Курсовая работа: Жизнь Сергия Радонежского

Название: Жизнь Сергия Радонежского
Раздел: Рефераты по религии и мифологии
Тип: курсовая работа

СОДЕРЖАНИЕ

ВСТУПЛЕНИЕ

РАЗДЕЛ I. ЮНОСТЬ И ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ

РАЗДЕЛ II. ИГУМЕНСТВО И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

ВЫВОДЫ


ВСТУПЛЕНИЕ

В современной истории России после советского периода начали вновь изучать жизнь церковных деятелей, которые влияли на ход русской истории. Появляются работы, где идёт оценка только исторической роли, и отбрасываются все легендарные и мистические события, а также есть работы, где в серьёз говорится обо всех чудесах, которые совершали русские святые. Несомненно, одним из самых первых и самых почитаемых святых был Сергий Радонежский. Ещё Е. Голубинский в конце XIX в. в своём произведении «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра» писал: «Во главе многочисленного сонма русских подвижников стоят три великие, поистине всероссийские, подвижника: преп. Антоний и Феодосий Печерские и преп. Сергий Радонежский. На всём обширном пространстве Русской земли нет простого человека, который не знал бы об Антонии и Феодосии Печерских и который не знал бы о Сергии Радонежском; на всём обширном пространстве Русской земли не найдётся простой женщины, которая не учила бы детей своих молиться: «преподобные Антоний и Феодосий Печерские, преподобный Сергие Радонежский молите Бога о нас грешных». Святые Антоний и Феодосий воссияли при начале нашего христианства в Киевских пределах нашего отечества. Святой Сергий, через три столетия после Антония и Феодосия, воссиял в Московских пределах нашего отечества».

В. Ключевский же сравнивает Сергия Радонежского с митр. Алексием и св. Стефаном Пермским, а также говорит про его исключительную роль: «Есть имена, которые носили исторические люди, жившие в известное время, делавшие исторически известное жизненное дело, но имена, которые уже утратили хронологическое значение, выступили из границ времени, когда жили их носители. Это потому, что дело, сделанное таким человеком, по своему значению так глубоко захватило жизнь дальнейших поколений, что лицо, сделавшие это дело, из исторического деятеля превратилось в народную идею. Таково имя Преподобного Сергия: это не только назидательная, отрадная страница нашей истории, но и светлая черта нашего нравственного народного содержания».

Какое же такое дело совершил Сергий Радонежский, что его имя стало, освящено сквозь столько столетий истории. Для этого необходимо припомнить то время, в которое жил великий святой. Он родился тогда, когда умирали те люди, которые видели нашествие татар. Во всех людях всё ещё был жив ужас того разгрома, который постоянно подновлялся многократными местными нашествиями татар. Разгром привёл не только к материальному разорению, но и к духовному разорению. В то время мать пугала ребёнка лихим татарином. Хронический ужас одного поколения мог превратиться в народную робость, в черту национального характера. Но одна из основных черт русского народа, вне всякого сомненья великого народа, в том, что есть такая способность подниматься на ноги после падения.

В то время как все окраины Руси страдали от внешних врагов, срединное Московское княжество оставалось безопасным и накапливало силы, и со всех краёв туда потянулись бояре и простые люди. Иван Калита применял все доступные средства в борьбе с более сильными владимирскими князьями. Тогда же устроилось так, что русский митрополит, живший во Владимире, стал жить в Москве. Когда же это случилось, то все жители Руси почувствовали, что татарские опустошения прекратились, и наступила тишина на русской земле. Так в первой половине XIV в. подросло поколение, выросшее под впечатлением этой тишины. К этому поколению относились и 40-летний Алексий и 20-летний искатель пустыни, будущий преп. Сергий, а в Устюге у бедного соборного причетника родился сын, будущий просветитель Пермской земли св. Стефан. Тесная дружба и взаимное уважение соединяли всех троих. Митр. Алексий навещал Сергия в его обители и советовался с ним и видел его своим приемником. Также существует рассказ в житии преп. Сергия о проезде св. Стефана Пермского мимо Сергиева монастыря, когда оба они на расстоянии 10 вёрст обменялись братскими поклонами. Все трое делали свой вклад в общее дело – укрепление Русского государства. В их лице сошлись для общего дела три основные части Русской земли: Алексий, сын черниговского боярина-переселенца, представлял старый киевский юг, Стефан – новый финско-русский север, а Сергий, сын ростовского боярина-переселенца, великорусскую середину. Роль Сергия была в том, чтобы народ смог укрепить свои нравственные силы и смог сбросить вековое порабощение и уныние. Нравственному воспитанию народа и посвятил свою жизнь преп. Сергий. Чтобы укрепить нравственную дисциплину, необходимо было воспользоваться самым доступным и понятным для народа методом: живой пример, наглядное осуществление правила. Он начал с самого себя и продолжительным уединением, исполненным трудов и лишений среди дремучего леса, приготовился быть руководителем других пустынножителей. Жизнеописатель Епифаний, который сам жил в обители, описывает, как Сергий был для братии поваром, пекарем, мельником, дровоколом, портным, плотником и кем угодно, но служил как раб купленный.

Но главное событие, которое проходило при жизни Сергия Радонежского, а потом переросло в сложный и продолжительный исторический процесс, состояло в том, что народ, привыкший дрожать при одном имени татарина, собрался, наконец, с духом, встал на поработителей и не только нашёл в себе мужество встать, но и пошёл искать татарских полчищ в открытой степи и там повалился на врагов. И мы знаем про ту роль, которую сыграл в этом событии 1380 г. преп. Сергий: он благословил на этот подвиг главного вождя русского ополчения, сказав: «иди на безбожников смело, без колебания, и победишь», – и этот молодой вождь был человек поколения, возмужавшего на глазах преп. Сергия и вместе с войском бившегося на Куликовом поле. Этого вождя звали Дмитрием Ивановичем, после этой битвы прозванного Донским.

Чувство нравственной бодрости, духовной крепости, которое преп. Сергий вдохнул в русское общество, ещё живее и полнее воспринималось русским монашеством. В жизни русских монастырей со времени Сергия начался замечательный перелом: заметно оживилось стремление к иночеству. В бедственный первый век ига (1240–1340 гг.) возникло всего каких-нибудь десятка три новых монастырей. Зато в следующие столетие (1340–1440 гг.), когда Русь начала отдыхать от внешних бедствий и стала приходить в себя, было основано до 150 новых монастырей. Таким образом, древнерусское монашество стало показателем нравственного состояния мирского общества: стремление покидать мир появлялось не из-за того, что в нём скопилось много бедствий, и в нём было жить невыносимо, а из-за того, что в нём возвышались нравственные силы. До Сергия монастыри в основном возникают возле больших городов; после него численный перевес получают монастыри, возникавшие вдали от городов, в лесной глухой пустыне. Теперь к борьбе с духовными недостатками человека добавилась новая борьба с неудобствами внешней природы; и скорей всего эта вторая цель стала новым средством для достижения первой.

Колонии Сергиевской обители, монастыри, основанные учениками преподобного или учениками его учеников, считались десятками, составляли почти четвёртую часть всего числа новых монастырей во втором веке татарского ига, и почти все эти колонии были пустынные монастыри подобно своей митрополии. До половины XIV в. основная масса русского народа была зажата в междуречье Оки и верхней Волги, жили здесь по немногим расчищенным от леса и болот полосам удобной земли. Оставался открытым путь на север и северо-восток в глухой край, где проживали дикари-финны. Монах-пустынник и пошёл туда смело разведчиком. Лесные монастыри становились здесь опорными пунктами крестьянской колонизации.

Напутствуемые благословением старца, шли борцы, одни на юг за Оку на татар, другие на север за Волгу на борьбу с лесом и болотом.

Примером своей жизни преп. Сергий поднял упавший дух родного народа, пробудил в нём доверие к себе, к своим силам, вдохнул веру в своё будущее.

Актуальность этой работы заключается в том, что Сергий Радонежский в своё лихое время проповедовал среди народа духовность, которая в наше время исчезла как в России, так и в Украине. После развала социалистической системы на бывшей территории СССР создался идеологический вакуум, который ничем не заполняется. Этот вакуум можно заполнить истинно русской православной моралью. Для того чтобы поднимать эту духовность люди должны знать биографии таких людей как Сергий Радонежский.

Первым источником, который использовался в данной работе, было произведение Е. Голубинского, «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра». В этой книге используется исторический подход в изучении личности Сергия Радонежского, но главное внимание уделяется не преподобному, а историческим событиям, которые происходили в это время. Эта работа первая биография святого, в которой был использован исторический подход. До этого существовали два жития и поздние их переписи, которые дополнялись и изменялись. Эта великого историка русской церкви и к тому же дореволюционная, поэтому её постоянно используют в подобных роботах.

Следующей книгой, использованной в работе, было произведение Никона Рождественского «Житие и подвиги Преподобного и богоносного отца нашего Сергия Радонежского и всея России чудотворца», опубликованная в 1885 г. и ставшая наиболее полным жизнеописанием святого. Но так как книга написана человеком церковным, то много место уделено вопросу о самой святости Сергия.

