет о преступлениях небольшой тяжести. А ведь категоризация преступлений позволила бы успешно решить многие вопросы уголовно-процессуального характера. Например, вопрос о подследственности. Уголовные дела о преступлениях небольшой или средней тяжести можно было бы расследовать в форме дознания[2].

[1] Орлов Ю.К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. М., 2001. С. 18 — 19.

[2] Иванцова Н. О совершенствовании уголовного законодательства // Законность, 2009, N 3.

Объективная истина в уголовном судопроизводстве, если подходить диалектически, действительно существует и достоверно устанавливается в ходе всестороннего, полного и объективного расследования, находясь на полюсе познания, противоположном «субъективно-вероятностному».

Объективная истина в уголовном судопроизводстве — это адекватное отражение следователем, дознавателем, прокурором и судом существующих независимо от их сознания реальных обстоятельств уголовного дела посредством диалектического процесса познания, движения от незнания к знанию, от вероятности к достоверности.

Обстоятельства содеянного должны быть установлены в точном соответствии с действительностью, а вывод о виновности лица и его осуждение или оправдание должны основываться на выверенных судебных доказательствах. Отказ от объективной истины означает и отказ от полного раскрытия преступления, от установления всех его юридически значимых обстоятельств, от неотвратимости наступления уголовной ответственности подлинных виновников в содеянном. При таком подходе многократно возрастает опасность привлечения и осуждения невиновных.

Требование установления истины по уголовным делам свойственно континентальной системе уголовного судопроизводства. Так, в соответствии с ч. 1 ст. 81 УПК Франции «следственный судья производит… все следственные действия, которые он сочтет необходимыми для установления истины», а ч. 2 ст. 244 УПК ФРГ предусматривает, что «суд обязан в целях установления истины по долгу службы исследовать все факты и доказательства, которые имеют значение для разрешения дела». Несомненно, что приведенные предписания уголовно-процессуального закона служат для правоприменителей важным ориентиром при судопроизводстве по уголовным делам[1].

Однако «состязательность как логический прием познания криминальной действительности в уголовном судопроизводстве через столкновение и противоборство противоположностей сторон не имеет смысла и бесполезен, если его результатом не будет отыскание истины»[2]. «Если же истина не будет установлена, то в лучшем случае останется недостигнутой конечная цель уголовного процесса и не будет получено никакого положительного результата (не установлено лицо, совершившее преступление, потерпевшему не возмещен ущерб и т.д.), в худшем будет получен отрицательный результат…»[3].

В условиях состязательного процесса приговор более отвечает на вопрос, кто победил, чем на вопрос, что же было на самом деле.

Уголовное судопроизводство Англии и США является состязательным. Однако в последнее время судебная доктрина и законодательство этих стран развивались по пути сближения с континентальной уголовно-процессуальной системой. В принятых в последние десятилетия американских законах и других правовых актах используется термин «истина», а к судам предъявляется требование устанавливать ее при производстве по уголовным делам. Истина как цель доказывания в ходе уголовного судопроизводства фигурирует в законодательстве ряда штатов, а также в правилах, издаваемых судами.

Критический анализ ст. 6 УПК РФ «Назначение уголовного судопроизводства» заостряет вопрос о необходимости иметь в уголовном судопроизводстве четко выраженную цель и недопустимости ее отождествления со средствами, в частности с принципом состязательности.

Как справедливо отмечено в литературе, «с принятием нового УПК официальную поддержку получила крайняя форма состязательности в уголовном процессе, характеризующаяся отказом от установления истины, достаточно пассивной ролью суда в доказывании, фактическим возложением обязанности доказывания на стороны»[4].

[1] Зажицкий В.И. Истина и средства ее установления в УПК РФ: Теоретико-правовой анализ // Государство и право. 2005. N 6. С. 69.

[2] Проценко В.П. Система и антисистема права: уголовно-процессуальный, философский и нравственный аспекты. Краснодар, 2004. С. 327.

[3] Орлов Ю.К. Проблемы истины в уголовном процессе // Государство и право. 2007. N 3. С. 55 — 56.

[4] Победкин А.Ф. Некоторые вопросы собирания доказательств по новому уголовно-процессуальному законодательству России // Государство и право. 2003. N 1. С. 57.