Третьей книгой было произведение Зайцева «Преподобный Сергий Радонежский», написанное в 1920-е года в Париже белым эмигрантом и в то время имело большую популярность на западе. Книга написана в публицистическом стиле и понятным языком, но в ней приводятся уже новые, независимые и дерзкие предположения.

Четвёртой и последней книгой, использованной на прямую в работе, было произведение Скрынникова «Митрополит Алексий и Сергий Радонежский», в котором не обращается внимания на святость Сергия, а в основном говорится про исторические события в его время и его роли в них.

Жизнь Сергия Радонежского не достаточно освещена в российской истории и поэтому её изучение следует продолжать, искать новые связи с другими великими деятелями той эпохи и т. д.

Хронологические рамки данной роботы не ограничиваются годами жизни Сергия Радонежского, а примерно выступают на 20 лет до рождения и на 30 лет после смерти, т. е. 1300-е и 1420-е годы. Но в этот достаточно большой для истории период времени входит жизнь одного человека, на фоне которой развиваются события всероссийского масштаба.

Региональные рамки не ограничиваются Троице-Сергиевой лаврой, Москвой и ближайшими городами. Действия, касающиеся личности Сергия Радонежского происходят в Ростове, Хотькове, Радонеже, Троице-Сергиевой лавре, Москве, Нижнем Новгороде, Константинополе, Золотой Орде и на Куликовском поле.

сергий игуменство радонежский жизнь святой


РАЗДЕЛ I. ЮНОСТЬ И ОСНОВАНИЕ МОНАСТЫРЯ

Точно неизвестно когда родился великий подвижник, это было в первой четверти XIV в. в Ростовской земле. На основании косвенных свидетельств источников историки называют такие даты рождения Сергия Радонежского: 1322 г., 1320 г. и даже 1314 г. Зато, известно число и месяц рождения великого святого – это 3 мая. Священник дал ему имя Варфоломея, по дню празднования памяти святого Апостола Варфоломея, потому как этого требовал тогдашний церковный обычай. Это имя по своему значению означало – сын радости.

Как известно Варфоломей дал о себе знать за долго до своего рождения, здесь уместно привести рассказ из «Жития Сергия Радонежского», которое было написанное Епифанием Премудрым, учеником великого святого, в 1417–1418 гг.:

«И свершилось чудо до рождения его (Сергия Радонежского): случилось нечто такое, что нельзя молчанию предать. Когда ребёнок ещё был в утробе матери, однажды – дело было в воскресенье – мать его вошла в церковь, как обычно, во время пения святой литургии. И стояла она с другими женщинами в притворе, а когда должны были приступить к чтению святого Евангелия и все люди стояли, молча, тогда внезапно младенец начал кричать в утробе матери, так что многие ужаснулись от этого крика – преславного чуда, совершившегося с этим младенцем. И вот снова, перед тем, как начали петь херувимскую песнь, то есть «Иже херувим», внезапно младенец начал вторично громко кричать в утробе, громче, чем в первый раз, так что по всей церкви разнёсся голос его, так что и сама мать его в ужасе стояла, и женщины, бывшие там, недоумевали про себя и говорили: «Что же будет с младенцем?» Когда же иерей возгласил: «Вонмем, святая святым!» - младенец снова, в третий раз, громко закричал». Дальше говорится, что смущённая мать едва не упала от страха, и сразу начала плакать. Её окружили, рядом стоящие женщины, и, наверное, желая помочь успокоить плачущего младенца, стали спрашивать, где у неё ребёнок. Но поняв, что младенца нет, а мать носит его в чреве, сказали ей: «Как может быть дарован голос до рождения младенцу, ещё находившемуся в утробе?» Она же ответила: «Я тому и сама удивляюсь, вся объята страхом, трепещу, не понимая случившегося». Если же верить этому рассказу, то печать святости на Сергии лежала уже с детства.

По древнему преданию, имение родителей Сергия, бояр ростовских Кирилла и Марии, находилось не в самом Ростове, а в его окрестностях, по дороге в Ярославль. Преп. Сергий по происхождению был дворянин: его отец был служивый человек Ростовских удельных князей и входил в состав так называемого боярства, будучи членом правительственной думы или совета князей. Кирилл состоял на службе сначала у Ростовского князя Константина IIБорисовича, а потом у Константина III Васильевича; он не раз сопровождал их в орду, как один из самых близких к ним людей; владел достаточным по своему положению состоянием; но по простоте тогдашних нравов, живя в деревне, он не пренебрегал и обычными сельскими трудами; мы увидим потом, что Кирилл посылал, например, своего малолетнего сына за конями.

Значит, маленький Варфоломей умел, и спутать их, и обратить [3]. И подведя к какому-нибудь пню, ухватив за чёлку, вспрыгнуть, с торжеством рысцою гнать домой [3].

Несомненно, то, что родители Варфоломея были глубоко религиозными людьми и как пишет Зайцев, что особенно они были «страннолюбивы», т. е. помогали бедным и охотно принимали странников. Вероятно, именно это ощущение странственной жизни и дало начало тем мечтаниям об уединёнии и спокойствии в глубоком лесу. Кроме него у родителей было ещё двое детей: старший сын Стефан и младший – Пётр. Родители, хотя и были «бояре знатные», по-видимому, жили просто, были люди тихие спокойные, с крепким и серьёзным складом жизни.

В семь лет Варфоломея отдали учиться грамоте вместе с его братьями. В то время вообще смотрели на обучение грамоте, как на дело священное: без грамоты невозможно было прочитать и понять Библию, а также другие священные книги. В школы грамотности, которых в то время вообще было немного, попасть было трудно и потому туда попадали лишь люди избранные, т. е. дети боярской верхушки каковыми и были Варфоломей с братьями. Эти школы учреждались попечениями епископов и вообще духовенства, учителями в них попадали, конечно, люди богобоязненные. Поэтому Варфоломей с детства впитывал православную мораль. Два его брата учились хорошо и успевали по учёбе, хотя Петру в то время не было и шести лет, а Варфоломей оказался тупым и часто подвергался наказаниям от учителей и осмеяниям сверстниками. Да и сам он напрягал все усилия: проводил ночи над книгой и, укрывшись от людей, плакал, и часто со слезами молился втайне Богу о даровании ему разумения грамоты, и молитва его была услышана. Например, Епифаний Премудрый приводит в своём «Житии» такой рассказ:

«Однажды отец послал его (Варфоломея) искать лошадей, он увидел некоего черноризца, старца святого, удивительного и неизвестного, саном пресвитера, благообразного и подобного ангелу, на поле под дубом стоящего и прилежно со слезами молящегося. Отрок же, увидев его, сначала смиренно поклонился ему, затем приблизился и стал около него, ожидая, когда тот кончит молитву. Когда кончил молиться старец, то подозвал к себе Варфоломея, и благословил его, и поцеловал его во имя Христа, и спросил его: «Чего ищешь и чего хочешь, чадо?» Отрок же сказал: «Душа моя желает более всего знать грамоту, для чего я отдан был учиться. Ныне скорбит душа моя, так как учусь я грамоте, но не могу её одолеть. Ты же, святой отче, помолись за меня Богу, чтобы смог я научиться грамоте». О чём они беседовали дальше, мы не знаем, но Варфоломей пригласил старца домой. Родители приняли старика хорошо, как они обычно принимали и всех остальных странников. Позже старец позвал ребёнка в молельную и велел читать псалмы, но мальчик сказал, что не умеет. Но посетитель сам дал книгу, при этом повторив приказание. Тогда Варфоломей начал читать, и все были поражены, как он читает хорошо [3]. После этого гостя накормили, и старец сказал, что Варфоломей хорошо станет понимать св. Писание и будет хорошо читать. Затем прибавил: «Отрок будет некогда обителью Пресв. Троицы; он многих приведёт за собой к уразумению Божественных заповедей». С этого времени Варфоломей читал уже любую книгу без запинки, и как утверждает Епифаний – даже обогнал товарищей. Сейчас даже молятся преп. Сергию о даровании разумения грамоты.

Хотя мы и видим, что Варфоломей обогнал своих сверстников по учёбе, но всё же, его главная сила не в научных знаниях: в этом ведь он ничего не создал. Ведь даже умение читать будущий преп. Сергий приобрёл неестественным путём, а с помощью божественной силы. Борис Зайцев говорит, что, пожалуй, Епифаний, человек образованный и много путешествовавший по св. местам, написавший жития св. Сергия и Стефана Пермского, был выше его как писатель, как учёный. Гений мальчика Варфоломея вёл его другим путём, где менее нужна наука. Сергий, кажется, принадлежал к тем, кому обычное даётся тяжко, и посредственность обгонит их – зато необычное раскрытое целиком [3].