Особенностью уголовно-процессуального познания является то, что ряд участников познавательной деятельности имеют диаметрально противоположные интересы, ибо не только не стремятся к выяснению истины, но всячески противодействуют этому. В этом аспекте не следует удивляться признанию процессуалистов: «Неверно, что стороны объединены стремлением к одной цели — истине. Подсудимый и защитник далеко не всегда заинтересованы в ее установлении. Их вполне устраивает ситуация, когда истина не установлена, преступление не раскрыто, виновник не установлен»[1].

Понятно, что здесь подразумевается отнюдь не ситуация привлечения к уголовной ответственности ни в чем не повинного лица. Он-то и его адвокат как раз и заинтересованы в установлении истинных обстоятельств расследуемого преступления, тогда как виновное лицо, стремясь к минимизации наказания, а чаще к уходу от него, отнюдь не заинтересовано в установлении всех обстоятельств содеянного, всех эпизодов преступной деятельности, всех соучастников, членов организованного преступного формирования и т.д.

А.Ю. Корчагин акцентирует внимание на том, что «защитник преследует совершенно иную цель. Стремление к установлению истины в его словах — обычно не более чем способ воздействия на суд. Чаще он стремится использовать допрос, чтобы получить такие показания, которые обосновывают модель события или отдельные обстоятельства, выдвигаемые им перед судом»[2].

УПК РФ существенно отличается от УПК РСФСР, в особенности своим категорическим отказом от объективной истины как цели уголовного судопроизводства и принципа уголовного процесса. Действующий УПК имеет более чем ярко выраженный состязательный характер. Причем в его концепции состязательность рассматривается в отрыве от объективной истины и даже противопоставляется ей. Суд больше не должен устанавливать объективную истину, но обязан констатировать истину «юридическую», «процессуальную», «судебную». В УПК РФ законодатель отказался от концепции «объективной истины» как противоречащей состязательности[3], поскольку «юридическое познание носит вероятностный характер»[4].

Тенденции к отрицанию объективной истины продолжают углубляться. Теоретики и практики начинают руководствоваться тем, что такая истина недоступна юристу, ибо он способен лишь предполагать, какое преступное событие произошло, а познать его не в состоянии. Отсюда проистекает ориентир на свободу субъективной интерпретации исследуемых событий и фактов. Вместо опоры на диалектическую логику все сводится к элементарной формально-логической и формально-юридической правильности, к логике «правдоподобных» суждений и «презюмированных» положений.

Действующий УПК, абсолютизируя формально-логический и количественный подходы, принижает значение диалектического подхода, дающего качественный скачок от вероятности к достоверности, от версии к объективной истине. А без нее в уголовном процессе сглаживаются различия между многими противоположностями: объектом и субъектом, целью и средствами, субъективным и объективным, вероятностью и достоверностью, неотвратимостью и отвратимостью наказания за содеянное, виновным и невиновным.

Установление истины в уголовном судопроизводстве является насущной необходимостью. Это его общая конечная цель, обусловленная действием диалектических закономерностей. В противном случае уголовное судопроизводство в целом и судебное разбирательство в частности будут иметь вероятностный характер, когда все относительно, приблизительно, условно, когда уголовное дело как бы расследовано, а вынесенный приговор как бы справедлив.

[1] Судебная власть / Под ред. И.Л. Петрухина. М., 2003. С. 264.

[2] Корчагин А.Ю. Судебное разбирательство уголовных дел: понятие, организация, тактика. М., 2006. С. 96.

[3] Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. М., 2001. С. 36.

[4] Состязательное правосудие: Труды научно-практических лабораторий. М., 1996. Вып. 1. Часть 2. С. 238.

При таком подходе очевидно достаточно четкое разделение труда между материальным и процессуальным правом: материальное право определяет, какой должна быть связь между государством и лицом, совершившим преступление; процессуальное право определяет, каким образом эту связь установить, а исполнительное — как ее реализовать. Такая схема является дополнительным аргументом в пользу известного тезиса о недопустимости помещения в УПК и УИК норм, содержащих отдельные элементы содержания уголовно-правовых отношений; о непозволительности нахождения в УК норм, регламентирующих процессуальные и исполнительные отношения; и в соответствии с этим о необходимости ревизии сложившегося сегодня распределения нормативного материала между отраслями права[1].