Через несколько лет после этого, как утверждает Епифаний, он стал поститься строгим постом и от всего воздерживался, в среду и в пятницу ничего не ел, а в прочие дни питался хлебом и водой; по ночам часто бодрствовал и молился. Мать часто отговаривала его от постов и всенощных бдений, говоря, что ему всего лишь двенадцать лет. Но мальчик просил не отговаривать его от того, что он делает. Так вырастал и духовно укреплялся будущий преп. Сергий. И как пишет Никон Рождественский в своём «Житии», что Сергий скоро понял, что ещё в отроческом возрасте страсти уже начинают про являть свою губительную силу, которую сдержать стоит не малого труда; а кто хоть раз поддастся в юности их влечению и попустит им связать себя порочными склонностями, тому и подавно тяжело преодолеть их. И вот Варфоломей принимает все меры, чтобы оградить себя от их воздействия, и пресекает все пути, с помощью которых они могут попасть к человеку. Так, прежде всего он уклоняется от детских игр, шуток, смеха и как бы сторонится своих сверстников и вообще общества.

Когда будущему святому было около пятнадцати лет, родители были вынуждены переселиться из Ростова. Иван Калита зимой 1327–28 г. получил в Орде великое княжение Русское, а уже на следующий год подчинил себе Ростовское княжество. Но нелегко было удалённым князьям расставаться со своею свободой. Московский князь действовал властно, ни пред чем не останавливаясь. Даже в тех случаях, когда присоединение соседних уделов совершалось мирным путём, посредством например, родственных союзов с Великим Князем Московским, и тогда Иван Данилович мог не задумываясь распоряжаться удельными княжествами, как ему хотелось. Так он выдал своих дочерей – одну за Василия Даниловича Ярославского, а другую – за Константина Васильевича Ростовского, и, действуя, как глава России, предписывал своим зятьям законы в их собственных областях. Послан был в Ростов в чине воеводы московский вельможа Василий, по прозвищу Кочева, и с ним другой, по имени Мина; по прибытии в Ростов, они стали действовать полновластно, притесняя жителей, так что многие ростовцы принуждены были отдавать москвичам своё имущество поневоле, за что получали только оскорбления и побои и доходили до крайней нищеты. Дерзость московских воевод дошла до того, что они повесили вниз головою ростовского градоначальника, престарелого боярина Аверкия, поставленного ещё князем Василием Константиновичем, и в таком виде оставили его на поругание. Так поступали не только в Ростове, но и по всем волостям и сёлам. В Ростове были недовольные подчинением Москве, и потому наместник в Ростове подозревал всех в измене, и вскоре начал выводить её истязаниями и телесными пытками. Спасаясь от страшного террора, многие решили бежать из Ростова. В их числе были и родители Варфоломеевы. Кроме тяжкого насилия их заставило выселиться то, что всю жизнь, будучи людьми богатыми, под старость лет они стали бедняками. Славный и именитый некогда боярин Кирилл, ранее описанных событий в Ростове, часто путешествовал со своим князем в Орду, эти путешествия, конечно, не обходились без дорогих подарков ордынским вельможам, что отзывалось на материальном состоянии всей боярской верхушки. Также своё дело сделал жестокий голод, который часто опустошал Ростовские земли, ведь регион это северный, чернозёмов нет и урожайность далеко не такая, какую хотелось бы ожидать. А больше всего, как сообщает Епифаний, неблагоприятно сказалось нашествие Туралыково в 1327 г. Всё это почти довело до нищеты боярина Кирилла. Вероятно также, что своеволие московских наместников, которые распоряжались в Ростове как независимые государи, не пощадило и отца Варфоломея, как ближнего боярина ростовских князей: и скорей всего именно тогда он лишился не только своей чести, но и всего своего состояния. По видимому было тяжело оставаться Кириллу в городе, после всего, что он там испытал, а может быть, и прямо было приказано московскими наместниками уехать из Ростова, и поэтому он решил при первой же возможности покинуть город и перейти на службу к другому князю. Такой случай вскоре представился. Недалеко от современной Троице-Сергиевой лавры существовало городок Радонеж. В 1328 г., отправляясь в Орду, великий князь Иван Данилович написал духовное завещание, в котором, между прочим, назначил «село Радонежское» в удел великой княгине Елене «с малыми детьми» нераздельно. Вскоре после этого село полностью перешло в собственность младшего сына Калиты Андрея. Великий князь, по малолетству Андрея, поставил в Радонеже наместником Терентия Ртища, который, желая привлечь большее число переселенцев в этот, почти незаселённый край, объявил именем князя разные льготы переселенцам. Как только эта новость стала известна в Ростове, многие из его жителей в надежде на лучшую жизнь переехали в Радонеж. В числе этих переселенцев был, и боярин Кирилл со своим семейством и поселился в Радонеже возле церкви Рождества Христова.

По обычаю того времени, Кирилл должен был получить поместье, но сам он, по старости, уже не мог нести службы, и потому обязанность эту принял на себя старший сын Стефан, который, скорей всего, женился ещё в Ростове. Младший из сыновей Кирилла Пётр также избрал супружескую жизнь, но Варфоломей продолжал размышлять о суете всего земного и мечтать о странственной жизни. Достигнув двадцатилетнего возраста, преп. Сергий стал просить у своих родителей благословения избрать путь иноческой жизни. Родители ничего не имели против его намерения, но попросили его подождать, потому как братья его Пётр и Стефан уже оженились и вели свои хозяйства, а отец и мать не могли по старости своей сами себя обеспечить. Потому Кирилл и Мария попросили подождать Варфоломея до их смерти. Сын повиновался воли родителей, он прилагал всё своё старание, чтобы угодить родителям и упокоить их старость, и чтобы заслужить себе их благословение и молитвы. В этом эпизоде Борис Зайцев приводит интересное сравнение с православным святым Сергием и католическим Франциском: Варфоломей повиновался, но св. Франциск ушёл, конечно, отряхнул бы прах от всего житейского, в светлом экстазе ринулся бы в слёзы и молитвы подвига. Варфоломей же сдержался, выжидал. Но как бы поступил бы он, если бы такое положение затянулось надолго? Наверное, не остался бы. Но, несомненно, как-нибудь с достоинством устроил бы родителей и удалился бы без противоречий. Сами же они были сильно больные и вскоре один за другим ушли в мир иной, перед смертью родители приняли монашество в бывшем по близости Хотьковом монастыре (Хотьковский, в трёх верстах от Радонежа; он состоял из мужской части и женской). Схимники бояре недолго потрудились в своём новом звании: скорее всего не позже 1339 г. они уже отошли в мир иной. Вероятно имена родителей, которые нам известны, были приняты уже в иночестве.

После смерти родителей, отдав всё своё имущество младшему брату Петру, Варфоломей мог свободно осуществить свой замысел, но он не захотел идти в Хотьков монастырь, куда постригся его овдовевший брат Стефан, и не захотел идти в какой-либо другой. Почти в то же время когда умерли родители Варфоломея, его брат Стефан потерял свою жену Анну, которая оставила ему двух сыновей – Климента и Ивана. Похоронив супругу в Хотьковом монастыре, Стефан не пожелал уже возвратится в мир; вероятно, поручив детей своих брату Петру, он остался тут же в монастыре. После удаления старшего брата в монастырь, Варфоломей остался полным хозяином в доме родителей и сам мог выбирать, что ему дальше делать. Так был сделан решительный шаг и на 21 году жизни юноша вступил на новый путь, полный скорбей и лишений. Варфоломей избрал для себя другой вид монашества, нежели его брат Стефан – пустынножитие, который ещё не был известен в России, так как монахи брали пример с греческих иноков, которые шли в монастыри, а будущий великий святой взял пример с древних египетских монахов: Антония, Пахомия и Макария.

Сначала Варфоломей пошёл в Хотьков монастырь, который стал для него почти родным, и позвал своего брата Стефана вместе с ним удалиться в пустыню. Скромный, с детства привыкший подчинять свою волю воле старших, он и теперь боялся положиться на себя, и наделся иметь в брате-иноке верного спутника и опытного руководителя на новом этапе жизненного пути. Так как душа Варфоломея давно жаждала безмолвия пустыни, потому он не собирался оставаться в Хотьковом монастыре, и чем больше было лишений в жизни пустынника, тем для него казалось лучше. Он упрашивает брата идти с ним искать места для пустынножительства. Стефан не вдруг решается на такой поступок. Недавний мирянин, поступивший в монастырь не только по влечению чистой любви к Богу, сколько потому, что его сердце, разбитое семейным горем, искало врачевания в тишине святой обители, он не думал принимать на себя подвига выше меры своей, и желал проходить обычный путь монашеской жизни в монастырских стенах. Но Стефан уступает уговорам младшего брата и соглашается идти с ним. В то время каждый, кто желал уединённой жизни, мог один или с товарищем свободно идти в лес, на любом месте строить себе хижину или копать пещеру и селиться тут. Земли свободной было достаточно много. Когда вокруг пустынников собиралось несколько человек, то строили церковь, испрашивали у князя право на владение местом, а у местного святителя – разрешение освятить церковь, и обитель основывалась. Но Варфоломей не думал строить обитель, не желал собирать около себя братию, – у него было одно заветное желание: укрыться навсегда от мира в глубине непроходимой чащи лесной, укрыться так, чтоб мир никогда не нашёл его. Они пошли в лес, окружавший Хотьков монастырь, сначала испросив разрешения сесть в нём у князя Ивана Даниловича. Братья долго ходили по лесу и решились остановиться у речки Консеры и рядом бьющим из под земли источником. Это место было удалено не только от жилищ, но и от дорог. Оно находилось верстах в десяти от Хотькова и представляло небольшую площадь, которая возвышалась над соседнею местностью в виде маковки, почему и называлась тогда Маковцем или Маковицею. Эта местность с трёх сторон была окружена лесной чащею. На этом месте сейчас находится Троице-Сергиева лавра.