Уголовно-процессуальные отношения и уголовно-правовые отношения работают в одном направлении, сопровождая друг друга до вступления приговора в законную силу, но уголовно-процессуальные отношения могут и не возникнуть, если преступление остается латентным. В этом случае возникают только охранительные отношения, так как имеется факт преступления. Суд признает лицо виновным в совершении преступления только в том случае, если оно находилось в уголовно-правовом отношении с государством, а, следовательно, и в уголовно-процессуальном отношении. Только в процессуальном порядке реализовывается уголовная ответственность.

Возникновение уголовно-процессуальных отношений является лишь средством для уголовно-правовых отношений, для привлечения лица к уголовной ответственности.

1.1        Проблемы развития и совершенствования уголовного процесса

Конституция России в ст. 2 провозгласила человека, его права и свободы высшей ценностью. В этой связи проблема соблюдения прав личности в уголовном судопроизводстве становится очень актуальной, а вопрос о том, должны ли выводы следствия и суда по уголовному делу быть истинными, достоверными или же они могут быть какими-либо иными, представляется отнюдь не второстепенным, имеющим только теоретическое значение.

Исконная природа российского уголовного судопроизводства свидетельствует о необходимости объективной истины в уголовном процессе, и отказываться от нее, думается, нет разумных оснований. «Если отбросить понятие истины, то становится совершенно неясным само понятие познания»[2].

Познание в уголовном судопроизводстве — одна из разновидностей познавательной человеческой деятельности, которое подчиняется всем законам общей теории познания и реализуется по ним. Объект познания в уголовном судопроизводстве — это преступление, событие которого познается по следам содеянного. По этим следам в ходе судопроизводства и приобретаются знания о совершенном преступлении.

Субъектами познания в уголовном судопроизводстве являются следователь, дознаватель, начальник следственного отдела, прокурор, суд, судья, иные указанные в законе лица. Уголовное судопроизводство должно выступать гарантом объективной истины, а объективная истина — гарантом объективного, справедливого судопроизводства. Поэтому нельзя вычеркивать понятие объективной истины из гносеологии, уголовно-процессуального закона и правосознания следователей, прокуроров и судей[3].

[1]  Генрих Н. К совершенствованию механизма уголовно-правового регулирования: проблемы и зарубежный опыт // Международное уголовное право и международная юстиция. 2009. N 4.

[2] Никифоров А.Л. Философия науки. История и методология. М., 1998. С. 227.

[3] Печников Г.А. Диалектическая проблема истины в уголовном процессе: Дис. … докт. юрид. наук. Волгоград, 2005.

В то же время многие ученые в отечественной уголовно-процессуальной науке признают, что материальные и процессуальные уголовные отношения имеют собственное содержание, но при этом отмечают, что процессуальные отношения направлены на установление материальных[1].

Основное акцент в изучении проблемы соотношения уголовно-процессуального права с уголовным правом большинство авторов делает на возникновении так называемых охранительных уголовно-правовых отношений, возникающих в связи с фактом совершения преступления, привлечением виновного лица к уголовной ответственности и применением к нему наказания.

Пространственно-временные рамки и масштабы уголовно-процессуальных отношений зависят от исхода решения вопроса об уголовной ответственности, от ее содержания, от форм реагирования и реализации. В уголовно-правовой науке имеются разночтения по поводу момента возникновения, стадиях развития и времени окончания охранительных отношений, их связи с уголовно-процессуальными правоотношениями. Решение вопроса о начале, моменте возникновения охранительных правоотношений одни авторы связывают с фактом, временем совершения преступления, другие — с процессуальным моментом возбуждения уголовного дела либо привлечения лица в качестве обвиняемого, а третьи — с вынесением и вступлением в силу обвинительного приговора. Многие авторы отмечают, что уголовно-правовые отношения являются материальной основой не только уголовного процесса, но и уголовно-исполнительного производства. Как и любое другое правоотношение охранительное, уголовно-правовое отношение возникает тогда, когда появляется реальное взаимодействие лиц, осуществляющих свои права и обязанности[2].