Сначала они устроились в построенном на скорую руку шалаше, а позже начали рубить лес для строительства кельи и небольшой церквушки. После недолгих рассуждений, решили назвать церковь во имя Пресвятой Троицы. С великим трудом переносили они тяжёлые брёвна на своих, хотя и привычных к труду, но всё же боярских плечах. Под руководством нанятого плотника всё было построено и вскоре братья пошли в Москву, чтобы спросить благословения у митр. Феогноста на освящение церкви. Святитель принял просителей и послал с ними священнослужителей, которые взяли с собою святой антиминс с мощами святых мучеников и всё необходимое для освещения храма. Это произошло около 1340 г., уже во время правления князя Симеона Ивановича Гордого. После этого Варфоломей с ещё большей ревностью стал поститься и молиться, мир как бы умер для него навсегда. Но совсем не то было со Стефаном, он не смог вытерпеть пустынножительствования и ушёл от Варфоломея в Богоявленский монастырь. Он видел здесь одни труды и лишения, не было никаких для безбедного существования. Никто не заходил к ним; трудно было даже достать самое необходимое; на далёкое расстояние не было, не только сёл или дворов, но и дорог; кругом их убогой кельи и церквицы была непроходимая лесная чаща, с её обитателями – дикими зверями. Стефан оставил одним своего брата и ушёл в Москву. Здесь он устроил себе келью в Богоявленском монастыре. По свидетельству Епифания, который лично знал Стефана, он любил иноческое житие, много трудился и вёл строгую жизнь, ходил он обыкновенно в убогой одежде. В то время в Богоявленском монастыре подвизался ещё простым иноком, будущий митр. Алексий, который духовно сблизился со Стефаном. Наставником и руководителем их был старец Геронтий. Митр. Феогност любил их троих и иногда приглашал всех к себе на духовные беседы. Сын Калиты, великий князь Симеон Иванович также отличал своим вниманием и Стефана, и Алексия. По его желанию митр. Феогност рукоположил Стефана в пресвитера и назначил игуменом Богоявленского монастыря. Великий князь избрал Стефана в свои духовники. Примеру князя последовал тысяцкий столицы Василий, брат его Феодор и другие знатные бояре.

Варфоломей, оставшись один, прежде всего, захотел стать настоящим монахом, но он считал, что неосновательным будет связать себя с обетами монашества, прежде, нежели приучить себя к строгому исполнению всех установ монашеской жизни, ко всем трудам и подвигам не только телесного, но и внутреннего, духовного делания. В одном из приходов, окружающих пустыню, быть может, в самом Хотьковом монастыре, он нашёл игумена – старца Митрофан, которого и попросил постричь себя в монахи. Не стал противоречить старец-игумен его желанию; он пошёл немедленно в свой монастырь, взял там нескольких из братии и всё, что нужно для пострижения, и возвратился к отшельнику. Митрофан постриг его, нарекши ему имя в честь святого того дня – мученика Сергия, память которого празднуется вместе с памятью мученика Вакха 7 октября. Преподобный Сергий принял монашество в 23 года. Семь дней провёл новопостриженный Сергий, не выходя из своей церквицы; каждый день старец-игумен совершал литургию и приобщил его Святых Христовых Тайн, и во все эти семь дней Сергий ничего не вкушал, кроме просфоры, которую ему давал постригавший.

В пустыне в совершенном одиночестве преподобный прожил около двух лет. Время пустынно-уединённой жизни Сергия проходило в молитве внешне церковной, состоявшей в отправлении всего круга дневных служб, за исключением литургии, в молитве внутренней или умной домашней, в непрестанном богомыслии, в чтении слова Божия и в телесном труде [1]. Все скорби и лишения он воспринимает со спокойной душой; его молитва изливается в слезах. Так бывает в начале подвига, но вот первый восторг проходит; дни, когда сердце полно горячей ревности и умиления сменяются днями душевной тоски: мысли не покоряются разуму, молитва не помогает, душа рвётся бежать и становится холодна ко всему духовному. А ко всему остальному ещё и примешивается голод и жажда, холод, опасение за жизнь со стороны диких животных. Даже отдых и естественный сон становятся врагами подвижника. Мир между тем манит его к себе воспоминаниями прошлого: ведь там ему жилось так тепло и уютно, ни в чём он нужды не терпел, ведь и там можно спастись: можно пойти в какую-нибудь обитель, где вместе с братией разделять невзгоды. Нелегко было выполнять правила иноческой жизни и для того, чтобы понять всю сложность пустынножития приведу вкратце эти правила: 1) чтить и слушать слово Божие; 2) каждый вечер рассматривать свои мысли и желания, молить Господа о прощении всего, что было сделано против заповедей; 3) как можно чаще размышлять о смерти, о втором пришествии Христа, о муках грешников и блаженстве праведных; 4) любить молитву; 5) любить пост; 6) всегда помнить, что Господь видит всё, что ты делаешь и думаешь; 7) сравнивать все свои мысли, желания, поступки, слова с тем, что написано в Евангелие, строжайше исполнять заповеди.

В это время, как сообщает нам Епифаний, с Сергием произошёл необычный случай: однажды он пошёл в уединённую церковь, чтобы читать заутреннею, лишь только Сергий начал молитву, как перед его взором расступилась стена и через неё зашёл сатана с целым «полчищем бесовским», но стоило подвижнику прочитать молитву как это вскоре исчезло. Но примечательное в этом то, что «полчище» всё было в остроконечных шапках и в литовской одежде. Литовцев уже тогда на Руси боялись не меньше татар, и великий святой как бы предвидел будущую борьбу с завоевателями. В результате этих событий вера Сергия только укреплялась.

Можно допустить, что единственными книгами Сергия были Псалтырь и Евангелие, поэтому он знал их наизусть. Ему также приходилось каждый день вырубать деревья вокруг кельи, чтобы сделать себе поляну для огорода или небольшого поля.

Как известно к Сергию часто в течение года каждый день приходил не столько свирепый, сколько голодный медведь, и потому как преподобный один раз поделился с ним хлебом, зверь каждый день после этого приходил к нему, требуя своего куска. А Сергий воспринимал животное как утешение и небольшая радость среди лесной скуки.

Воду Сергий брал из родника, который находился рядом, а хлеб время от времени присылал его младший брат Пётр, который жил в Радонеже. Кроме хлеба у Сергия не было никакой другой пищи, да и бывало, что не доставало и его.

Через два-три года Сергий стал довольно известной личностью в округе и к нему начали идти люди, желавшие разделить с ним невзгоды пустынножития. Говорили о его строгом воздержании, трудолюбии и других подвигах. Сначала приходили за духовной беседой, а потом появились желающие и пожить рядом с ним. Сергий не соглашался принимать их, представляя им все трудности пустынножития. Но в итоге решил принять их. Ведь шёл он в пустыню не с тою мыслью, чтобы подвизаться в одиночестве, а с тою мыслью, чтобы в большем или меньшем товариществе подвизаться вне мира. И стали новопришедшие строить хижины вокруг кельи Сергия.

В непродолжительном времени к Сергию собралось двенадцать братьев, которые ежедневно пели в своей церквице полуночную, заутреню, часы и вечерню с мефимоном или навечерницей, а для служения литургии призывали к себе былого священника или иеромонаха («игумена-старца»). Когда были построены кельи для всех братьев, то преп. Сергий отнёс монашескую слободку тыном, превращая всё это в маленький монастырь. У каждого монаха был свой небольшой огородец. Одним из первых к Сергию пришёл некто Василий, прозванный Сухим за строгое воздержание, он уже был довольно старым и вскоре умер. Вторым был Иаков, прозванный Якута, он служил для братии рассыльным. Сохранились ещё такие имена первых сподвижников: диакон Онисим, Елисей, Сильвестр Обнорский, Мефодий Пешношский, Андроник и др.

Первоначально монастырь преп. Сергия имел такой вид: в глухом бору, на берегу речки, полуразчищенная поляна, на которой кое-где стоят деревья и при том, что везде лежат колоды от срубленных деревьев и торчат пенья; стоит маленькая церквушка и кругом неё между деревьев разбросано тринадцать келий, обнесённых тыном, внутри которого в свою очередь были огороды. Не было в церквушке ни начальника, ни даже пресвитера, но зато соблюдался весь порядок церковных служб, исключая литургию.