В таком случае предметом уголовно-процессуального отношения следует признать сам процесс применения уголовно-правовой нормы к фактическому отношению, возникшему в связи с совершением преступления. Как отмечает А.А. Васильченко, уголовно-процессуальные отношения только и существуют с той целью, чтобы посредством реализации своих субъективных прав и обязанностей их участники могли прийти к однозначному выводу о наличии или об отсутствии юридических фактов, предусмотренных материальными по своему характеру нормами уголовного права[3]. Именно в рамках уголовного процесса в установленных УПК РФ формах идет «приладка» нормативной модели уголовно-правового отношения к фактическому общественному отношению. Каждый ее этап и сопровождающие его действия подчинены строго установленным правилам. Возникающие на их основе уголовно-процессуальные отношения складываются, так же как и уголовно-правовые, между государством и лицом, совершившим преступление. Однако здесь участники наделены особыми правами и обязанностями, связанными прежде всего с доказыванием виновности/невинности лица в совершении преступления. При этом принципиальное значение имеет распределение бремени доказывания и презумпция невиновности, призванные защитить личность от необоснованных притязаний со стороны государства[4].

Когда фактическое отношение, возникшее в связи с совершением преступления, в рамках уголовного процесса приобрело надлежащую правовую форму, то есть с момента вступления в силу обвинительного приговора суда, появляются уголовно-исполнительные отношения. Предметом такого отношения выступает установленное судом содержание конкретного уголовно-правового отношения; в уголовно-исполнительных отношениях осуществляется непосредственная реализация прав и обязанностей участников уголовно-правового отношения[5].

[1] Горский Г.Ф., Кокорев Л.Д., Элькинд П.С. Проблемы доказательств в советском уголовном процессе. Воронеж, 1978. С. 7 — 18; Шпилев В.Н. Содержание и формы уголовного судопроизводства. Минск, 1974. С. 72.

[2] Курбанова А.С. Некоторые проблемы уголовно-правовых отношений в теории уголовного права // Бизнес в законе. №2, 2009.

[3]  Васильченко А.А. Взаимосвязь уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений. М., 2006. С. 119.

[4] Генрих Н.В. Взаимосвязь уголовно-правовых отношений с предметом иных отраслей права // Общество и право. 2010. N 2.

[5] Прошляков А.Д. Взаимосвязь материального и процессуального уголовного права. Екатеринбург, 1997. С. 21.

И.Я. Козаченко подчеркивает: «Связь уголовного (материального) и уголовно-процессуального права подчинена диалектике соотношения содержания и формы. Уголовно-процессуальное право — это своеобразная форма установления виновности лица в совершенном преступлении»[1].

В.П. Божьев и Е.А. Фролов представили связь уголовно-процессуального и уголовного материального права в следующем виде. Существование уголовного процесса обусловлено прежде всего необходимостью реализации норм уголовного права в форме их применения[2].

Подход, согласно которому уголовный процесс в целом носит вторичный характер по отношению к материальному уголовному праву, считается преодоленным в юридической науке. Уголовно-процессуальные правоотношения неразрывно связаны с уголовно-правовыми и в конечном счете предназначены для их установления[3].

Реализация положений уголовно-правовых норм происходит посредством уголовно-процессуального законодательства.

Необходимо отметить то, что данные отрасли имеют общие, комплексные институты, к которым можно отнести институты частного обвинения, давности, амнистии и помилования, освобождения от уголовной ответственности и наказания[4].

Взаимосвязи норм уголовного и уголовно-процессуального права проявляются и в их противоречивости. Так часть 7 ст. 316 УПК РФ содержит положение об обязанности назначения подсудимому, согласному с предъявленным ему обвинением, наказания, которое не может превышать две трети максимального срока или размера наиболее строгого вида наказания, предусмотренного за совершенное преступление. Данная норма опровергает положение ст. 3 УК РФ о том, что наказуемость деяния определяется только Уголовным кодексом.

Однако существуют и оппоненты признания независимого существования международного уголовно-процессуального права является весьма распространенный в науке постулат о производности процессуального права от материального. П.С. Элькинд считала, что нормы уголовно-процессуального права вне связи с уголовно-правовыми нормами беспредметны[5]. В.И. Щеглов пишет, что суждения, ставящие под сомнение производность процессуального права от процесса, не сообразуются с общепризнанными представлениями о служебной роли права[6]. Подчинение соотношения процессуального и материального права диалектике формы и содержания признавали С.С. Алексеев[7], П.Ф. Елисейкин[8] и др. Такая производность усматривается в деятельности по применению норм материального права в рамках норм процессуальных.