Новообразовавшемуся монастырю необходим был игумен, и Сергий через год запросил Митрофана, который постриг его в монахи. Он сразу же стал и игуменом и священником. Но прожив в монастыре около года, Митрофан скончался. Тогда по прошению и настоянию братии Сергий принял на себя игуменство вместе с восприятием сана священства.

ВЫВОДЫ

В первом разделе был рассмотрен период жизни святого от самого рождения и до получения Сергием игуменства. В это время наблюдается много примеров проявления святости сначала у Варфоломея, а потом уже у Сергия. Всё начинается с рождения, когда будущий святой закричал в животе у матери во время церковной службы, потом Варфоломей обучается грамоте с помощью молитв. В 20 лет он духовно созревает для пострижения в монахи и спрашивает разрешение у родителей, но те просят подождать его пока они не отойдут в мир иной. Своё обещание Варфоломей сдержал, похоронив родителей, он идёт вместе со своим старшим братом Стефаном в лес, где строят небольшую церквушку, но старший брат в итоге не выдерживает пустынножительства и уходит в Москву. Свой путь Варфоломей продолжает сам и слава о его подвижничестве доходит до ближних сёл, к нему начинает сходиться братия, количество которой достигает 12 человек. Братия решает открыть монастырь, для которого необходим был игумен. Запросили Митрофана, который стал и игуменом и священником, но через год он умирает. Тогда по упрошению и настоянию братии Сергий принял на себя игуменство вместе с восприятием сана священства.


РАЗДЕЛ II. ИГУМЕНСТВО И ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Перед тем как принимать сан игумена, Сергий Радонежский долго не хотел об этом слышать. Хотя он на деле был истинным руководителем в духовной жизни своих учеников; но всё же он не был ещё и, без священного сана, не мог быть их духовным отцом в таинстве покаяния; а эта должность в древних обителях нередко соединялась с должностью игумена или настоятеля обители. Притом неудобно было каждый раз для богослужения призывать соседнего священника. Особенно должна была сказаться нужда в священнослужителе в то время, когда над русской землёй разразилось тяжкое бедствие – моровая язва, известная в истории под именем чёрной смерти; она появилась в пределах России в 1348 г. и опустошала её в продолжение нескольких лет: вымирали целые города, становились безлюдными целые области. В Киеве, Чернигове, Смоленске и Суздале едва уцелела одна третья часть населения; в Глухове и Белозерске не осталось ни одного человека. Не успевали хоронить умерших: отпевали по тридцать – по сорок человек зараз, клали по три, по пять человек в один гроб… В короткое время умерли: митр. Феогност, два сына великого князя и сам великий князь Симеон Иванович… К преп. Сергию в это время приходило много людей, искавших спасения.

После того как Сергий долго не соглашался принимать сан игумена, братия поставила такое условие: «Но если уж ты не хочешь пещись о душах наших и быть нашим пастырем, то мы все принуждены будем оставить это место». Тогда преподобный ответил: «не хочу более прекословить вам; но не нам решать это дело: пусть решить его святитель; и так пойдёмте же к нему». То есть необходимо было идти к митр. Алексею, которого в то не было в России: в 1354 г. он ездил в Константинополь, а на время своего отсутствия по управлению делами в митрополии поставил волынского епископа Афанасия, который жил в Переяславле Залесском, в Нагорном Борисоглебском монастыре. Туда и отправился преп. Сергий, взяв с собой двух старших иноков. Имя Сергия давно было известно Афанасию: он много слышал об его пустынных подвигах и долго беседовал с ним о спасении души. В конце этой беседы гость поклонился и стал просить у него игумена для новой обители. Но тот сказал, что пусть сам Сергий будет новым игуменом для братии. После того когда уже иеромонах Сергий совершил божественную литургию, преподобный первый раз благословил свою братию. Обычно перед тем как благословлять, он рассказывал небольшое поучение, которое обнаруживало глубокое знание Библии, но по-прежнему, преподобный учил не сколько словом, а сколько своим примером. Сергий и в сане игумена продолжал по-прежнему служить братии в домашних делах: он сам скатывал свечи, варил кутию, особенно же просфоры приготавливал всегда сам, не допуская никого из братии участвовать в этом.

В начале игуменства преп. Сергия число братии в его обители не превышало двенадцати. Так было до 1357 г., когда пришёл к нему архимандрит Симон – первый принятый им сверх этого числа. С этого времени число братии стало возрастать. Чаще всего к нему приходили земляки ростовцы: кроме Елисея и Онисима, мы знаем Андроника и Афанасия. Симон же был одним из старейших архимандритов области Смоленской. Много лет провёл он в послушании у игумена; на его пожертвования был построен более просторный, но только деревянный, как и первый – храм Живоначальной Троицы. Мало-помалу расширялась Сергиева обитель и принимала вид благоустроенного храма.

Одним из правил порядка, установленного преп. Сергием в своей обители, требовалось, чтобы после повечерия братия не ходили из кельи в келью и не беседовали друг с другом; каждый в своей кельи должен был заниматься молитвою и рукоделием. Преподобный сам строго наблюдал за исполнением этого правила. В глубокий вечер, особенно в долгие осенние и зимние ночи, игумен обходил все кельи и через малые волоковые окна замечал: кто, чем занимается. Если же инок стоит на молитве, или занят своим рукоделием (пишет, читает святую книгу, размышляет о своих грехах), тогда игумен радуется. А если он слышит беседу, то ударяет в дверь или в окно и удаляется. Наутро он призывает провинившихся и кротко вступает с ними в разговор о монашеских обязанностях, не обличая прямо, говоря, будто о других, склоняет их к признанию в прегрешении. Послушный отрок тут же просит и получает прощение; но когда инок уклоняется от признания, тогда Сергий обличает его, а если и здесь инок упорствует, преподобный налагает на него какую-нибудь епитимию.

Также Сергий строго запрещал братии выходить из монастыря для собирания по сёлам и деревням подаяния на обитель. Каждый инок должен был сам для себя доставать пропитание.

Льготы, объявленные наместником князя Андрея Радонежского для переселяющихся в его родной удел, мало-помалу привлекли новых поселенцев, которые незаметно продвигались своими посёлками к обители Сергиевой. Всё же в течение десяти-двенадцати лет после её основания, обитель оставалась как бы в стороне от мира. Но с течением времени слава о подвигах преп. Сергия распространялась всё дальше, а потому и место его пребывания становилось всё открытее. Около 1352–1354 гг., при Иване Ивановиче, брате Симеона Ивановича Гордого, в окрестностях обители стали кое-где селиться земледельцы, никто не запрещал им вырубать леса [3]. Таким образом, глухие леса превращались в чистые поля, а в некоторых местах стояли и деревни. Затем проложена была мимо монастыря большая дорога в северные города, и обитель стали посещать не только простые люди, но и бояре.

Следующие два рассказа изображают материальное положение монастыря и большую роль игумена.

Однажды преп. Сергий, проголодав три дня, взял топор и пошёл к некоему Даниилу.

– Слышал я, старче, что ты хочешь пристроить себе сени к келии. Поручи мне эту работу, чтобы руки мои не были без дела.

– Правда, – отвечал Даниил, – мне очень хотелось построить их; у меня всё уже и для работы заготовлено, и вот поджидаю плотника из деревни. А тебе как поручить это дело? Пожалуй, запросишь с меня дорого.

– Эта работа тебе не дорого обойдётся, – сказал ему Сергий, – мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть; большего этого с тебя не потребую. Разве ты не знаешь, что я умею работать не хуже плотника? Зачем же тебе звать другого плотника.

Тогда Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и сказал: вот, если хочешь, возьми всё, что тут есть, а больше не взыщи.

– Хорошо, этого довольно для меня; побереги же до девятого часа: я не беру платы прежде работы.

И крепко подтянув себя поясом, Сергий принялся за работу. До позднего вечера пилил, тесал, долбил столбы и окончил постройку. Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба, как условленную плату за труд целого дня. Только тогда Сергий поел. Этот рассказ доказывает, что преподобный, очевидно, выделяет деятельность духовную от житейских отношений.

Другой рассказ связан тоже с бедностью монастыря, силою веры, терпения, сдержанностью самого Сергия рядом с большой слабостью некоторых из братии. Однажды монахи голодали два дня подряд и сразу зароптали.

– Вот, – сказал Сергию один инок от лица всех, – мы смотрели на тебя и слушались, а теперь приходиться умирать от голода, потому что ты запрещаешь нам выходить в мир просить милостыни. Потерпим ещё сутки, а завтра все уйдём отсюда и больше не возвратимся.

Сергий обратился к братии с речью. Но не успел он её окончить, как послышался стук в монастырские ворота; привратник увидел в окно, что привезли много хлеба. Тогда Сергий благословил этот хлеб, и в монастырские ворота въехало несколько повозок. Преподобный приказал всем идти в церковь и отслужить благодарственный молебен, и лишь после этого благословил всех на трапезу. Позже Сергий спросил и о том, где же те, кто привёз хлеб. Ему ответили: по словам извозчиков, это – дар неизвестного жертвователя. А извозчики должны были ехать дальше и не имеют времени остаться, и они уже уехали.