Конечно, любая отрасль материального права вызывает к жизни соответствующие процессуальные нормы, поскольку для реализации его норм необходима определенная правоприменительная деятельность уполномоченных на то субъектов.

Производный характер уголовно-процессуального права детерминирован постулатом о производности уголовно-процессуальных отношений от материальных уголовных. Весьма распространено мнение о том, что социальное значение процессуально-правовых отношений в качестве производных, как и назначение процессуального права, состоит в том, чтобы обслуживать потребности реализации норм материального права в соответствующих правоотношениях, а также обеспечивать осуществление этих правоотношений в практической деятельности их субъектов[9].

[1] Уголовное право. Общая часть / Под ред. И.Я. Козаченко, З.А. Незнамовой. М., 1999. с. 9.

[2] Божьев В.П., Фролов Е.А. Уголовно-правовые и процессуальные правоотношения // Советское государство и право. 1974. N 1. с. 88.

[3] Гончаров Д.Ю. Предметно-системные связи уголовного и уголовно-процессуального законодательства // Правоведение. 2005. N 2. с. 21.

[4] Гончаров Д.Ю. Изучение взаимосвязи уголовного права с другими юридическими науками // Российский следователь. 2011. N 14. С. 2.

[5] Элькинд П.С. Сущность советского уголовно-процессуального права. Л., 1963. С. 12.

[6] Щеглов В.И. Гражданское процессуальное правоотношение. М., 1966. С. 145 — 149.

[7] Алексеев С.С. Общие теоретические проблемы системы советского права. М., 1961. С. 138 — 140.

[8] Елисейкин П.Ф. Защита субъективных прав и интересов и компетенция суда в советском гражданском процессе // Учен. зап. Дальневосточного ун-та. Т. 31. Ч. 1. Владивосток, 1969. С. 12 — 14.

[9] Юридическая процессуальная форма. Теория и практика / Под общ. ред. П.Е. Недбайло, М. Горшенева, М., 1976. С. 13.

Глава 1            Сущность взаимосвязи уголовного процесса и  уголовного права

1.1        Основания взаимосвязи уголовного процесса и  уголовного права

Прежде всего, необходимо отметить, что и уголовно-процессуальное и уголовное право опирается на положения конституционного права. В ст. 54 Конституции РФ[1], в частности, предусмотрено, что закон, устанавливающий или отягчающий ответственность, обратной силы не имеет. Эти конституционные положения нашли непосредственное отражение в ст. ст. 9 и 10 УК РФ.

В ст. 51 Конституции РФ провозглашается следующее.

«1. Никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников, круг которых определяется федеральным законом.

2. Федеральным законом могут устанавливаться иные случаи освобождения от обязанности давать свидетельские показания».

Эти положения Конституции РФ нашли свое закрепление в примечании к ст. 308 УК РФ.

В ч. 2 ст. 45 Конституции РФ говорится, что каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом. Этому корреспондируют ст. ст. 37 — 40 УК РФ о необходимой обороне, о причинении вреда при задержании лица, совершившего преступление, о крайней необходимости и др.

В ст. 13 Конституции сказано, что следующее.

«1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие.

2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной.
3. В Российской Федерации признаются политическое многообразие, многопартийность.
4. Общественные объединения равны перед законом.
5. Запрещаются создание и деятельность общественных объединений, цели или действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни».

Эти конституционные положения конкретизированы и развиты в ст. ст. 208, 239, 280, 282, 282.1, 282.2 и др. УК РФ.

Однако, действующие Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы обнаружили некоторые противоречия друг другу. Это вызвано в том числе тем, что имеющиеся знания о взаимосвязях материального и процессуального законодательства при регулировании общественных отношений, возникающих в связи с совершением преступления, являются неполными[2].

Применение уголовного права связано с определенными процедурными правилами: порядком привлечения к уголовной ответственности и возбуждения уголовного дела, предъявлением обвинения, избранием меры пресечения, вынесением приговора и т.д. Эти действия регулируются нормами уголовно-процессуального права. Уголовное право обусловливает многие нормы и институты Уголовно-процессуального кодекса. Нормы уголовно-процессуального права не могут противоречить нормам уголовного права, так как их основное назначение заключается в содействии или обеспечении реализации норм уголовного права.