Мы видим, что даже преп. Сергий в начале своего подвижнического пути не имел видений и не творил чудес. Лишь долгий и трудный путь самовоспитания приводит его к чудесам и к тем светлым видениям, которыми была озарена его зрелость [3]. Святость как бы растёт в нём постепенно. Зайцев сравнивает Сергия Радонежского с апостолом Павлом, который будучи полководцем Савлом, вдруг ощущает в себе святость и становится Павлом.

И уже внутренне созрев, Сергий совершает чудо с источником. Пока преподобный жил один на своей Маковице, вопрос о воде не смущал его. Но когда количество братии возросло, то уже тогда ходили разговоры, что воду носить далеко и трудно. Тогда Сергий, взяв одного из иноков, спустился вниз от обители и, найдя небольшую лужу дождевой воды, стал перед ней на молитву. Осенил место крестным знамением, и оттуда забил ключ, образовав ручей, который братия, было, назвала Сергиевой рекой. Но он запретил называть её так.

Второе чудо Сергия относилось к ребёнку. В это время многие уже знали о нём, как о святом, и приходили с поклонением и за советами, а главное, со своими бедами. Например, Епифаний рассказывает, как один человек принёс ему тяжелобольного своего ребёнка. Пока он просил Сергия помолиться за него и пока преподобный готовился к молитве, ребёнок умер. Отец уже впал в отчаяние и стал упрекать Сергия: лучше уж ребёнок умер дома, а не в келии святого – по крайней мере, вера не убавилась бы. И отец вышел, чтобы приготовить гроб, а когда вернулся, Сергий встретил его со словами:

– Напрасно ты так и смутился. Отрок вовсе и не умирал.

Ребёнок был теперь действительно жив, и отец пал к ногам Сергия. Но тот стал успокаивать его и даже утверждать, что дитя просто было в сильном припадке, а теперь обогрелось и отошло. Отец горячо благодарил преподобного за его молитвы, но тот запретил ему разглашать о чуде. Узнал же это Епифаний от келейника преп. Сергия. Его рассказ и приводит Епифаний.

Он передаёт ещё о тяжелобольном, который три недели не мог спать и есть и которого исцелил св. Сергий, окропив святой водой. О знатном вельможе, бесноватом, привезённом с берегов Волги, куда уже проникла слава Сергия как чудотворца. Вельможу повезли насильно. Он и слышать не хотел о Сергии, бился, рвался, пришлось сковать его цепями. Уже перед самою обителью он в ярости разорвал цепи. Крик услышали в монастыре. Сергий велел братии собираться в церкви. Начался молебен – о выздоровлении. Понемногу больной стал успокаиваться и наконец, преподобный вышел к нему с крестом. Лишь только осенил его крестом, тот с воплем бросился в лужу с криками: «горю, горю страшным пламенем!» И больной выздоровел.

Такие исцеления, облегчения и чудеса широко разносили славу Сергия. К нему, как к мудрецу и святому, шли люди разных положений – от князей до крестьян. Рос и богател монастырь, но Сергий оставался всё тем же простым «старичком», кротким и покойным утешителем, наставником, иногда судьёй. Житие приводит два случая, кода через Сергия как бы действовали и силы карающие.

Вблизи монастыря богатый отобрал у бедного свинью. Потерпевший пожаловался Сергию. Тот вызвал обидчика и долго убеждал – возвратить взятое. Богатый пообещал, что вернёт. Но дома пожалел и решил не отдавать. Была зима. Свинью он зарезал, и она лежала у него в клети. Заглянув, он видит, что вся туша уже изъедена червями.

Другой рассказ – о внезапной слепоте греческого епископа, сомневавшегося в святости Сергия. Слепота поразила его, как только он подошёл к преподобному в ограде монастыря. Сергий должен был за руку ввести его к себе в келию. Там он признался в своём неверии и просил заступничества. Сергий, помолившись, исцелил его. Вероятно таких «посетителей» и «просителей заступничества» было много. Очень многие приходили просто за советами, каялись в делах томивших душу. Ведь обо всём не может же рассказать Епифаний, он передаёт о наиболее запомнившемся.

С умножением числа посетителей, улучшилось и материальное состояние обители. Потребности монахов, при их собственном постоянном труде, с избытком удовлетворялись приношениями посетителей и окрестных жителей. Есть также мнение, что ещё при жизни преп. Сергия монастырю были пожалованы во владение некоторые ближайшие сёла. По крайней мере, об одном промысле известно точно: это – половина варницы и половина колодезя у Соли Галицкой (г. Солигалич Костромской обл.).

Что же до внешнего вида преп. Сергия, то как передаёт архимандрит Никон: вместо дорогих сукон он носил сермяжную ткань из простой овечьей шерсти, да притом ещё ветхую и покрытую всю заплатами. Если какая-нибудь вещь ему казалась излишней, то он передавал её беднякам. Нередко случалось, что люди, встречавшие его, не хотели верить, что это преподобный, именно из-за его одежды. Принимали его за странника или за последнего труженика в обители. Епифаний передаёт один рассказ, который произошёл именно из-за бедного вида Сергия:

Один крестьянин, который много слышал о Сергии, захотел его увидеть. Преподобный в это время трудился на огороде, копая заступом землю под овощи. «Подожди немного, пока он выйдет оттуда» – отвечали ему иноки. Крестьянин же не выдержал и заглянул в огород, и увидел старца в заплатанной одежде, который трудился на грядке. Он не поверил, что этот скромный старец и есть тот Сергий и опять стал приставать к братии, чтобы ему показали игумена. «Мы указали тебе игумена, – ответили иноки. – Если не веришь, спроси его самого». Крестьянин решил подождать у калитки. Когда преп. Сергий вышел, посетитель отвернулся в отвращении. В это время в обитель прибыл князь со свитою бояр. Сергий встал ему на встречу. Прибывшие оттолкнули крестьянина от князя, и от игумена. Князь до земли поклонился святому, тот поцеловал его и благословил. Потом оба они сели, все остальные стояли, а крестьянин ходил среди них и всё пытался рассмотреть, где же Сергий. Наконец снова спросил: «Кто же этот чернец, что сидит напротив князя?» Инок с упрёком ему ответил: «Разве ты пришелиц здесь, что не знаешь Преподобного отца Сергия?» Только тогда понял он свою ошибку и по отъезде князя бросился к ногам Сергия, прося прощения. Разумеется, «нищий» и «убогий старичок» не был к нему суров. У Епифания приведены его слова: «Не скорби, чадо; ты один справедливо рассудил обо мне; ведь они все ошибаются». Есть мнение, что Епифаний сам наблюдал эту сцену, потому так тщательно и описал её.

Игумену было уже за пятьдесят лет. Около тридцати лет он жил на «Маковице». Отовсюду стекались к нему искатели безмолвия. Такими искателями безмолвия были: Смоленский архимандрит Симон, брат преподобного Стефан, который оставил игуменство в Богоявленском монастыре и жил теперь в Сергиевой обители вместе со своим сыном Феодором. Ещё при жизни Сергия его учениками было основано до 25 монастырей, а потом число их возросло до 70-ти. Около 1372 г. в его обитель прибыл один греческий митрополит, в сопровождении нескольких греков, из Константинополя. Они объявили святому игумену, что «Вселенский Патриарх Константинопольский Кир Филофей благословляет его и посылает ему поминки: крест, параманд и схиму, вместе со своим писанием». Сергий Радонежский получил от патриарха грамоту, в которой шла речь о необходимости постановить в обители общежитие. Преподобный сначала съездил в Москву, где получил благословение от митр. Алексия, а потом уже объявил братии о введении общежития. Большинство согласилось с такой волей высшего духовенства. Правда, нашлись и недовольные: их было немного, и некоторые из них вскоре оставили обитель. Общежитие потребовало устройства особых помещений для трапезы, хлебопекарни, амбаров, кладовых и подобное. И всё это было построено.

Соответственно общежительному уставу были распределены должности между старейшею братиею. Самый уважаемый из братии был поставлен келарем, который исполнял должности казначея, эконома и был вторым лицом в монастыре после игумена. Одним из первых келарей был преп. Никон. Наиболее опытный в духовной жизни был назначен духовником для всей братии. Позднее духовником был преп. Епифаний. Для соблюдения порядка и благочиния в церкви во время богослужения был избран экклесиарх. За исполнением правил общежития строго наблюдал сам Сергий. От начальствующих он требовал быть кроткими и милостивыми к подчинённым; а братии заповедовал быть в беспрекословном послушании у начальствующих.

Одежду и обувь иноки получали от монастыря. Сам игумен Сергий шил одежду и обувь для братии: поэтому можно думать, что была мастерская для их приготовления. Без особенной нужды выходить за монастырские ворота запрещалось. Это правило строго соблюдалось не только при жизни преп. Сергия, но и после его смерти.