О взаимосвязи материального и процессуального уголовного права еще К. Маркс писал: «Если судебный процесс сводится к одной только бессодержательной форме, то такая пустая формальность не имеет никакой самостоятельной ценности… Судебный процесс и право так же тесно связаны друг с другом, как, например, формы растений связаны с растениями, а формы животных — с мясом и кровью животных»[3].

[1] Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993) (с учетом поправок, внесенных Законами РФ о поправках к Конституции РФ от 30.12.2008 N 6-ФКЗ, от 30.12.2008 N 7-ФКЗ) // Собрание законодательства РФ, 26.01.2009, N 4, ст. 445.

[2] Гончаров Д.Ю. Взаимосвязи уголовного и уголовно-процессуального законодательства // Мир юстиции. 2004. N 8 — 9.

[3] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. 1955. Т. 1. с. 158

Вместе с тем Уголовный кодекс по-прежнему регулировал некоторые судопроизводственные отношения. Так, в соответствии со ст. 36 УК РСФСР 1960 г. при осуждении за тяжкое преступление лица, награжденного орденом или медалью или имеющего почетное звание, суд при вынесении приговора должен был решать вопрос о целесообразности внесения представления в орган, который наградил осужденного орденом или медалью или присвоил ему звание, о лишении осужденного ордена, или медали, либо почетного, воинского или другого звания.

В ст. 43 Уголовного кодекса «Назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено законом» говорилось об обязанности суда указать мотивы назначения наказания ниже низшего предела или более мягкого вида наказания.

Об обязательном указании в приговоре мотивов условного осуждения, а также об учете условно осужденных и контроле за их поведением, осуществляемых судом, вынесшим приговор, говорилось в ст. 44 УК РСФСР «Условное осуждение».

Законодательство того периода, к сожалению, неоднозначно решало вопрос о том, к компетенции какой отрасли относится регулирование отсрочки исполнения приговора. Как в УК, так и в УПК РСФСР 1960 г. имеются статьи, регулирующие отношения, возникающие при отсрочке приговора (ст. 46 УК РСФСР и ст. 361 УПК РСФСР). Обе статьи имеют схожие названия. Первая из них — «Отсрочка исполнения приговора военнослужащему или военнообязанному в военное время», вторая — «Отсрочка исполнения приговора».

Связи дифференциации норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства — это такие сложившиеся в процессе исторического развития взаимосвязи, суть которых состоит в разделении материальных и процессуальных норм уголовного законодательства и приобретении ими все более специфических, своеобразных черт.

Связи интеграции норм уголовного и уголовно-процессуального законодательства — это взаимосвязи регламентации того единого, совпадающего, что свойственно группам общественных отношений, возникающих в связи с совершением преступления.

Безусловно, все названные формы специализации тесно взаимосвязаны между собой. Однако обсуждение в настоящей статье, в первую очередь, проблем дифференциации вызвано очевидным обострением проблемы «вклинивания» норм УПК РФ 2001 г. в законодательство уголовное.

Так, например, до 10 декабря 2003 г. (момент вступления в силу Федерального закона от 8 декабря 2003 г. N 162-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации») в ст. 76 УК РФ было предусмотрено освобождение от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим, если (при прочих, указанных в данной статье, условиях) речь шла о преступлении небольшой тяжести. Данной статье УК РФ корреспондировала в УПК РФ ст. 25, которая допускала названное в ст. 76 УК РФ решение — путем прекращения уголовного дела — и в отношении лиц, подозреваемых, обвиняемых в совершении преступления и средней тяжести. Поскольку основания освобождения от уголовной ответственности традиционно юридической наукой относятся к предмету правового регулирования уголовного права, налицо вмешательство процессуальной нормы в сферу регулирования Уголовного кодекса.

Очевидное противоречие между анализируемыми нормами двух отраслей состояло в расширении уголовно-процессуальным законодательством круга преступлений, подозрение или обвинение в совершении которых при соблюдении определенных в уголовном законе условий делало возможным освобождение от уголовной ответственности.