Сергий ввёл в обители странноприимство, чтобы избыток не подал повода к зависти и осуждению. Часто приходили князья и воеводы со своими полками, и всех радушно принимала обитель и отпускала с щедрым запасом. А бывали годы, отмеченные в летописях тяжкими скорбями для всей русской земли: так в 1357 г. «велика была истома Князем русским» от посла татарского Кошана, в 1364 г. был мор повсюду, так что в Смоленске осталось живыми всего 15 человек; в 1368 г. Москва претерпела опустошения от Ольгерда; в 1382 г. – земля русская опустошена Тохтамышем. Нет сомнения, что в такие годы много нуждающихся приходило в Сергиеву обитель, и она делилась с ними всем, что имела.

Стефан пришёл в пустынную обитель своего брата, вероятно, по влечению к более строгой жизни, чем та какую он мог вести в Москве; но при этом желании, отказавшись от игуменства в Богоявленском монастыре, он всё равно тянулся к власти. Он был старшим братом преподобного, был основателем монастыря и принёс пожертвования из Москвы в новую обитель: всё это питало в нём желание первенства. Можно думать, что в среде недовольных новыми порядками в обители, были некоторые на стороне Стефана. В один субботний день преп. Сергий служил вечернюю, а брат его, Стефан, как любитель церковного пения, стоял на левом клиросе. Вдруг раздался довольно громкий голос брата:

– Кто тебе дал эту книгу? – вопрос был обращён к канонарху.

– Игумен, – отвечал канонарх.

– Не я ли первый основал это место? – сказал Стефан раздражённо, а после этого сказаны были и другие немирные слова. Преподобному стало ясно, что в этом раздражении брата вылилось тайное недовольство некоторых из братий на новые порядки в обители. Игуменство не привлекало, а тяготило смиренного Сергия: тем менее он желал управлять такими, которые не хотели его управления, и он воспользовался случаем сложить с себя это бремя. По окончанию вечерни, преподобный не пошёл не в келлию, ни в трапезу; никем незамеченный, он вышел из обители и удалился по дороге, ведущей на Кинелу.

На пути в Кинелу Сергия застигла ночь, которую он провёл в глухом лесу. Наутро он продолжал свой путь и пришёл в Махрищский монастырь. Здесь был игуменом его духовный друг, преп. Стефан. Сергий гостил у него несколько дней и сказал Стефану: «Желал бы я найти себе такое уединённое место, где можно было бы безмолвствовать. Твои ученики хорошо знают здешние места, дай мне одного из них в провожатые» [2]. Стефан исполнил эту просьбу, отпустив с Сергием своего ученика Симона. Они обошли много пустынных мест, и нашли место на реке Киржач, где и поселился для безмолвия.

В Троицкой же обители многие уже не могли жить без преп. Сергия и поэтому один за другим начали покидать обитель. Но вскоре они узнали, что Сергий пошёл в пустынное место на реке Киржач. Монахи не могли переносить разлуки и один за другим стали переселяться на Киржач. И уже вскоре там была построена церковь. Так прошло три-четыре года. Иноки Троицкой обители, которые не захотели расставаться с первоначальным местом подвигов преподобного, их всё-таки не покидала надежда, что их игумен вернётся в родную обитель. Тогда троицкие старцы пошли в Москву к митр. Алексию и стали умолять его, чтобы он возвратил им преп. Сергия. Митрополит отпустил их в свою обитель и немедленно составил посольство к Сергию, которое передало такое желание Алексия: «Избери из числа своих учеников самого опытного и оставь его строителем обители; а сам возвращайся в Троицкий монастырь, чтобы братия, скорбящая о разлуке с тобою, не разошлась совсем» [2]. Преп. Сергий возвратился в свою первоначальную обитель. В это время Стефан сам или же по распоряжению митр. Алексия удаляется из лавры в Богоявленский монастырь или в Симонов, к своему сыну Феодору [2]. Но скорей всего старший брат всё же примирился со своим братом-игуменом. Вскоре после описанных событий, около 1375 г., Сергий тяжело заболел, так что опасались за его жизнь.

Выше в основном шла речь о внутренних делах обители, о святости преподобного, а теперь мы посмотрим на Сергия как на государственного деятеля, советника и помощника князей. В 1354 г. Алексий был утверждён в звании Митрополита Всероссийского. В том же году преп. Сергий был возведён в сан игумена. Прошло пять лет. Митрополит нередко посещал преп. Сергия и совещался с ним обо всём, что касалось церковных дел. И вот Алексий обратился к Сергию с просьбой: «Хочу построить монастырь в честь нерукотворной иконы Спасителя и тем самым исполнить своё давнее обещание». И он рассказал, что было с ним на Черном море в 1356 г.: митрополит вынужден был отправиться в Константинополь, а на обратном пути, на море поднялась страшная буря. Алексий усердно молился и дал обет, что соорудит храм во имя того святого, память которого будет праздноваться в день их высадки на берег. Тогда Алексий попросил у Сергия одного из монахов – Андроника, для строительства нового храма; обитель была основана в 1361 г. на берегу Яузы. Также Чудов монастырь был построен с помощью послушников Сергиевой обители; этот монастырь был построен на месте, подаренном татарскою царицею Тайдулою в честь своего исцеления святителем Алексием.

Митрополит, чувствуя ослабление своих сил, видел в лице своего приемника Сергия, и поэтому приглашает его в Москву. Алексий говорит, что скорей всего на его место будет назначен Киприан, но так как этого человека он совсем не знает и потому не может на него положиться, а в конце добавил, что хотел бы видеть Сергия в будущем на своей должности. Но Троицкий игумен стал отрекаться от предлагаемой ему должности, и наследником был определён Митяй, любимый духовник Дмитрия Ивановича. Великий князь также был недоволен Киприаном за то, что он ещё при жизни Алексия, в 1376 г., позволил себе приехать в Москву в звании митрополита, но понятно здесь не был принят и удалился в Киев, где и жил.

12 февраля 1378 г. митр. Алексий умирает. Его смерть породила в среде духовенства разброд и шатания. Патриарх Макарий сказал, что согласен вручить управление русской церковью Митяю и не примет Киприана. Это решение не было принято Сергием, так как грозило расколом всей русской церкви. Зная о настроениях русского духовенства, Киприан предпринял попытку пробраться в Москву и занять митрополичий стол. На протяжении года грек лишился сразу двух покровителей – патриарха Филофея в Византии и князя Ольгерда в Литве, который умер в 1377 г.

3 июня 1378 г. Киприан перешёл границу и остановился возле Калуги, после чего написал послание своим сторонникам – Сергию и Фёдору (сын Стефана, в миру Иван, принял пострижение в 14 лет, был отпущен в столицу в 30 лет; около 1370 г. Основал монастырь в Симонове на Коломенской дороге), предлагая им встретится. Обращение грека не осталось тайной для великого князя, выславшего к границе заставы, чтобы перехватить святителя. Но Киприан благополучно избежал встречи с ними. Князь Дмитрий считал Киприана ставленником литовских князей и узурпатором, оклеветавшим Алексия перед патриархом. Поэтому он велел схватить его, едва тот появился в Москве. Киприан подвергся не меньшим унижениям, чем Алексий во время его пленения в Киеве, с тем лишь различием, что Алексия держали под стражей более года, а Киприана – два дня. Киприан добрался до Москвы к вечеру в сопровождении целой свиты, составленной из монахов и слуг. На его долю выпали не столько физические, сколько моральные страдания. Все надежды Киприана на поддержку русских епископов разлетелись в прах. Чтобы избежать огласки, московские власти продержали Киприана в клети (наземной постройке) день и с наступлением ночи под покровом темноты увезли его под стражей из города, чтобы выпроводить за рубеж.

А в это время, в июле 1378 г. Ордынские захватчики вторично сожгли Ниж. Новгород. Потом их нападению подверглась Рязань. По приказу Мамая мурза Бегич прошёл далеко в глубь Рязанской земли и остановился на реке Воже, правом притоке Оки. Переяславль-Рязанский, Старая Рязань и Пронск оставались у него в тылу. Враг стремился разделить силы Московского и Рязанского княжеств. Но осуществить свой план ему не удалось. Рязанцы своевременно предупредили московского князя о всех передвижениях Бегича. Дмитрий Иванович успел собрать войско, переправился за Оку и остановил противника на Воже. На помощь к нему прибыл князь Даниил Пронский и князь Андрей Ольгердович с дружиной. В битве на Воже русские наголову разгромили рать Бегича. Главной причиной победы было объединение московских и рязанских сил.

Мамай сразу после битвы решил покарать рязанского князя. Осенью 1378 г. Он сам возглавил нападение на Рязанщину. Татары захватили и сожгли Переяславль-Рязанский, разорили всю округу и ушли в степи.

В письме к Сергию Радонежскому и Фёдору Симоновскому Киприан выразил недовольство тем, что они смолчали и не защитили его от бесчестья. В ответном послании игумены полностью отмежевались от действий Дмитрия Ивановича. После возвращения Дмитрия Ивановича с поля боя Митяй, беседуя с великим князем, упомянул об апостольских правилах, гласивших, что пять или шесть епископов могут заменить митрополита в деле поставления нового епископа. Тогда Дмитрий поспешил вызвать в Москву епископов из разных городов, чтобы произвести Митяя в епископский сан. Однако ему не удалось навязать свою волю высшему духовенству. Оппозицию московскому князю возглавил суздальский и нижегородский епископ Дионисий. Дионисий опирался на поддержку Сергия Радонежского и других влиятельных иерархов. На соборе Дионисий открыто воспротивился посвящению Митяя в епископы и предложил ему ехать для постановления в Константинополь, и во всём положиться на волю патриарха. Однако Митяй получил благословение от патриарха Макария и приступил к исполнению обязанностей главы русской церкви.

Однажды Митяй сделал Дионисию выговор за то, что тот при посещении столицы не пришёл к митрополиту за благословением. Митяй не сдержал раздражения и пригрозил Дионисию расправой, настаивая на аресте епископа. Тогда в дело вмешался Сергий, взявший суздальского епископа на поруки, и князь, «устыдившись поручника» отпустил Дионисия.

Во второй половине июля 1379 г. Митяй покинул Москву и выехал в Византию для официального постановления в митрополиты. Согласно «Житию» Сергий предсказал, что Михаил не получит желаемого и не увидит Царьграда. Митяй и его свита двинулись сначала через Рязань в Орду, и по пути было захвачено татарами и доставлено в ханскую ставку. Митяю удалось убедить, что русская церковь будет следовать курсу митр. Алексия и позаботиться о мире с Ордой. Начав войну с Литвой, Москва нуждалась в мире на границе с Ордой. Соглашение было скреплено выдачей ярлыка. Путь русского посольства был продолжен и уже на подходе к Константинополю Митяй заболел и умер. Посольство боялось вернуться в Москву, не исполнив воли монарха, и поэтому стало выбирать нового митрополита из двух претендентов: архимандрит Иван из Москвы, пользовавшийся поддержкой Сергия, и архимандрит Пимен из Переяславля [4]. Посол Кочевин решил дело в пользу Пимена с помощью подкупов и больших денежных займов у ростовщиков. Московская казна не могла оплатить этот долг в течение многих лет. Было решено, что митрополитом Малой Руси и Литвы останется Киприан, а Пимен получит титул митрополита всея Руси и возглавит управление в Малой Руси и Литве после смерти Киприана.

Битва на Воже 1378 г. ослабила силы Мамая и на время избавила Русь от набегов. Правителю Орды надо было отказаться от богатого улуса или обрушить на Русь сокрушительный удар. В это время на Руси распадается антиордынская коалиция. Пимен не мог вернуться на Русь и среди церковных иерархов епископ Алексий Новгородский занимал высшую степень, но он не оказывал никакой помощи общерусскому делу. К началу похода Мамая в Москве оставался лишь один коломенский епископ Герасим, но его мало кто знал. Троицкие монахи были сторонниками Киприана, занявшего митрополию в Москве вскоре после Куликовской битвы. Дмитрий и его ближайшие советники, участвовавшие в аресте Киприана, отправились на войну, будучи прокляты им. Из иерархов, пользовавшихся общерусской известностью и влиянием, один Сергий подкрепил действия Донского своим авторитетом. По свидетельству «Жития» князь Дмитрий Иванович ездил в Троицу на богомолье до того, как узнал о вторжении Мамая. Следуя церковной традиции миротворчества, Сергий в начале беседы посоветовал Дмитрию искать мира с Ордой, но затем предсказал государю полную победу в случае, если татары, отвергнут его мирные предложения. Накануне решающего столкновения с Ордой Дмитрий Иванович лишился поддержки крупнейших русских земель и княжеств. Не удивительно, что в Москве многие чувствовали неуверенность перед лицом великого испытания. В таких условиях напутствие и пророчество Сергия имели неоценимое значение. После выступления армии в поход Сергий послал вслед грамоту с благословением на битву. Князь Дмитрий получил её на подходе к Дону. Слово авторитетного святителя, обращённое к воинству, значило очень многое. В течении всей кровавой Куликовской битвы прозорливый старец в своё монастыре указывал братии перипетии боя, называл имена павших. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище» Сергий, благословляя Дмитрия Ивановича на битву, будто бы дал ему двух своих иноков – Пересвета Александра и брата его Андрея Ослябу.

Куликовская битва стала важной вехой в истории русского народа, хотя и не привела к немедленному возрождению независимости русского народа. Она была куплена большой кровью, московские полки понесли большие потери, страна была обескровлена. После битвы Сергий Радонежский употребил всё своё влияние, чтобы добиться приглашения в Москву Киприана. 25 февраля 1381 г. Дмитрий Донской направил в Киев своего духовника звать Киприана на митрополию в Москву. На праздник Вознесения 23 мая столица торжественно встречала нового пастыря.

Сергий Радонежский сказал своё веское слово в дни решающей битвы с Ордой, и это окончательно укрепило его авторитет подлинного руководителя церкви [4]. Назначение Киприана явилось всецело делом его рук. Вскоре после приезда в Москву Киприан вместе с Сергием крестил сына Дмитрия Донского княжича Ивана, а спустя год племянник и сподвижник Сергия Фёдор крестил княжича Андрея.

Дмитрий Донской умер в Москве 19 мая 1389 г. При его жизни подлинным авторитетом у духовенства и населения пользовался сначала митр. Алексий, а затем игумен Сергий. В 1385 г. Олег Рязанский внезапным нападением завладел Коломной. В плен к нему попали наместник Александр Остей и другие бояре. Дмитрий Иванович предпринял ответный поход на Рязань. Но ему нужен был мир, и тогда к Олегу Рязанскому отправился Сергий Радонежский. Результатом его миссии явился «вечный мир» между Москвой и Рязанью, скреплённый браком дочери Дмитрия Донского и рязанского князя Фёдора Олеговича.

Сергий умер 25 сентября 1392 г. Его жизнь и подвижничество оставили след в духовном развитии общества. После Куликовской битвы народ, впавши в порабощение, стряхнул оцепенение и страх. Сергий был среди тех, кто способствовал победе на Дону.

Через 30 лет были найдены нетленные мощи Сергия, а в 1452 г. он был причислен к лику святых.

ВЫВОДЫ

Во втором разделе рассматривается период жизни Сергия от принятия им сана игуменства и до самой смерти. Как раз в этот промежуток случилось то, что оставило его имя на века в истории России. При игуменстве, Сергий делает строже устав для братии и следит за его исполнением. Дальше идёт несколько рассказов о святости Сергия. Далее начинается соперничество за игуменство между Сергием и вернувшимся Стефаном, и кроткий Сергий уступает, но в итоге старший брат осознав свою ошибку едет назад в Москву. После этого начинается и государственная деятельность Радонежского. Сначала он направляет своих учеников строить по просьбе митрополита Алексия Чудов монастырь. Потом в борьбе за митрополичий стол Сергий уступает. Но главное: он благословил Дмитрия Ивановича на битву с татарами, что укрепило боевой дух войска, которое первый раз за 140 лет сражалось с татарами в открытом поле.


ВЫВОДЫ

Скромному радонежскому игумену суждено было обрести бессмертие не только в памяти и делах своих учеников и последователей, но также и в истории Российского государства. Московские государи считали его своим небесным покровителем и заступником. Они часто ездили в Троицкий монастырь на богомолье. Делали сюда богатые вклады. К образу Сергия обращались в тяжёлые для России времена. Согласно преданию, его чудесным «явлением» были отмечены взятие Казани русскими войсками в 1552 г., борьба с интервентами в смутное время.

Имя Сергия было и остаётся символом духовного богатства русского народа. Ищущая от Сергия традиция внутренней духовной свободы имеет значение высшей ценности для россиян. Заветы Сергия – христианская любовь к людям, непрестанное восхождение к нравственному совершенству путём мужественного самоотречения – стали светлыми идеалами русской культуры. И сам Сергий – то явно, то сокровенно – живёт в ней и будет жить, «доколе стоит земля Русская».

Великие князья и цари имели обычай ежегодно ездить к Троице на праздник Пятидесятницы в основанную Сергием Троицкую обитель и, кроме того, считали долгом отправляться туда перед каждым важным делом, нередко пешком, и просить содействия и заступничества чудотворца Сергия. События смутного времени в особенности возвысили историческое значение Троицкой Лавры.

Основанный Сергием Радонежским Троицкий монастырь стал одним из самых значительных центров средневековой русской культуры. Труды книжных мастеров Троицы сохранили на века многие памятники отечественной письменности. В монастыре уже в XV в. возникла собственная литературная традиция. Составленное в его стенах «Сказание о Мамаевом побоище» привлекло внимание многих поколений читателей. В Троицком монастыре сформировался талант Андрея Рублёва, живопись которого составила эпоху в развитии древнерусского искусства.

Хотя Сергий Радонежский и не оставил после себя никаких писаний и будто бы ничему не учит, но его ученье дошло до нас с помощью его учеников, один из которых, Епифаний Премудрый, написал «Житие Сергия Радонежского». И вот так безмолвно Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере.