Дипломная работа: Тема преступления в творчестве Ф.М. Достоевского и П. Зюскинда: к поиску литературного родства

Название: Тема преступления в творчестве Ф.М. Достоевского и П. Зюскинда: к поиску литературного родства
Раздел: Рефераты по зарубежной литературе
Тип: дипломная работа

Выпускная квалификационная (дипломная) работа

на тему: «ТЕМА ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО И П. ЗЮСКИНДА: К ПОИСКУ ЛИТЕРАТУРНОГО РОДСТВА»


СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1. СОЦИАЛЬНЫЙ ФОН И ЛИЧНОСТНАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

1.1 Париж XVIII века (взгляд из века XX) и Петербург XIX века

1.2 Герой Ф.М.Достоевского и герой А. Зюскинда: к поиску социально-психологического родства

Глава 2. ОБРАЗ ПРЕСТУПНИКА В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» И В РОМАНЕ П.ЗЮСКИНДА «ПАРФЮМЕР»

2.1 Родион Раскольников

2.2 Жан-Батист Гренуй

Глава 3. ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ТЕМЫ ПРЕСТУПЛЕНИЯ Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ И П. ЗЮСКИНДОМ

3.1 Истоки, причины, идеология двух преступлений

3.2 Концепция наказания за преступление

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА


ВВЕДЕНИЕ

Тема преступления в читательском сознании связана, прежде всего, с именем Ф.М. Достоевского и его романом «Преступление и наказание». Это правомерно и объяснимо, так как именно этим автором в этом произведении не только осуществлен детальный анализ причин, мотивов, социально-психологической обусловленности преступления, но и исследована личность преступника, его душевный уклад, его эволюция,

Роман “Преступление и наказание” был задуман Ф.М.Достоевским на каторге, “в тяжёлую минуту грусти и саморазложения”, в остроге, куда он был брошен в 1850 году как государственный и политический преступник. Именно там у него зародилась мысль об “идейном” преступнике, разрешившем себе “кровь по совести”, “моральный эксперимент”. Мучила Достоевского и мысль о “Наполеонах”, присвоивших себе право обрекать на гибель, “тратить” миллионы людей. В 1963 году он сказал А.П.Сусловой поразившие её слова; впоследствии она записала их в дневнике: “Когда мы обедали, он, смотря на девочку, которая брала уроки, сказал: “Ну вот, представь себе, такая девочка со стариком, и вдруг какой-нибудь Наполеон говорит: “Истребить весь город”. Всегда так было на свете”.[1]

Замысел созревал долго и мучительно в сложную эпоху конца пятидесятых - начала шестидесятых годов прошлого века. Освобождение крестьян в 1860 году, казалось, открывало новую эпоху радужных перспектив перед российским обществом. Но очень скоро стало ясно, что реформа не принесла желанного перелома, не стала прологом нового времени. Наоборот, на сцену вышли новые социальные хищники — буржуа-дельцы с их идолом “золотого тельца”. Наступило время тяжких разочарований, мучительных душевных процессов. Салтыков-Щедрин писал об этом времени: “Да, в такие минуты действительно нечто упраздняется, но это “нечто” есть именно тот характер человечности, который сообщает жизни всю её цену и смысл. А на место упразднённого, просто-напросто, выступает на сцену тёмное хищничество...”.[2]

Годы, когда создавался роман “Преступление и наказание”, были и для самого Достоевского годами тяжёлого одиночества, мучительных мыслей и трудных решений. Незадолго перед этим, в 1864 году, уходят из жизни самые близкие ему люди — жена Мария Дмитриевна, брат Михаил Михайлович — единомышленник и сотрудник Аполлон Григорьев. “И вот я остался вдруг один, и стало мне просто страшно,— пишет он другу.— Вся жизнь переломилась разом надвое. Стало всё вокруг меня холодно и пустынно”.[3] А вскоре после смерти ближайших сотрудников по изданию журналов — М.М.Достоевского и А.А.Григорьева — терпит крах и журнал “Эпоха”. “На мне, кроме того, до десяти тысяч вексельного долга и пять тысяч на честное слово... О друг мой, я охотно пошёл бы опять в каторгу на столько же лет, чтобы только уплатить долги и почувствовать себя опять свободным”.[4]

Когда Достоевский писал “Преступление и наказание”, он жил в той части Петербурга, где селились мелкие чиновники, ремесленники, торговцы, студенты. Здесь, в холодном осеннем тумане и жаркой летней пыли “соединённых петербургских улиц и переулков”, лежащих вокруг Сенной площади и Екатерининского канала, возник перед ним образ бедного студента Родиона Раскольникова, здесь и поселил его Достоевский, в Столярном переулке, где в большом доходном доме снимал квартиру сам.

В каморках и на улицах этого Петербурга открылось Достоевскому такое неисчерпаемое содержание, такая фантастическая бездонность жизни — ситуации, характеры, драмы — такая трагическая поэзия, каких ещё не знала мировая литература. “Проследите иной, даже вовсе и не такой яркий на первый взгляд факт действительной жизни, — записал Достоевский в “Дневнике писателя”, — и если только вы в силах и имеете глаз, то найдёте в нём глубину, какой нет у Шекспира”.[5] Это и делал Достоевский, извлекая из фактов, до него находивших место лишь на страницах газетной хроники, глубину и смысл мирового значения.

В ХХ веке тема преступления обогатилась новыми мотивами, поворотами, коллизиями, образами. Среди авторов, раскрывающих эту тему выделяется немецкий прозаик Патрик Зюскинд. Критики почти единодушно объявили его “автором одного романа” – “Парфюмер”, ставшего бестселлером европейской литературы с момента опубликования в 1985 году. Все остальные малочисленные произведения, вышедшие из-под пера Зюскинда, по сравнению с “Парфюмером” кажутся написанными не им. Заметная отчужденность Зюскинда от общественной жизни – он не даёт интервью, редко появляется на публике – напоминает одиночество его героя – Жана Батиста Гренуя.

Восприятие Зюскинда критикой, да и читателями, неоднозначно: ему то приписывают литературное ретроградство, то новаторство.. На самом деле, он традиционалист лишь в том отношении, что не считает исчерпанными темы, которых многие касались до него, в частности – тему преступления. Однако они очень по-своему осмыслены Зюскиндом — и в “Голубке”, и в “Контрабасе”, и в “Парфюмере”.

Ключевой для понимания творческой манеры Зюскинда текст, жанр которого автор определил как “наблюдение”, озаглавлен “Amnesia in litteris” — там речь идет о “полной потере литературной памяти”. Описывается странная болезнь, сущность которой заключена в том, что человек неспособен усвоить только что им прочитанную книгу, а стало быть, и каким-то образом ею воспользоваться, если он сам попробует сочинять. Добросовестно проработанные тома, будь то биография Александра Македонского, научный труд о Тридцатилетней войне или роман Генриха Бёлля, оставляют некое смутное воспоминание, и только. Кажется, в “Бесах” один герой застрелился из пистолета. Что еще происходит на сотнях страниц знаменитого произведения, наблюдающий сказать не в состоянии.

Amnesie in litteris” завершается цитатой из одного известного стихотворения — приблизительной, поскольку, если верить автору, позабылся источник. Впрочем, смысл строки передан верно — за это автор ручается. Смысл и не мог подвергнуться искажению, так как строка выражает императив, которому подчинено поведение героев Зюскинда. Вот она: “Ты должен жизнь свою переиначить!” Стихи Рильке, откуда взята эта цитата, известны даже немецким школьникам. Это лишь один показательный момент, позволяющий утверждать, что Зюскинд действительно сыграл в литературную амнезию. Самое любопытное в том, что рассказ о ней за чистую монету приняли многие – причем даже те, кому подобная доверчивость не подобает в силу особенностей их профессии. Например, Марселя Райх-Раницкого, литературного обозревателя, чей авторитет в Германии неоспорим. Райх-Раницкий написал, что Зюскинд внушает такое чувство, “как будто бы он никогда не читал Кафку и ничего не слышал о Джойсе”.

Помимо Кафки и Джойса в памяти всплывают имена тех, кто предшествовал Зюскинду в подобном выборе тем, коллизий и в построении повествования: Гоголь, Достоевский, Диккенс. Вспоминаются Квазимодо из романа Гюго, Гриффин Г.Уэллса. Припоминается, что Гренуй, переходя от фантазий к действиям, осуществил замысел, когда-то вынашиваемый, однако не реализованный Дорианом Греем в романе Уайльда, который тоже знал, что душевное состояние теснейшим образом связано с чувственным восприятием, и мечтал о запахе, способном доводить до безумия. Таким образом, обретает под собой основание взгляд на Зюскинда как на писателя осознанно и принципиально старомодного. Райх-Раницкий подает этот взгляд как аксиоматичный, утверждая, что Зюскинд “не заботится о различных ухищрениях, о надуманной технике, об изысканных трюках современной прозы”. Очерчивается образ консерватора и архаиста, решившего, наперекор интеллектуальной моде, вернуться к представлениям о литературе, преобладавшим в незапамятные бальзаковские времена.

Роман «Парфюмер», на наш взгляд, заключает многочисленные точки сходства с романом «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского, невзирая на все заверения автора об отсутствии литературной памяти. Тогда по двум-трем аналогиям сразу станет понятно, каков истинный сюжет этой “истории одного убийцы”.

“Парфюмер” стал беспрецедентным бестселлером немецкой литературы и был переведен на множество языков. Этот роман, действие которого происходит в восемнадцатом веке во Франции, часто воспринимают как постмодернистскую критику Просвещения. Вот его краткое содержание: Жан-Батист Гренуй, главный герой романа, сын рыбной торговки, убивавшей собственных детей и казненной вскоре после его рождения, влачит голодное и безрадостное сиротское существование. Он поздно и с трудом начинает говорить, но рано обнаруживает у себя уникальный дар различения запахов, обонятельный эквивалент абсолютного слуха. Запахи становятся его страстью, смыслом его жизни. Вскоре его отдают чернорабочим в кожевенную мастерскую, где он живет и работает в ужасающих условиях, но проводит все свое скудное свободное время в прогулках по Парижу, составляя для себя карту запахов города, всех его улиц и площадей, углов и закоулков. Однажды его посылают отнести козьи шкуры к Бальдини, парфюмеру, чьи творческие способности постепенно угасают и дело приходит в упадок. Гренуй пользуется представившейся возможностью воплотить в жизнь свою заветную мечту: создать совершенные духи, которые будут вызывать всеобщую любовь. Он знает, какими они должны быть: именно такой аромат исходил от юной девушки, шедшей однажды вечером по Рю де Марэ. Он расслышал его с другого берега реки, ему достаточно было тончайшего следа в воздухе. Это был аромат чистой красоты, и в самом принципе ее запаха Гренуй нашел точку опоры для своего внутреннего мира, мира обоняния. Он убил девушку и “вынюхал ее до дна” – это было его первое убийство на почве запаха.

Бальдини так поражен интуитивной способностью Гренуя разбираться в ароматах, что выкупает его у кожевника и заставляет работать на себя. Вскоре, благодаря неутомимой творческой активности Гренуя, слава парфюмерного предприятия Бальдини достигает европейского масштаба. Гренуй изучает основы ремесла, но спустя некоторое время его поражает тяжелая болезнь, следствие депрессии: ему никак не удается воплотить в жизнь те воображаемые запахи, которые он носит в голове. Когда Бальдини сообщает ему, что помимо выжимки и перегонки существуют и другие парфюмерные технологии, которыми пользуются, в основном, на юге страны, Гренуй выздоравливает и, получив необходимые документы, удостоверяющие его гражданские права и принадлежность к гильдии парфюмеров, отправляется на юг Франции.

Вторая часть посвящена его путешествию в город Грасс, занявшему семь лет, поскольку часть этого времени он проводит в одиночестве в самой отдаленной и атмосферно чистой части Франции, практически незаселенной. Там, живя в пещере, Гренуй в своем воображении предается самым утонченным обонятельным оргиям, до тех пор, пока, к величайшему своему ужасу, не обнаруживает, что сам он не издает никакого запаха. Он возвращается к цивилизации и первым делом попадает в руки просвещенного аристократа, чей конек – теория о том, что от всего связанного с землей якобы исходит некий “газ разложения” (fludium letale). Гренуй, который прожил семь лет подобно первобытному человеку и отчасти стал им на самом деле, оказывается идеальным подопытным кроликом для его изысканий. “Ученый муж” демонстрирует Гренуя широкой аудитории в качестве впечатляющего подтверждения своей атмосферной теории: “что было — и что стало”. В конце концов Греную удается разработать для себя человеческий запах и сбежать от “ученого” в Грасс.

Третья часть романа описывает его жизнь в Грассе: он работает на парфюмера Дрюо, изучает все более сложные парфюмерные технологии, ставит собственные эксперименты и, наконец, совершает серию убийств молодых женщин с единственной целью: завладеть их запахами. На счету убийцы уже двадцать четыре жертвы, вселяющие ужас в сердца обитателей города. Лаура Риши, дочь богатейшего из горожан, становится последней жемчужиной, венцом этой коллекции ароматов. За ее убийство Гренуя арестуют и приговаривают к смертной казни. Однако приговор не удается привести в исполнение, поскольку одной капли изобретенной Гренуем “женской эссенции” оказывается достаточно, чтобы взойдя на эшафот, он пробудил в многотысячной толпе столь сильную любовь, желание и похоть, что запланированная казнь выродилась в массовую оргию. Для Гренуя это момент наивысшей власти и наивысшей гадливости. Лишенный запаха, он покидает Грасс незамеченным и отправляется в Париж.

В четвертой части всего несколько страниц. Гренуй возвращается в Париж, разбрызгивает вокруг себя любовный эликсир, после чего на том самом Кладбище Невинных, где он когда-то появился на свет, его растерзывает и пожирает шайка клошаров и разбойников, в первый раз в жизни совершающих нечто “из любви”.

Объектами данной работы являются романы Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» и «Парфюмер» П. Зюскинда.

Предметом исследования стали тема преступления и образы преступников в названных произведениях.

Актуальность нашей работы определяется следующими обстоятельствами:

1) Ф.М. Достоевский и П. Зюскинд – два автора, сформировавшие и реализовавшие тему «идейного» преступления, истоки, причины и последствия которого исследованы объемно и многопланово, поэтому они современны и необходимы нынешнему читателю.

2) Зюскинда невозможно рассматривать вне круга авторов, разрабатывавших тему преступления; здесь Достоевский представляется первым.

3) жанровая специфика, образный строй и поэтика романа П. Зюскинда отличаются самобытностью и новаторством, но в то же время и традиционны; литературное родство автора «Парфюмера» с Достоевским заслуживает исследовательского внимания.

Однако оно до сих пор не становились предметом специального изучения, это, соответственно, означает новизну данной работы.

Цель работы – рассмотреть тематические и образные параллели в романах «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского и «Парфюмер» П. Зюскинда и выявить общие черты в художественном осмыслении темы преступления двумя авторами разных веков, представляющих различные национальные литературы.

В работе решаются следующие взаимосвязанные задачи:

охарактеризовать социальный фон преступления, отображенный Достоевским и Зюскиндом;

– исследовать характеры Родиона Раскольникова и Жана-Батиста Гренуя с точки зрения типологического сходства;

– установить сходство приемов и средств создания образа преступника Достоевским и Зюскиндом;

– проследить ситуативную и психологическую схему преступления в обоих романах, выявляя аналогии;

– указать основные моменты концепция наказания за преступление, соответствующие художественной логике романов «Преступление и наказание» и «Парфюмер».

Практическая значимость работы определяется тем, что материал и результаты могут быть применены в практике преподавания теории и истории отечественной литературы XIX века и зарубежной литературы ХХ века.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка.


Глава 1. СОЦИАЛЬНЫЙ ФОН И ЛИЧНОСТНАЯ ОБУСЛОВЛЕННОСТЬ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

1.1 Париж XVIII века (взгляд из века XX ) и Петербург XIX века

Местом действия своих произведений Достоевский и Зюскинд выбирают столичные города: Петербург и Париж. Это обстоятельство нельзя не принимать во внимание. Столица воспринимается как символическая аналогия самого государства, главным городом которого она является. И в каждом случае это не апология государства, а развернутая критическая характеристика.

Обобщенный образ Петербурга в романе Ф.М. Достоевского выстроен так, что в преступлении оказывается повинен именно город. В нем Раскольников становится одиноким и несчастным. Достоевский показывает мир униженных и оскорбленных. Он разоблачает общество, где властвуют деньги и лицемерие, общество, которое беспощадно к тем, кто порицает его. Раскольников был исключен из университета, потому что не имел денег для дальнейшего обучения. Он даже не мог в срок уплатить за квартиру.

Достоевский охарактеризовал Петербург не только через картины и ситуации, но и штрихом коснулся запахов этого города. «Всюду <…> та особенная летняя вонь, известная каждому петербуржцу. Нестерпимая вонь из распивочных, пьяные, которые попадались поминутно, несмотря на буднее время довершили отвратительный и грустный колорит картины».[6]

Достоевский здесь предвосхищает описание Парижа Зюскиндом, который сделал именно запах главной характеристикой. «…В Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции. А в самом Париже было такое место под названием Кладбище Невинных, где стояла совсем уж адская вонь. Восемьсот лет сюда доставляли покойников из Отель-Дьё и ближайших приходов». И лишь накануне Французской революции кладбище было наконец закрыто, а на этом месте сооружен рынок».[7]

Весь “Парфюмер” представляет собой сокровищницу обонятельных образов: растения и цветы, охота, животное чутье, тела, запахи тела, воспоминания, массовая оргия, и, разумеется, парфюмерия – все это семантические поля, непосредственно связанные с этим способом чувственного восприятия. И если в изучаемом нами тексте и таится какой-то скрытый смысл, то он состоит именно в подробном описании обонятельных феноменов с помощью разнообразных метафорических моделей.

Далее в романе П. Зюскинда читаем: «В городах того времени стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных людей. Улицы воняли навозом, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни – скверным углем и бараньим салом; непроветренные гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни – грязными простынями, влажными перинами. Из каминов несло серой, из дубилен – едкими щелочами, со скотобоен – выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестиранными платьями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король – он вонял как хищный зверь, а королева – как старая коза, зимой и летом»(5-6).

Герои характеризуются прежде всего как обитатели столицы, типичные и исключительные одновременно. Гренуй, по замыслу Зюскинда, является средоточием внешнего кошмара социальной действительности. Его внешнее уродство отталкивает окружающих. Гренуй – ребенок своего времени. Он мог родиться только в такую эпоху и именно таким. Возможно, Гренуй еще в утробе матери впитал всю суть внешнего мира.

«Глаза были неопределенного цвета – между устрично-серым и опалово-бело-кремовым… Сложения он был крепкого и обладал редкой выносливостью, обходился самым жидким молоком, переваривал самые гнилые овощи и испорченное мясо. На протяжении своего детства он пережил корь, дизентерию, ветряную оспу, холеру, падение в колодец с шестиметровой глубины и ожоги от кипятка, которым ошпарил себе грудь. …у него остались от этого шрамы и оспины, и струпья, и слегка изуродованная нога, из-за которой он прихрамывал».[8] Детям он внушал неосознанный ужас. Они обходили его стороной.

Создавая портрет Родиона Раскольникова, Достоевский применяет прием контраста. Образ Раскольникова контрастирует с обстановкой. Достоевский акцентирует внимание на том, как ужасен и противен человеческой личности столичный российский город. Портрет же героя поражает своей притягательностью.

«Петербург не вызывал у Раскольникова ничего, кроме глубочайшего омерзения. На улице жара, духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль» (4). На фоне такой нелицеприятной картины Петербурга Достоевский рисует портрет самого героя: «он был замечательно хорош собою, с прекрасными темными глазами, темно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен» (4).

Как видно, каждый герой показан неотрывно от города. Один словно повторяет все его уродливые черты, а другой контрастирует с ним.

Оба писателя, как Зюскинд, так и Достоевский, создают обобщенный образ города. В одном и в другом случае подчеркнуты одни и те же черты этого образа: некое уподобление хищнику или паразиту, то, чему герой должен сопротивляться. В «Преступлении и наказании» Петербург – город-вампир. Он пьет жизненные соки из людей, которые туда приезжают. Так случилось и с Раскольниковым. Когда он только приехал учиться, то долго еще оставался тем славным мальчиком из детства. Но проходит время, и гордо поднятая голова опускается все ниже и ниже, город начинает душить Раскольникова, ему хочется вздохнуть полной грудью, но он не может.

Гренуя мир отвергал с самого начала, его отвергали все люди: кормилицы, другие дети, просто прохожие – все, отвергали просто потому что он не такой. Его боялись за его непохожесть и видели лишь вещь, которую можно использовать. Мир отвернулся от Гренуя, Гренуй ответил миру тем же. Он не хотел умирать, он хотел жить, а потому он выживал как мог. Гренуй – ребёнок своего времени. Гренуй мог родиться только в такую эпоху, когда человек стал почти неотличим от животного. Примечательно, что автор называет Жана – Батиста монстром ещё с рождения.

Социальные обстоятельства отнюдь не благоприятствовали ни герою Достоевского, ни герою Зюскинда. Каждый из авторов пытается натолкнуть нас на мысль, что в такой обстановке трудно появиться на свет прекрасной идее. Но она появляется и в одном случае и в другом. Одна и та же идея, которую можно обозначить как достижение совершенства. Действительно, один и другой переживают «достигнутого торжества любовь и муку». Но ни в одном из случаев пути достижения не представляются безупречными. Раскольников хочет счастья для всего человечества, совершенства социума, но через убийство.

Мечта Гренуя – также достижение совершенства. У Зюскинда совершенство имеет более конкретное значение у Зюскинда. Оно материализуется в самый нематериальный из всех объектов человеческого восприятия – в запах. Гренуй озабочен искусственным созданием запаха, но запаха совершенного. Путь достижения тот же, что и у Раскольникова.

Возникает ситуация, сам мотив, сам посыл которой – высокого нравственно-эстетического свойства. Более того, оба героя обладают исключительно тонким чувством добра и красоты. Но на протяжении всего повествования Петербург только однажды предстает перед Раскольниковым средоточием прекрасного: «Необъяснимым холодом веяло на него от этой великолепной панорамы; духом немым и глухим полна была для него эта пышная картина…» Но величественный вид Исаакиевского собора и Зимнего дворца нем для Раскольникова, для которого Петербург это прежде всего каморка-«шкаф», каморка-«гроб».

Жан-Батист Гренуй тоже обладает исключительным эстетическим чувством. Он умеет «сочинять» духи с прекрасным запахом. Гренуй потрясен, ощутив запах юной девушки лет тринадцати-четырнадцати. «Сто тысяч ароматов не стоили этого одного. Он был – сама красота».[9]

И Достоевский и Зюскинд детально обрисовывают условия жизни своих героев. О Раскольникове сказано: «Жил он в Петербурге, где снимал каморку, находившуюся под самой кровлей высокого пятиэтажного дома. Она больше походила на шкаф, чем на квартиру. В этой комнате не было ничего особенного. Мебель, вся очень старая состояла из дивана с огромной деревянной спинкой, круглого стола, туалета с зеркальцем в простенке, стульев по стенам да двух-трех грошовых картинок в рамках, - вот и вся мебель. Это была крошечная клетушка, шагов в шесть длиной и до того низенькая, что чуть-чуть высокому человеку становилось в ней жутко. Раскольников спал на большой растрепанной софе, спал без простыни, покрываясь своим старым, ветхим студенческим пальто. Трудно было белее опуститься и обнеряшиться».[10] Условия, в которых живет Раскольников вызывают у него протест, а затем и бунт.

Фабула романа «Парфюмер» подчинена художественной логике - рассказать историю убийцы. Среди вони и смрада Парижа рождается ребенок с уникальным обонянием, которому суждено стать великим парфюмером. Но доказать свою гениальность, родившись в самой клоаке общества, практически невозможно, как, собственно говоря, и выжить… «Жан-Батист Гренуй решил по-другому» – этой фразой и начинается путь парфюмера, который более тернист, чем путь собаки на мыловарню. Жан-батист родился «в самом вонючем месте всего королевства», в рыбной лавке под разделочным столом, среди роя мух и отрезанных рыбных голов. «Мать Гренуя, когда начались схватки, стояла у рыбной лавки на улице О-Фер и чистила белянок». «Полиция отдает ребенка некой кормилице, а мать берут под стражу. И так как она ничего не отрицает и без лишних слов признает, что собиралась бросить ублюдка подыхать с голоду, как она впрочем, проделывала уже четыре раза, ее отдают под суд, признают виновной в многократном детоубийстве и через несколько недель казнят на Гревской площади».[11]

Спустя несколько страниц читаем: «Ребенок к этому моменту перешел уже к третьей кормилице. Ни одна не соглашалась держать его при себе дольше нескольких дней. Они говорили, что он слишком жадный, что сосет за двоих и тем самым лишает молока других грудных детей, а их, мамок, - средств к существованию: ведь кормить одного-единственнного младенца невыгодно».[12] Он переходит из рук в руки. И в конце концов попадает в приют мадам Гайар. Он живет в полном одиночестве, так как другие дети боятся его.

И Гренуй тоже, как и Раскольников, бунтует против обстоятельств, в которых он оказался. Чтобы показать сущностные черты главного героя, Зюскинд прибегает к принципу контраста, но это не контраст прекрасного в герое и уродливого в среде. Это контрастные черты, соединившиеся в одном герое. «В восемнадцатом столетии жил человек, принадлежавший к самым гениальным и самым отвратительным фигурам этой эпохи. Его звали Жан-Батист Гренуй». Этими словами и начинается роман «Парфюмер». Возникает аналогия с пушкинской темой о совместимости гения и злодейства.


1.2 Герой Ф.М. Достоевского и герой А. Зюскинда: к поиску социально-психологического родства

Героя Патрика Зюскинда в историко-литературных исследованиях еще не сравнивали с Родионом Раскольниковым. Внешне действительно нет никакого сходства между безграмотным уродцем Гренуем и рефлексирующим умником, студентом юридического факультета, красавцем Раскольниковым. И всё-таки у обоих убийц есть много общего. Оба никого не видят, полностью погружаясь в себя . “Уже раньше, когда он двигался днём, он часто часами шёл с закрытыми глазами” (84) – это Гренуй. Нечто похожее находим о Раскольникове – “точно туман упал вдруг перед ним и заключил его в безвыходное и тяжёлое уединение” (90). Люди не представляют для них ценности. “Теперь ему (Греную) показалось, что с миром – с миром, где не было ни души, – можно было смириться. Он был пьяный от всё более прозрачного, всё более далёкого от людей воздуха” (140); Раскольниковым же овладевало “какое-то бесконечное, почти физическое отвращение ко всему встречавшемуся и окружающему, упорное, злобное, ненавистное” (236). Возникает одно и то же состояние их отчуждённости от людей. Раскольников “решительно ушёл от всех, как черепаха в свою скорлупу, и даже лицо служанки возбуждало в нём желчь и конвульсии” (60). Гренуй “всё более отдалялся от людей и всё энергичнее притягивался к магнитному полюсу максимально возможного одиночества”(178), “чем больше привыкал он к более чистому воздуху, тем чувствительнее терзал его человеческий запах” (157).

Ценности их искусственны: это духи как идея, идеал – для Гренуя и очень сложная теория “крови по совести” с обоснованной арифметикой, общими весами и идеей “всеобщего блага” – для Раскольникова.

Оба героя не признают закона Божеского. Зюскинд много раз подчёркивает, что Гренуй “понятия не имел о Боге”, “он в самом деле был своим собственным богом, и богом более великолепным, чем тот, воняющий ладаном Бог, который ютился в церквах” (248). “Да, может, и Бога-то совсем нет” (503), – с каким-то даже злорадством говорит Раскольников. Его на каторге сторонятся все люди. “Ты безбожник! Ты в Бога не веруешь!” (503) – объясняли они своё отношение к нему.

И Родион Раскольников и Жан-Батист Гренуй не принадлежат к высоким слоям общества – это разночинско-мещанская среда. Конкретные обстоятельства жизни героев и дальнейшая судьба во многом определяются укладом семьи и собственным нравственным, душевным укладом, сформированным в соответствии с семейным.

Из письма матери Раскольникова: «Милый мой родя, - писала мать, - вот уже два месяца с лишком как я не беседовала с тобой письменно, отчего сама страдала и даже иную ночь не спала, думая. Но, наверно, ты не обвинишь меня в этом невольном моем молчании. Ты знаешь как я люблю тебя: ты один у нас, у меня и у Дуни, ты наше все, наша надежда, упование наше. Что было со мной, когда я узнала, что ты уже несколько месяцев оставил университет, за неимением содержать себя, и что уроки и прочие средства твои прекратились! Чем могла я с моими ста двадцатью рублями в год пенсиона помочь тебе?...»[13] Из этих строк видно, как старалась Пульхерия Раскольникова, чтобы у ее сына все было хорошо. Мать Раскольникова - воплощенная добродетель. Ее мучает болезненное состояние сына, ранит и обижает его отчужденность.

Достоевский, создавая текст материнского письма, прибегает к фигурам умолчания, иносказания. О многом Раскольников просто догадывается, благодаря оговоркам, деталям.

Полнейшая противоположность Пульхерии Раскольниковой – мать Гренуя. «Гнездятся кругом у нас пороки»: цинизм, отсутствие материнского чувства у нее гипертрофированы. «Рожала она в пятый раз. Со всеми предыдущими она справилась здесь у рыбной лавки, все дети родились мертвыми или полумертвыми, ибо кровавая плоть…, не намного отличалась от рыбных потрохов, уже лежавших перед ней, да и жила не намного дольше, и вечером все вместе сгребали лопатой и увозили на тачке к кладбищу или вниз к реке». Мать Гренуя «…надеялась жить долго, …может быть, даже когда-нибудь выйти замуж и родить настоящих детей в качестве уважаемой супруги овдовевшего ремесленника».[14] Когда ее забирает полиция, она признается, что «собиралась бросить ублюдка подыхать с голоду, как она, впрочем проделывала уже четыре раза…»[15]

И Достоевский и Зюскинд акцентируют внимание на наличии или отсутствии в героях одних и тех же черт: у Раскольникова есть сильные родственные чувства, а у Гренуя – отсутствие понимания родственных уз. Таким образом, формируется один и тот же социально-психологический тип, воплощенный в двух разных характерах.

Художественная логика романов такова, что герои последовательно проходит через знакомство, общение, взаимодействие с людьми из различных социальных групп, являющими различные психологические портреты. Например, «чопорный, осанистый, с осторожною и брезгливою физиономией» Петр Петрович Лужин – тип дельца и «капиталиста». Ему сорок пять лет. Он угрюмый и высокомерный. Хочет открыть в Петербурге адвокатскую контору. Выбившись из ничтожества, высоко ценит свой ум и способности, привык любоваться собою. Однако больше всего Лужин ценит деньги. Он защищает прогресс «во имя науки и экономической правды». Он проповедует с чужих слов, которых наслушался от своего приятеля Лебезятникова. Лужин делает предложение Дуне Раскольниковой. Его самолюбию льстит, что испытавшая много несчастий благородная девушка будет всю жизнь благоговеть перед ним и подчиняться ему. Он ненавидит Раскольникова за то, что тот выгнал его. Петр Петрович с первого знакомства вызывает у Родиона неприкрытую неприязнь. В Лужине действительно есть нечто отталкивающее. Он представитель нового нарождающегося типа буржуа, и примитивизм его эгоистической логики изобличает и ущербность идей самого Родиона Раскольникова.

Куда сложнее отношения Раскольникова и Аркадия Ивановича Свидригайлова. «…Лет пятидесяти, росту повыше среднего, дородный, с широкими и крутыми плечами, что придавало ему несколько сутулый вид… Волосы его очень еще густые, были совсем белокурые и чуть-чуть разве с проседью… Глаза его были голубые и смотрели холодно, пристально и вдумчиво; губы алые».[16] Раскольников замечает, что его лицо похоже на маску и в нем есть что-то чрезвычайно неприятное. Дворянин, служил два года в кавалерии, был шулером, женившись на Марфе Петровне, которая выкупила его из тюрьмы, семь лет жил в деревне. Циник; на его совести ряд тяжелых преступлений: самоубийство слуги Филиппа и четырнадцатилетней оскорбленной им девочки. Двойник Раскольникова, Свидригайлов как бы порожден кошмаром героя. Появившись в его каморке, он заявляет, что они – «одного поля ягоды» и предлагает Раскольникову передать сестре Дуне, которая из-за его домогательств была скомпрометирована и потеряла место, десять тысяч. В отличие от Раскольникова он уже по ту сторону добра и зла и, кажется, не испытывает сомнений. Он свободен, нравственный закон уже не властен над ним. Его душа почти мертва. Свидригайлов кончает с собой выстрелом из револьвера.

Порфирий Петрович – пристав следственных дел, правовед. Первая встреча Раскольникова с Порфирием Петровичем происходит у того на квартире, куда Раскольников приходит вместе с Разумихиным якобы справиться о своем закладе. Он хороший актер, постоянно провоцирует Раскольникова, задавая каверзные и как будто нелепые вопросы. Между Порфирием и Раскольниковым происходит своего рода поединок. Умный и тонкий психолог, следователь действительно интересуется Раскольниковым. С одной стороны, тот для него убийца, преступник, с другой – он испытывает к нему уважение, как к личности, способной на себе испытать идею.

Сонечка Мармеладова. Впервые читатель узнает о ней из исповеди Мармеладова Раскольникову, в которой он рассказывает, как Сонечка в критический для семьи момент в первый раз пошла на панель. Раскольников приходит к ней, чтобы признаться в убийстве и таким образом переложить на нее часть своей муки.

Она – тоже преступница. Но если Раскольников преступен через других для себя, то Сонечка преступила через себя для других. У нее он находит любовь и сострадание, а также готовность разделить его судьбу и вместе с ним нести крест. Именно Сонечка подталкивает Раскольникова к покаянию.

Каждый из названных выше героев передает Раскольникову какую-то сокровенную часть своей личности. Свидригайлов, Лужин и Мармеладов распахивают перед ним свою душу. Но и Раскольников благодаря им лучше себя познает.

В описании всех персонажей, соседствующих с Гренуем в романе «Парфюмер», существенное, если не главное место занимает рассуждение об их жизненных целях. Причем, описывая таким образом целый ряд персонажей, автор обозначает некоторую типологию или пространство стандартных (!) целей. Начиная от мадам Гайар, воспитательницы Гренуя, с ее желанием относительно комфортной «частной смерти» и заканчивая Антуаном Риши, который хотел сделать заработанное им богатство ресурсом создания своей династии. Вообще стоит отметить, что сложность и запутанность и уж тем более «детективность» сюжета никак нельзя отнести к достоинствам текста (впрочем, как и отсутствие всего перечисленного — к недостаткам). Это замечание само по себе, вместе с приоритетным вниманием автора к специфическому описанию определенных людей (представленному выше) заставляет предположить, что заход на сравнение различных персонажей с Гренуем прямо соответствует цели Автора.

Достоевский и Зюскинд применяют один и тот же набор способов создания образов. У Зюскинда, как и у Достоевского есть акцентированный момент создания портрета – идея «натуры» (в «Преступлении и наказании» характеристика Порфирием Петровичем Раскольникова).

Достоевский глубоко проникает в душу преступника и за идеей заблуждения доброго сердца, убийства ради любви к людям, власти ради добрых дел открывает самую страшную и чудовищную для него идею – «идею Наполеона», идею, разделяющую человечество на две неравные части: большинство – «тварь дрожащая» и меньшинство – «властелины», призванные от рождения управлять большинством, стоящие вне закона и имеющие право, как Наполеон, во имя нужных им целей переступать через закон и нарушать божественный миропорядок».[17]

Не только в Раскольникове, но и в Гренуе мы отмечаем натуру, которую герой не в силах преодолеть. «Натура» Гренуя – это его врожденная неистребимая жажда приобщения к красоте. «Герой, на совести которого десятки жертв, повинных лишь в том, что все они были воплощением юности и красоты, одержим дерзновенным замыслом. Он добивается Совершенства, которого нет в подлунном мире. Выросший среди грязи и гнили, выживший без любви, участия, теплоты, Жан-Батист Гренуй…хочет сработать нечто воистину прекрасное, в буквальном смысле пленяющее, чарующее всех и каждого. И это в его власти. «Кто владеет запахом, тот владеет сердцем людей». А запахом Гренуй владеет, как не владел никто и никогда.[18] «Гренуем движет стремление к идеалу. И, подчиняясь ему, он готов терпеть нужду, отверженность, зависимость от тех ремесленников, кто добился высокого положения, одиночество пещеры, где пришлось скрываться несколько лет. Фантазия и фанатизм создают в нем уникальный душевный сплав».[19] Иными словами, натура всегда доминирует. Но вот Гренуй добился всего, чего хотел, и ему стало неважно и неинтересно вливание в социум, которого он так желал. «Рука, недавно державшая флакон, едва слышно благоухала, и , когда он приближал ее к носу и принюхивался, ему становилось грустно, и он на несколько секунд останавливался и стоял, и нюхал…»Никто не знает, как на самом деле хороши эти духи, - думал он, - все только покоряются их воздействию, даже не зная, что это духи, что они обладают колдовскими чарами. Единственный, кто сумел оценить их красоту, это я потому что я сам их создал. И в то же время я – единственный, кого они не могут околдовать. Я – единственный, перед кем они бессильны».[20]

Для Жана-Батиста Гренуя способность узнать Совершенство становится важнее внимания и любви людей. Для Гренуя его будущее темно. Жизнь заканчивается моментом достижения совершенства. «То, чего он всегда так страстно желал, а именно чтобы его любили другие люди, в момент успеха стало ему невыносимо, ибо сам он не любил их, он их ненавидел. И внезапно он понял, что никогда не найдет удовлетворения в любви, но лишь в ненависти своей к людям и людей к себе».[21]

У Достоевского в «Преступлении и наказании» тоже силен мотив ненависти. Он связан с Аленой Ивановной – коллежской регистраторшей, процентщицей, которую убивает Раскольников: «…крошечная, сухая старушонка, лет шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, маленьким вострым носом… Белобрысые волосы ее были жирно смазаны маслом».[22] Ее портрет должен вызывать отвращение и тем самым как бы отчасти оправдывать идею Раскольникова, который носит ей заклады, а затем убивает ее. Этот персонаж – олицетворение никчемной и даже вредной жизни.

Притяжение к людям и ненависть к ним одновременно, жажда совершенства с одной стороны, а с другой стороны – натура. Натура, которая препятствует этому достижению.

И Гренуй и Раскольников демонстрируют готовность взять знания от каждого, с кем они связаны в жизни, с кем знакомы. И Достоевский и Зюскинд последовательно раскрывают душу своего героя через взаимодействие их с двойниками, потому что каждый из названных героев отражает какую-то часть главного героя.

Хотя любой психиатр вряд ли будет спорить с тем фактом, что преступник, совершая очередное преступление, рисует в своем мозгу только ему понятную картину, и весь трагизм ситуации заключается в том, что его «искусство» приносит счастье только ему одному, и только поэтому конфликт с обществом, которое вполне допускает смерть тысяч других живых существ, кроме смерти существа, из которого это общество состоит, приводит его в расстрельную камеру или на виселицу… Но Жан-Батист Гренуй хотел любви и счастья для всех. И счастье это прописано Зюскиндом, Только вот счастье – есть Любовь, а Любви, основанной на горе, по идее, быть не может. Разгневанные жители Грасса во главе со Святой Церковью заочно приговаривают неизвестного убийцу к отлучению от Церкви и мучительной смерти на кресте от ударов железной палкой по телу. Преступник схвачен, но результат его жизни был бы нивелирован, если бы не один замечательный аккорд Зюскинда, который расставляет все по своим местам… Как только Жан-Батист открывает духи и лишь слегка смачивает в них свой платок, люди начинают рыдать от счастья, забыв о тех страшных преступлениях, которые он совершил. На коленях даже отец последней жертвы, который теперь называет его… сыном.

Гренуй смотрит на толпу людей, которые, обнажившись, начинают заниматься сексом, и вспоминает на секунду свою первую жертву, прекрасную девушку, торговавшую сливами, к которой, несмотря ни на что, он испытывал благоговейное чувство непорочной Любви. Крах Гренуя как личности наступает секундой позже, когда в его воображении возникает сцена, которой не было в жизни: Гренуй занимается Любовью с той самой первой девушкой и понимает, что ее чудесный запах мог принадлежать только им двоим… Понимает, глядя на форменное скотоложство, которое происходит на площади, где должна была состояться его казнь. Вот она – обратная сторона человеческой любви, вот он «бисер» Жана-Батиста Гренуя, рассыпанный перед… людьми.

Затем люди начинают обожествлять Гренуя, находясь под воздействием чудесного аромата, который он создал. И Парфюмер, который для достижения своей цели пошел по трупам, просто ошибся, посчитав, что в мире возможно счастье, замешанное на страданиях. (Но на чем построена любая религия, смысл которой в достижении Божественного через благоговейно принятые страдания и лишения? Это уже тема для разговора с компетентными в этом вопросе лицами).

Освобожденный Парфюмер, равного которому не видел свет, идет в Париж, не нужный никому в этом мире, даже самому себе, идет для того, чтобы вернуться на тот же вонючий рынок, где он родился много лет назад… и где найдет свою смерть, растерзанный толпой бродяг, которые в этом поступке увидят акт высочайшей Любви…


Глава 2 . ОБРАЗ ПРЕСТУПНИКА В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ» И В РОМАНЕ П.ЗЮСКИНДА «ПАРФЮМЕР»

2.1 Родион Раскольников

Осмысливая тему преступления, необходимо проследить, как создан образ преступника. Здесь стоит поговорить о самом Родионе Раскольникове, его личностных свойствах, человеческих качествах. Интерес представляет даже имя и фамилия, которые автор дал своему герою. Сама фамилия героя указывает на двойственность, внутреннюю неоднозначность образа. Родион Раскольников — человек, рождённый расколотым и порождающий раскол, наследник суровых, непримиримых борцов против “антихриста” в русской истории — раскольников — старообрядец.

История русского церковного раскола началась с собора 1666-1667 годов и свержения патриарха Никона, запретившем переход русской православной церкви в лоно “государства”, когда анафеме были преданы восьмиконечный крест, двуперстие и другие символы и порядки старой византийской православной церкви. С этой даты начинаются гонения на старообрядцев, гонения, породившие протопопа Аввакума, самосожжения целых старообрядских деревень, не желавших признать власть “государевой” церкви, уход раскольников-бегунов в поисках “святого Белогорья” в далёкие неизвестные земли Сибири, Алтая, камчатки, Аляски. Это был путь подвижничества, борьбы, отречения от “благ мира сего” во имя “света любви Христовой”.

Не зря Порфирий Петрович в своём последнем разговоре с Раскольниковым признаётся: “Я ведь вас за кого почитаю? Я вас почитаю за одного из таких, которым хоть кишки вырезай, а он будет стоять да с улыбкой смотреть на мучителей, — если только веру или бога найдёт” (318). Это признание его антипода, человека закона и власти.

В чем заключается внутренняя противоречивость Раскольникова? В мировой литературе Достоевскому принадлежит честь открытия неисчерпаемости и многомерности человеческой души. Писатель показал возможность сочетания в одном человеке низкого и высокого, ничтожного и великого, подлого и благородного. Человек это тайна, в особенности русский человек. “Русские люди вообще широкие люди... широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фанатическому, к беспорядочному; но беда быть широким без особой гениальности” (259), говорит Свидригайлов. В словах Аркадия Ивановича заключается ключ к постижению характера Раскольникова. Здесь следует вспомнить характеристику, которую дает Родиону Романовичу Разумихин: “Полтора года я Родиона знаю: угрюм, мрачен, надменен и горд; в последнее время... мнителен и ипохондрик... Иногда, впрочем, вовсе не ипохондрик, а просто холоден и бесчувственен до бесчеловечия, право, точно в нем два противоположных характера, поочередно сменяются... ужасно высоко себя ценит и, кажется, не без некоторого права на то” (286).

Мучительная внутренняя борьба ни на минуту не утихает в Раскольникове. Родиона Романовича мучает не примитивный вопрос «убивать или не убивать», а всеохватная проблема: “Подлец ли человек, весь вообще род, то есть человеческий” (15). Рассказ Мармеладова о великости Сониной жертвы, письмо матери о судьбе Дунечки, сон о Савраске все это вливается в общий поток сознания героя. Встреча с Лизаветой, воспоминания о недавнем разговоре в трактире студента и офицера об убийстве старухи-процентщицы подводят Раскольникова к роковому для него решению. Внимание Достоевского приковано к уяснению первопричин преступления Раскольникова.

Слова “убить” и “ограбить” могут направить мысль читателя по ложному пути. Дело заключается в том, что Раскольников убивает совсем не для того, чтобы ограбить. И совсем не потому, что живет в нищете, что “среда заела”. Разве не мог бы он, не дожидаясь денег от матери и сестры, обеспечить себя материально, как сделал это Разумихин? Человек у Достоевского изначально свободен и сам совершает свой выбор. В полной мере это относится и к Раскольникову. Убийство результат свободного выбора. Однако путь к “крови по совести” довольно сложен и длителен. Преступление Раскольникова включает в себя создание арифметической теории “права на кровь”. Внутренняя трагичность и противоречивость образа заключается именно в создании этой логически почти неуязвимой теории. Сама же “великая идея” является ответом на кризисное состояние мира. Раскольников явление отнюдь не уникальное. Схожие мысли в романе высказывают многие: студент в трактире, Свидригайлов, даже Лужин... Основные положения своей бесчеловечной теории герой излагает в исповедях перед Соней, в разговорах с Порфирием Петровичем, а до этого, намеками в газетной статье.

Родион Романович комментирует: “...необыкновенный человек имеет право... разрешить своей совести перешагнуть... через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной для всего человечества) того потребует... Люди, по закону природы, разделяются, вообще, на два разряда: на низший (обыкновенных)... и собственно на людей...” (151) Раскольников, как мы видим, обосновывает свою идею ссылкой на благо всего человечества, исчисленное арифметически. Но может ли счастье всего человечества основываться на крови, на преступлении? Впрочем, рассуждения героя, мечтающего о “свободе и власти... над всей дрожащей тварью”, не лишены и эгоизма. “Вот что: я хотел Наполеоном сделаться, оттого и убил”, признается Раскольников. “От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!”(154) – с ужасом говорит Соня.

Нравственные и психологические последствия преступления прямо противоположны тем, которых ожидал Раскольников. Распадаются элементарные человеческие связи. Герой признается самому себе: “Мать, сестра, как любил я их! Отчего теперь я их ненавижу? Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить...” Одновременно Родион Романович решительно переоценивает масштабы собственной личности: “Старушонка вздор!.. Старуха была только болезнь... Я переступить поскорее хотел... я не человека убил, я принцип убил! Принцип-то я убил, а переступить-то не переступил, на этой стороне остался... Эх, эстетически я вошь, и больше ничего!” (382)

Заметим, что Раскольников не отказывается от теории вообще, он лишь себе отказывает в праве на убийство, лишь себя выводит из разряда “необыкновенных людей”. Индивидуалистическая теория источник постоянных страданий героя, источник незатухающей внутренней борьбы. Последовательного логического опровержения “идеи-чувства” Раскольникова в романе нет. Да и возможно ли оно? И все же теория Раскольникова имеет ряд уязвимых мест: как разграничить обыкновенных и необыкновенных людей; что будет, если все возомнят себя Наполеонами? Несостоятельность теории обнаруживается и в соприкосновении с “реальной действительностью”. Будущее нельзя арифметически прогнозировать. Та самая “арифметика”, о которой говорил в трактире незнакомый студент, терпит полный крах. Во сне Раскольникова об убийстве старухи удары топора не достигают цели. “Он... тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже не шевельнулась от ударов, точно деревянная... Старушонка сидела и смеялась...” (395) Бессилие Раскольникова, не подвластность окружающего его воле выражается сложной образной символикой. Мир далеко еще не разгадан, он и не может быть разгадан, привычные причинно-следственные связи отсутствуют. “Огромный, круглый, медно-красный месяц глядел прямо в окно”. “Это от месяца такая тишина, подумал Раскольников, он, верно, теперь загадку загадывает” (398). Таким образом, теория не опровергается, а как бы вытесняется из сознания и подсознания героя. Суть духовного воскресения Раскольникова заключается в обретении через страдания “живой жизни”, любви, веры в Бога. Острожный сон о моровой язве знаменует собою выход из тьмы лабиринта. Уменьшается пропасть между героем и простыми каторжанами, расширяются горизонты личности героя.

Достоевский немало внимания уделяет тому, что касается окружающих и близких Раскольникова. Многие из них любят и уважают Родиона.

Обаяние личности Раскольникова действительно велико, автор говорит о “широком сознания и глубоком сердце”. Раскольников поразил Соню, когда посадил он её, опозоренную, растоптанную, изгнанную, рядом с сестрой и матерью, а потом поклонился ей — страдалице, жертве, — всему страданию человеческому поклонился. Целый новый мир неведомо и смутно сошёл тогда в её душу — целый мир, сначала непонятный Соне, но — это-то Соня сразу поняла — “новый”, чуждый, враждебный миру безысходного “привычного” мучения, общепринятой морали.

Любят Раскольникова, ибо “есть у него эти движения”, непосредственные движения чистого и глубокого сердца, и он, Раскольников, любит — мать, сестру, Соню, Полечку. И потому глубочайшее отвращение и презрение испытывает к ежечасно и ежеминутно разыгрывающемуся вокруг трагическому фарсу бытия, калечащему тех, кого он любит. И отвращение это тем сильнее, чем уязвимее душа Раскольникова, чем беспокойнее и честнее его мысль, чем строже совесть, а именно это — душевная уязвимость, беспокойная и честная мысль, неподкупная совесть, — влечёт к нему сердца.

Не собственная бедность, не нужда и страдания сестры и матери терзают Раскольникова, а, так сказать, нужда всеобщая, горе вселенское — и горе сестры и матери, и горе погубленной девочки, и мученичество Сонечки, и трагедия семейства Мармеладовых, беспросветная, безысходная, вечная бессмыслица, нелепость бытия, ужас и зло, царствующие в мире, нищета, позор, порок, слабость и несовершенство человека — вся эта дикая “глупость создания”.

Томас Манн заметил, что своим героем, Раскольниковым, Достоевский “освобождал от бюргерской морали и укреплял волю к психологическому разрыву с традицией, к преступлению границ познания”.[23] Да, для Раскольникова не существует бюргерская, мещанская мораль, она не связывает его могучий дух (ведь он перед Соней преклонился!), для него нет традиций, он хочет преступить не только нравственные и социальные, но, в сущности, земные физические законы, сковавшие природу человеческую. Ему мало земного, “эвклидовского” разума, он хочет совершить скачок, “трансцензус” по ту сторону, за границы познания, доступные человеку. Этот скачок должен поставить Раскольникова в особые отношения с миром, ибо тогда он сможет в себе самом найти точку опоры, чтобы перевернуть мир.

И Раскольников чувствует себя способным и на большее, он хочет взвалить себе на плечи бремя тяжести неимоверной, поистине сверхчеловеческой. На истерический вопрос Сони: “Что же делать?”, после мучительного разговора о будущем, фатально предопределённым детям Катерины Ивановны (“Разве Полечка не погибнет?”), Раскольников отвечает так: “Сломать что надо, раз и навсегда, да и только: и страдание взять на себя!” (171)

Глубочайшая уязвлённость ужасом и нелепостью мира родила раскольниковскую идею. Идея породила действие — убийство старухи-процентщицы, убийство намеренное, и, убийство ненамеренное, её служанки — Лизаветы. Выполнение идеи привело к ещё большему увеличению ужаса и нелепости мира.

Весь этот бунт не только против мира, но и против бога, отрицание божественной благости, божественного смысла, предустановленной необходимости мироздания. Навсегда запомнилась Достоевскому богоборческая аргументация его друзей-петрашевцев: “Неверующий видит между людьми страдания, ненависть, нищету, притеснения, необразованность, беспрерывную борьбу и несчастия, ищет средства помочь всем этим бедствиям и, не нашел его, восклицает: “Если такова судьба человечества, то нет провидения, нет высшего начала! И напрасно священники и философы будут ему говорить, что небеса провозглашают славу Божию! Нет, — скажет он, — страдания человечества гораздо громче провозглашают злобу Божию!”[24] “Бог, бог такого ужаса не допустит!” — говорит Соня после разговора о гибели, которая неизбежно ждёт детей Катерины Ивановны. Как не допустит?! Допускает! “Да, может, и бога-то совсем нет!” — отвечает Раскольников.

Вот он раскол, раскол внутри самого героя, между разумом и сердцем, между “казуистикой” идей и “влечениями” сердца, между “Христом и истиной”. В 1854 году, выйдя с каторги, Ф.М.Достоевский напишет Н.Д.Фонвизиной, что если бы ему доказали, “что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа”, то ему “лучше хотелось бы остаться с Христом, нежели с истиной”[25] .

Достоевский допускает (пусть теоретически), что истина (которая есть выражение высшей справедливости) может оказаться вне Христа: например, если “арифметика” автоматически докажет, что дело обстоит именно так. Но в таком случае сам Христос как бы оказывается вне Бога (вернее, вне “арифметики”, тождественной в данном случае мировому смыслу). И Достоевский предпочитает остаться “со Христом”, если вдруг сама истина не совпадает с идеалом красоты. Это тоже своего рода бунт: остаться с человечностью и добром, если “истина” по каким-либо причинам окажется античеловеческой и недоброй.

Он выбирает “слезинку ребёнка”.

И именно поэтому — в этом гениальность романа Ф.М.Достоевского — как бы параллельно с “вытачиванием казуистики” всё нарастает, усиливается и наконец побеждает опровержением раскольниковой идеи — опровержением душой и духом самого Раскольникова, сердцем, “которое обитель Христа”. Это опровержение не логическое, не теоретическое, не умственное — это опровержение жизнью. Благодаря множеству как бы нарочно сошедшихся случайностей Раскольникову поразительно удаётся, так сказать, техническая сторона преступления. Материальных улик против него нет. Но тем большее значение приобретает сторона нравственная.

Ну а если бы преступил, если бы не оказался “вошью эстетической”, если бы “вынес” весь груз больной совести, то кем бы оказался Раскольников? Недаром стоят рядом с Раскольниковым Свидригайлов и Лужин.

Для опровержения теории Достоевский использует Лужина и Свидригайлова, людей, относящихся к “низшему” разряду, и в тоже время занимающих высокое положение в обществе, достигнутое не убийством. Оба эти героя призваны отрезвить Раскольникова, вернуть его в реальный мир, на который они, собственно, и настроены. Для них не существует теорий и размышлений, они действуют практично и тем добиваются своего. “…нечего не за своё браться, ” – обращается Свидригайлов к Раскольникову, разом отвергая его теорию. “Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в своё удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку!”(469) – вот как смотрит на преступление героя романа Свидригайлов. Вся теория пошла побоку. Свидригайлов просто не принимает теорию Раскольникова, как нечто значительное. Для него она пустая выдумка, то есть вообще ничто. Таким образом теория Раскольникова и его страдания из-за неё не находят понимания у людей дела, Лужина и Свидригайлова.

Достоевский показывает, как тянет к ним Раскольникова, словно ищет он чего-то у них, объяснения, откровения какого-то. Это и понятно. Свидригайлов — двойник Раскольникова, оборотная сторона одной медали. “Мы одного поля ягоды (471),” — заявляет и Свидригайлов. К нему, к Свидригайлову, идёт Раскольников накануне той роковой ночи разгула и борьбы стихий — на небе, на земле, в душах героев Достоевского — ночи, проведённой Свидригайловым перед самоубийством в грязной гостинице на Большом проспекте, а Раскольниковым — над притягивавшими, звавшими его чёрными водами каналов.

Свидригайлов совершенно спокойно и хладнокровно принимает преступление Раскольникова. Он не видит здесь никакой трагедии. Даже Раскольникова, беспокойного, тоскующего, измученного своим преступлением, он, так сказать, подбадривает, успокаивает, на путь истинный направляет. И тогда-то обнаруживается самое глубокое различие этих двух “частных случаев” и в то же время истинный, сокровенный смысл раскольниковской идеи. Свидригайлову удивительны трагические метания и вопросы Раскольникова, совершенно лишняя и просто глупая в его положении “шиллеровщина”: “Понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственности, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку: зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что всё ещё гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за своё дело браться” (480).

Не абстрактно-теоретическая, не отвлечённо-холодная — мысль Раскольникова. Нет, она — действенная, живущая и горящая, метущаяся. Она рождается как ответ на тревоги и удары действительности. Получает от столкновений с жизнью всё своё содержание, силу, остроту, напряжённость на грани катастрофы. Идея Раскольникова — не только идея, она — действие, дело. “Это человек идеи,— писал позднее Достоевский о своих героях раскольниковского типа — носителя идеи, – идея обхватывает его и владеет им, но имея то свойство, что владычествует в нём не столько в голове его, сколько воплощаясь в него, переходя в натуру, всегда со страданием и беспокойством, и, уже раз поселившись в натуре, требуя и немедленного приложения к делу”.[26]

Убийство старухи — единственный, решающий, первый и последний эксперимент, сразу всё разъясняющий: “Тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства”.

Раскольникову его эксперимент нужен именно для проверки своей способности на преступление, а не для проверки идеи, которая, как он до поры до времени глубоко убеждён, непреложна, неопровержима. “Казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений” — это перед убийством. Но и потом, сколько бы раз он ни возвращался к своим мыслям, сколь строго он ни судил бы свою идею, казуистика его только вытачивалась всё острее и острее, делалась всё изощрённее. И уже решившись выдать себя, он говорит сестре: “Никогда, никогда не был я сильнее и убеждённее, чем теперь!” (38) И наконец не каторге, на свободе, подвергнув свою “идею” беспощадному нравственному анализу, он не в силах от неё отказаться: идея неопровержима, совесть его спокойна. Сознательных, логических опровержений своей идее Раскольников не находит до конца. Ибо вполне объективные особенности современного мира обобщает Раскольников, уверенный в невозможности что-либо изменить, бесконечность, неизбывность человеческого страдания и разделение мира на угнетённых и угнетателей, властителей и подвластных, насильников и насилуемых, или по Раскольникову, на “пророков” и “тварь дрожащую”.

Раскольников ради “исполнения… идеи (иногда спасительной, может быть для всего человечества)” допускает устранение тех или иных препятствий. Теперь посмотрим, ради чего Раскольников убивал, то есть устранял препятствие. Он хотел избавить свою мать и сестру от бедности и всяких лишений, защитить от Лужиных и Свидригайловых. С первого взгляда цели, преследуемые им, благородны, но тут герой романа допустил ошибку. Он не подумал, захотят ли близкие ему люди воспользоваться “результатами” преступления. Ведь его сестра и мать были бедными людьми и не могли не заметить повышения благосостояния Раскольникова. Тогда начнутся расспросы и рано или поздно всё разъяснится. Раскольников, конечно, объяснил бы причины своего поступка, но вряд ли мать и сестра поймут его теорию, они откажутся от испачканных в человеческой крови денег. В этом случае убийство напрасно, устранение препятствия не привело к искомому результату. Выявляется ещё одна неточность теории. Может быть, поэтому Раскольников так и не воспользовался награбленным добром, и оно чуть не сгнило под камнем.

Теория эта стара как мир. Взаимосвязь между целью и средствами, которые могут быть употреблены для достижения этой цели, исследовались давно. Иезуиты придумали для себя лозунг: "Цель оправдывает средства". Собственно говоря, это высказывание является квинтэссенцией теории Раскольникова. Не обладая необходимыми материальными возможностями, он решает убить старуху Алену Ивановну, ограбить ее и получить средства для достижения своих целей. При этом, однако, он постоянно мучится одним вопросом: имеет ли он право переступить юридические законы? Согласно его теории, он имеет право перешагнуть через иные препятствия, если исполнение его идеи ("спасительной, может быть, для человечества") того потребует. Итак, "обыкновенный" или "необыкновенный" человек Раскольников? Этот вопрос его волнует более старухиных денег. Достоевский, разумеется, не согласен с философией Раскольникова, и заставляет его самого отказаться от нее. Писатель следует той же логике, с помощью которой он привел Раскольникова к убийству. Можно сказать, что сюжет имеет зеркальный характер: сначала преступление христианских заповедей, потом убийство; сначала признание убийства, затем постижение идеала любви к ближнему.

Истинное раскаяние, очищение, воскрешение к новой жизни. Как же Раскольников смог постичь ошибочность собственной теории и возродиться к новой жизни? Так же, как сам Достоевский обрел свою истину: через страдание. Необходимость, неизбежность страдания на пути постижения смысла жизни, обретение счастья - краеугольный камень философии Достоевского. Он не любуется им, не носится с ним, по выражению Разумихина, как курица с яйцом. Достоевский, веря в искупительную, очищающую силу страдания, раз за разом в каждом произведении вместе со своими героями переживает его, достигая тем самым изумительной достоверности в раскрытии природы человеческой души.

Проводником философии Достоевского в романе "Преступление и наказание" является Соня Мармеладова, вся жизнь которой - самопожертвование. Силой своей любви, способностью претерпеть любые муки она возвышает Раскольникова до себя, помогает ему превозмочь самого себя и воскреснуть.

Подведем некоторые итоги. Внутренний трагизм Раскольникова связан с отъединением героя от людей и с созданием бесчеловечной теории “крови по совести”. В своих поступках человек свободен и независим от социальных обстоятельств. Непрекращающаяся внутренняя борьба указывает на то, что в Родионе Романовиче одновременно сосуществуют мученическая мечта избавить людей от страданий и эгоистическая уверенность в собственном праве “перешагнуть через иные препятствия”, чтобы “Наполеоном стать”. В финале романа Раскольников приходит к духовному воскресению не в результате отречения от идеи, а через страдания, веру и любовь. Евангельская притча о воскрешении Лазаря причудливо преломляется в судьбах Сони и Раскольникова. “Их воскресила любовь, сердце одного заключало бесконечные источники жизни сердца другого” (497). В эпилоге писатель оставляет героев на пороге новой, неведомой жизни. Перед Раскольниковым открывается перспектива бесконечного духовного развития. В этом проявляется вера писателя-гуманиста в человека даже в убийцу! вера в то, что человечество главного своего слова еще не сказало. Все впереди!

достоевский зюскинд раскольников преступление

2.2 Жан-Батист Гренуй

Жан-Батист Гренуй не родился убийцей, его толкнула на преступление одержимость в поисках божественного аромата. В начале романа Зюскинда перед нами предстает мальчик, от которого на улице шарахаются лошади и которого нам предстоит, в конце концов, полюбить любовью жертвы к своему потенциальному убийце,

Главный герой романа, Жан Батист Гренуй показан как исключительная личность. Он обладает редкостным даром различать тысячи запахов. В то же время сам он абсолютно лишен запаха. Сердцевина романа, его идея – это запах, метафора запаха. Сама техника письма П. Зюскинда оказалась сориентированной по центральной метафоре и совпала с технологией парфюмерного дела: роман, как и хорошие духи, сделан на гармонии контрастов.

Две основные темы перекликаются в романе: аромат и смрад, жизнь и смерть, все и ничто.

Зюскинд описывает своего героя как уродливого тщедушного карлика чуждой, нечеловеческой природы, но обладающего, тем не менее, уникальным даром обоняния, возводящим его в гении парфюмерного ремесла. Гренуй — это “нелюдь”, полу зверь, по странной прихоти природы рожденный в человеческом обличии. При этом интересно, что Зюскинд каким-то образом добивается того, что читатель все-таки подсознательно сопереживает этому ужасному существу, с сочувствием следит за его судьбой. Возможно, оттого, что окружают Жана Батиста в основном алчные и тщеславные подонки, беззастенчиво использующие его в своих неправедных целях (здесь скорее кроется скрытое обращение к читателю, попытка указать нам на наши собственные недостатки и несовершенство человеческого общества в целом).

Своё первое убийство девушки с улицы Марэ он совершает почти бессознательно. В смраде большого города его нос уловил “какой-то непостижимый аромат, неожиданный, он не помещался никуда, собственно, его вообще не должно было быть”. “Словно лунатик”, “словно против своей воли”, Гренуй шёл по запаху, который учуял на расстоянии более полумили на другом берегу реки. Источником была девушка. “Гренуй понял, если он не овладеет этим ароматом, его жизнь лишится всякого смысла”. Он задушил девушку и впитал в себя её запах. Так он нашёл “компас для своей будущей жизни... Он должен стать Творцом запахов. И не каким-нибудь заурядным. Но величайшим парфюмером всех времён”. “То обстоятельство, что в начале этого великолепия стояло убийство, было ему (если он вообще отдавал себе в этом отчёт) глубоко безразлично” (52).

Сцена первого убийства, совершенного Гренуем показана подробно. Рыжеволосая девушка, хладнокровно убитая Гренуем, обладала особым мистическим ароматом, который Парфюмер поставил на вершину всей иерархии запахов. Это была основа, высший принцип красоты — с этого момента Гренуй познал, в чем кроется тысячелетняя тайна любви. По “Парфюмеру”, люди приписывают свои высокие или низкие устремления красоте тела, глазам, голосу, походке или внутреннему миру того, кого они любят. На самом же деле, сами того не ведая, лишь покорно идут на зов этого высшего аромата. Лишенный обычных человеческих чувств Гренуй — скорее хищник, чем человек, — смог понять, что есть власть неизмеримо более могущественная, чем власть денег, страха, смерти, голода или войны. Это власть любви. Гренуй в один прекрасный день вдруг осознал, что его тело не имеет никакого собственного запаха (поэтому люди неосознанно, но вполне справедливо всю жизнь считали его чужаком). Жан Батист справился с этой проблемой. Парфюмер изобрел специфические духи: эссенцию человеческого запаха. Любопытно, как Зюскинд описывает процесс создания этого букета. В основе запаха людей кошачьи экскременты, прогнивший сыр, рыбья требуха и прочие помои. Разбавив эту смесь спиртом, Гренуй добавил в нее эфирные и цветочные масла герани, розы, жасмина и др.

Гренуй познал секрет высшей власти над людьми. Для этого он создал особый аромат, сотканный из запахов убитых им девушек. Зюскинд в своем романе определенно уточняет, что важнейшим элементом духов была именно душевная красота этих девушек: их чистые помыслы, доброта, любовь к миру и всему живому. Впрочем, Гренуй также равнодушен к этим светлым качествам. Для него они лишь исходный материал тех духов, с помощью которых он обретет власть над миром. А для Зюскинда, который не очень-то лестно описал человечество, это, в первую очередь, самые “сливки” людского рода. Возможно, надежда, что не все еще потеряно…

П. Зюскинд построил великолепный мыслительно-сюжетный ход. Соображения своего героя он направил по следующему пути: ароматические эссенции, взятые из природы, - эфирные масла растений, секреты животных организмов, которые весьма разнообразны и многочисленны; однако подлинной неотразимостью является то, что еще никто не пытался экстрагировать – аромат живого человека, запах жизни, любви и страсти. Гренуй начинает охоту за людьми – за юными девственницами, “аромат” которых он вынюхивает отрешенно и профессионально, как парфюмер. В своем романе Патрик Зюскинд показал, насколько мощными и действенными являются невидимые беспредметные токи запахов, и какой таинственной силой они обладают. Ничто порою не может так сильно возбудить перегруженную память и притупившиеся чувства, как повеявший неизвестно откуда забытый аромат – даже если это весьма специфический “аромат” с отрицательным знаком. Гамма эмоциональных реакций человека на запах чрезвычайно широка – от восторга до отвращения.

Приговорённый к смертной казни за совершенные им убийства, Жан Батист Гренуй с помощью изобретённых им магических духов “не рассуждающего обожания” избегает смерти. Однако в финале произведения, гений парфюмерии становится жертвой собственной гениальности. Ингредиенты многих романтических героев смешаны в произведении П. Зюскинда: Квазимодо, Петера Шлемиля, Генриха фон Офтердингена и др. [31, c.71]. В романе создан множественный образ героя.

Между первым убийством на улице Марэ и чередой убийств двадцати пяти девушек в городе Грасе проходит более семи лет, в течение которых Жан-Батист Гренуй формируется как охотник за запахом. Теперь им движет идея обрести власть над миром, через запах внушить людям любовь к себе. Гренуй, отвергнутый всеми с рождения, почти семь лет прожил в одиночестве на вершине горы Плон-дю-Канталь, наслаждаясь покоем и отсутствием человеческих запахов. В мире происходили какие-то события, войны, но Гренуя интересовало только одно – “аромат из подвалов сердца”. И он оставался бы там до смерти, если бы не случилась катастрофа, которая прогнала его с горы: однажды во сне он чуть не задохнулся от собственного запаха. Он, который никогда не пах и ни за что на свете не желал себя обонять!

Гренуй спускается с горы и оказывается в городе Грасе – обетованной земле парфюмеров. И здесь его нос учуял аромат, которым он захотел овладеть, но уже не так безрассудно, как на улице Марэ. Этот аромат он захотел сделать своим собственным. А для этого он должен расширять свои знания и совершенствовать ремесленные навыки, чтобы быть во всеоружии, когда придёт время жатвы.

Два года уходят у него на эксперименты с запахами. Он менял их, как платья, и забавлялся тем, как люди по-разному воспринимают его в зависимости от запаха.

Тогда же в Грасе начались непонятные для горожан убийства молодых девушек. Это Жан-Батист Гренуй готовился к своей главной цели – отнять у девушки запах, который так пленил его по прибытии в Грас.

Цель эта была достигнута, но сразу же последовало разоблачение, и Греную грозит казнь. Весь город собирается на площади, чтобы посмотреть на страдания убийцы. Убийцу выводят на площадь, и тут происходит невероятное: толпа воспылала любовью к Греную. Даже отец убитой девушки бросается убийце на грудь со словами обожания. В результате запланированная казнь омерзительнейшего преступника превратилась в вакханалию сладострастия. Убийце достаточно было кивнуть – и все отрекутся от Бога и будут молиться на него, Великого Гренуя. Но в этот миг своего триумфа Гренуй ужаснулся. То, чего он всегда так страстно желал, а именно – чтобы его любили другие люди, в момент успеха стало ему невыносимо, ибо сам он их ненавидел. Но чем больше он ненавидел их в это мгновение, тем больше они его боготворили.

Гренуй бежит из Граса в Париж. У него нет тоски ни по пещерному одиночеству, ни по жизни среди людей. Он задыхался и тут, и там. Он хотел вернуться в Париж и умереть. Его смерть происходит в самом зловонном месте Парижа – на Кладбище Невинных. Его раздерут на части и съедят люди, привлечённые запахом, вызывающим любовь. Такова история преступления и наказания Жана-Батиста Гренуя, ставшего убийцей из желания обрести неотразимую власть – внушать людям любовь.

Текст о судьбе Жан-Батиста Гренуя раскладывается в несколько планов. Во-первых, это назначение текста (попытка ответить на вопрос – зачем же он написан). Во-вторых, это общий кругозор интересов и размышлений автора. В-третьих, это удивительные моменты в средствах, которыми пользуется автор. При чтении книги достаточно рано возник вопрос о ее назначении – из-за полу интуитивного представления о том, что такой текст не мог быть написан просто так, в качестве «бульварного чтива», и уж тем более в качестве историографического произведения. Необходимость ответить на этот вопрос усиливает внимание к нюансам произведения, некоторые из которых начинают высвечиваться и постепенно наводить на определенные соображения. Первым удивительным моментом стала легкость автора в плане выстраивания изложения. Явно неожиданным было то, что как только в тексте появляется некий новый не второстепенный персонаж, автор, совершенно не удосуживаясь плавностью перехода, резко обрывает описание событий и полностью и надолго переходит к описанию персонажа, причем делает это неким нестандартным образом.

Дальше, если двигаться по ходу изложения, особый интерес вызывают два момента. Первый – пребывание Гренуя в пещере (с удивительно контрастной, на первый взгляд, связкой: его сна, когда он задыхается от собственного(!) запаха и отсутствие этого самого запаха, фактически им установленное). Второе в этой связке явно и просто указывает на похождение главного персонажа до полного понимания невозможности понять себя (ведь он все и вся воспринимал и понимал через запахи). А если осмыслить то же самое более сложным образом, то здесь видно, если и не единственное, то ключевое указание автора на невозможность целеполагания и самоопределения на основе лишь своего таланта. Второй промежуточный интересный момент связан с эпизодом пребывания Гренуя у маркиза де ла Тайад-Эспинасса.

Изменения с главным персонажем происходят, когда он впервые(!) видит себя (в зеркале) — после этого его внешний образ для него отделяется от «внутреннего мира», и, исходя из желаний второго, оказывается возможным играть первым с миром внешним. Вероятно, именно в этот момент Гренуй утверждается в безумной идее реализовать предел своего таланта и компентности в идеальном запахе, который и станет его внешним образом. В сцене несостоявшейся казни Гренуя становится понятным, что же хотел сказать текстом Патрик Зюскинд. Текст является Предупреждением Сильным людям в том, что развитие и реализация таланта ради таланта бессмысленно (несчастье и разочарование – самые мягкие слова, которые описывают ощущения в конце такого пути).

Дальнейшая драматическая концовка произведения, связанная с самоубийством Гренуя, является уже лишь красивым подтверждающим завершением Предупреждения. Здесь важно особо отметить поведение Антуана Риши в сцене казни (и внимание автора к этому). Оно, конечно, расстраивает и читателя (и Гренуя (!)), но дело, думается, в том, что здесь автор специально показывает, что с точки зрения своего таланта и своей компетенции] Сильный человек – вне конкуренции и без вопросов лучший. И это еще один аргумент к обоснованию Предупреждения. Остается только добавить, что обморок Гренуя от вдруг «услышанного» «собственного запаха» в сцене казни и соответствие этого его переживания сну в пещере является еще одним подчеркиванием Предупреждения, на этот раз художественным. В третий раз это же подчеркивание появляется в сцене самоубийства Гренуя. Отдельным важным и интересным вопросом является следующее. Делает ли автор какие-либо шаги на обозначение осмысленного пространства целеполагания? Думается, что, по большому счету, не делает, кроме общеизвестного указания на наличие внешнего мира в эпизоде возвращения Гренуя из пещеры в Мир.


Глава 3 . ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ТЕМЫ ПРЕСТУПЛЕНИЯ Ф.М.ДОСТОЕВСКИМ И П. ЗЮСКИНДОМ

3.1 Истоки, причины, идеология двух преступлений

Тема преступления не нова в мировой литературе, но всякому обращающемуся к ней автору удается открыть в ней новые грани.

За полгода до совершения своего собственного преступления, вышедший из университета студент, Юрист Родион Раскольников написал статью “О преступлении”. В этой статье Раскольников “рассматривал психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления” и утверждал, что оно, это состояние, очень похоже на болезнь — помрачение ума, распад воли, случайность и нелогичность поступков. Кроме того, в своей статье Раскольников коснулся намёком и вопроса о таком преступлении, которое “разрешается по совести”, и потому, собственно, не может быть названо преступлением (самый акт его совершения не сопровождается, очевидно, болезнью). Дело в том, разъясняет позднее Раскольников мысль своей статьи, “что люди по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низших (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово” (333). Первые склонны к послушанию, смирению, благоговению перед законом. Вторые — во имя нового, лучшего могут преступить закон, и для “своей идеи” (“смотря, впрочем, по идее и по размерам её” — оговаривается Раскольников), если потребуется, “дать себе разрешение перешагнуть через кровь”. Такое “преступление”, нарушение закона — не преступление (разумеется, в глазах необыкновенного человека).

Согласно теории Раскольникова, все люди разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют прав переступать закона. «Необыкновенный человек сам имеет право разрешить своей совести переметнуть через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть для всего человечества) того потребует. По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютовы открытия впоследствии каких-нибудь помышлений никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвования жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших этому открытию или ставших бы на пути как препятствия, то Ньютон имел бы право, и даже должен был бы обязан устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, т.е. чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны по природе своей, быть непременно преступниками, - более или менее, разумеется. Иначе трудно им выти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и общины не соглашаться.»

Уже в самом начале романа, на первых его страницах, узнаём мы, что Раскольников “покусился” на какое-то дело, которое есть “новый шаг, новое собственное слово”, что месяц назад зародилась у него “мечта”, к осуществлению которой он теперь близок. А месяц назад, почти умирая с голоду, он вынужден был у старухи-“процентщицы”, ростовщицы, колечко — подарок сестры. Неопределённую ненависть и отвращение почувствовал он, “задавленный бедностью”, к вредной и ничтожной старушонке, сосущей кровь из бедняков, наживающейся на чужом горе, на нищете, на пороке. “Странная мысль наклёвывалась у него в голове, как из яйца цыплёнок” (60).

И пока что в три последние перед убийством дня — им посвящена первая часть романа — трижды мысль Раскольникова, до предела, до крайности возбуждённая трагедией жизни, переживает именно те моменты наивысшего напряжения, которые приоткрывают, но ещё не открывают полностью самые глубинные причины его преступления.

В первый раз — шутовской и трагический рассказ пьяненького Мармеладова о семнадцатилетней дочери, Сонечке, её подвиге, жертве, о спасённой её ценою надругательства семействе. И вывод — “Ко всему-то подлец человек привыкает!” (19). Но в ответ яростная вспышка бунтующей раскольниковской мысли: “Ну, коли я соврал,— воскликнул он вдруг невольно,— коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род, то есть, человеческий, то значит, что остальные все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!...” (20)

Подлец тот, кто ко всему привыкает, всё принимает, со всем смиряется. Но нет, нет, не подлец человек — “весь вообще, весь род человеческий”, не подлец тот, кто бунтует, разрушает, переступает — нет никаких преград для необыкновенного, “послушного” человека. Выйти за эти преграды, переступить их, не примириться!

Второй раз — письмо матери о Дунечке, сестре, “восходящей на Голгофу”, отдающей свою свободу ради него, “бесценного” Роди. И снова маячит образ Сонечки — символ вечной жертвы: “Сонечка, Сонечка Мармеладова, вечная Сонечка, пока мир стоит!”

“Или отказаться от жизни совсем!— вскричал он вдруг в исступлении,— послушно принять судьбу, как она есть, раз и навсегда, и задушить в себе всё, отказавшись от всякого права действовать, жить и любить!” (62) Послушно сложить голову перед судьбой, требующей страшных жертв, отказывающей человеку в праве на свободу, принять железную необходимость унижения, страдания, нищеты и порока, принять слепой и безжалостный “фатум”, с которым, казалось бы, смешно спорить — это для Раскольникова — “отказаться от жизни совсем”. Но Раскольников хочет “действовать, жить и любить!”

Третий раз – встреча с пьяной обесчещенной девочкой на Конногвардейском бульваре, и снова: “Это, говорят, так и следует. Такой процент, говорят, должен уходить каждый год... куда-то... к чёрту, должно быть, чтоб остальных освежать и им не мешать. Процент! Славные, право, у них эти словечки: они такие успокоительные, научные. Сказано: процент, стало быть, и тревожиться нечего!” Но ведь Сонечка, Сонечка-то уже попала в этот “процент”, так легче ли её от того, что тут закон, необходимость, судьба? “А что, коль и Дунечка как-нибудь в процент попадёт! Не в тот, так в другой?...” (103) Вновь — иступлённый “вскрик”, вновь — предельный накал бунтующей мысли, бунт против будто бы “законов” бытия. Пусть экономисты и статистики хладнокровно высчитывают этот вечный процент обречённых на нищету, проституцию, преступность. Не верит им Раскольников, не может принять “процента”.

Итак, три женщины, три жертвы, как три Мойры древнегреческого рока, судьбы, толкают Раскольникова всё дальше и дальше по пути его бунта. И тут становится понятен неличностный, нестяжательный его характер.

Все романы Ф.М. Достоевского отличаются пристальным интересом к интеллектуальной и психологической жизни героев, раскрытием сложного и противоречивого сознания человека. Роман "Преступление и наказание" - это произведение, посвященное истории того, как долго и трудно шла через страдания и ошибки мятущаяся человеческая душа к постижению истины. Для Достоевского, человека глубоко религиозного, смысл человеческой жизни заключается в постижении христианских идеалов любви к ближнему. Рассматривая с этой точки зрения преступление Раскольникова, он выделяет в нем в первую очередь факт преступления нравственных законов, а не юридических. Родион Раскольников - человек, по христианским понятиям глубоко грешный. Имеется в виду не грех убийства, а гордыня, нелюбовь к людям, мысль о том, что все – "твари дрожащие", а он, возможно, "право имеет". "Право имеет" использовать других как материал для достижения своих целей. Здесь вполне логично вспомнить строки А.С. Пушкина, напоминающие суть теории бывшего студента Родиона Раскольникова:


Мы все глядим в Наполеоны:

Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно.

Грех убийства, по Достоевскому, вторичен. Преступление Раскольникова - это игнорирование христианских заповедей, а человек, который в своей гордыне сумел преступить, по религиозным понятиям способен на все. Итак, по Достоевскому, Раскольников совершает первое, главное преступление перед Богом, второе - убийство - перед людьми, причем как следствие первого.

Раскольников, являясь по природе добрым и мягким человеком, способным к самопожертвованию, ни по какой теории не мог бы совершить никакое насилие по отношению к себе подобному, но он делает это: совершает самый тяжкий грех- убийство. Он поступает против человеческой природы, против своей сущности, но во имя чего-то светлого и высокого: во имя лучшего общества, лучшего мира, лучшей жизни. Ведь по его теории человек «необыкновенный», если «ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может дать себе разрешение». А себя он считал человеком этой «необыкновенной» категории и, в общем-то, не напрасно. Ведь он стремился изменить общество, сделать его милосерднее и светлее, убийство старухи для него было чем-то вроде протеста против окружающего его мира. А по его мнению, «если общество устроить нормально, то разом все преступления исчезнут, т.к. не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведные» (108). Т.е он совершил убийство для того, чтобы больше их не было, дабы оградить других людей, которые в будущем могут решиться на убийство, от сгорания в пламени ада. Раскольников приносит себя в жертву во имя людей, во имя человечества, во имя Сонечки Мармеладовой.

В центре романа П. Зюскинда – аромат, как ценность высшая, непреходящая и неоспоримая. “Кто владеет запахом, тот владеет сердцами людей" (67), – утверждает автор. Особая заслуга Патрика Зюскинда состоит в том, что он создал первое в европейской литературе новейшего времени произведение о той стороне человеческого бытия, которая в принципе не поддаётся вербализации, об одном из самых тонких человеческих чувств – обонянии.

Мальчик Гренуй вырос, успев косвенно и мистически повлиять на всех своих кормителей-воспитателей-учителей… Все они отправились на тот свет, ведомые проведением. Юноша – фанатик своей профессии – научился консервировать запахи.

Здесь очень важна история его взаимоотношений с людьми. Вся жизнь героя Зюскинда – это цепь отторжений от него окружающих людей. Кормилица ни за какие деньги не соглашается кормить приёмыша, добрый патер Террье, вопреки первоначальному желанию усыновить, подбрасывает младенца в приют, где его ненавидят и бьют все дети, а хозяйка приюта при первой же возможности сбывает мальчика с рук кожевнику, обрекая его тем самым на верную смерть. Но Гренуй, даже переболев сибирской язвой, остаётся жить, правда, ещё более безобразным, чем прежде.

Но отнюдь не внешнее уродство отталкивает от него людей. Его недостаток в их глазах – это отсутствие собственного человеческого запаха. И именно за этот порок природа наградила Гренуя феноменальным обонянием и интуицией непревзойдённого парфюмера. Наверное, Гренуй так хорошо различал запахи потому, что не имел своего собственного, который бы мешал ему обонять мир. Отсутствие запаха позволяло испробовать всю силу самого прекрасного аромата, не разбавленного обычным человеческим запахом.

Гренуя используют в своих целях все, начиная с Грималя, заканчивая Тайад – Эспинассом. Все видят в нём лишь выгоду. То же самое делает и Гренуй: используя в своих интересах других людей. Хотя у Жана – Батиста всё доходило до крайности. Он либо всё отрицал, либо доходил до предела. Иными словами, Гренуй лишь гиперболизировал действительные черты людей своей эпохи.

Отдельной темой является стремление Гренуя к власти над людьми. Гренуй не погибает в борьбе против всего человечества, а побеждает. Хоть формально он и не совершил этого, но вполне мог бы. Не менее важную роль, чем сам Гренуй, играет сам народ. Народ, который можно презирать не меньше, чем Гренуя. Каждый в этом стаде стремится лишь к своей собственной безопасности и пусть хоть весь мир рухнет! А с какой радостью эти люди идут на посмотреть на казнь, развлечься, попраздновать, когда будут убивать такого же человека, как и они! И если бы Гренуя просто казнили, то это стадо победило бы, укоренилось бы в своих принципах и продолжал бы животное существование. Не случайно Зюскинд и подчиняет их воле Гренуя в финале книги. Фактически, Гренуй довёл до финала их деградацию, чем ужаснул даже их, что и заставило немного исправиться, хотя бы на какой – то промежуток времени население города. Но окончательно победить не мог и Гренуй. Ведь тогда бы победило чудовище, монстр, зло, в конце концов. Гренуй зашёл дальше Раскольникова,но итог тот же. Абсолютная власть оказалась просто не нужна. Всё рано или поздно приходит к самому человеку, а власть так ничего и не дала Греную как личности, ничего не принесла самосознанию. Любили бы его ауру, но не его, как Гренуй того желал. Возможно, Зюскинд для того и удлинил путь Гренуя по сравнению с другими преступниками, чтобы показать, что в конце этого пути их ничего не ждёт. И Гренуй, и Гриффин пришли к тому же концу, хоть и разными путями они шли. Но прав ли Зюскинд, ведь, возможно, некоторым хватит и одной власти, а не любви? Прав Зюскинд в одном: монстры не появляются из ниоткуда, они приходят когда человеку недостаёт любви ближних.

Согласно концепции преступления, предложенной Зюскиндом, преступные деяния могут быть подчинены, как ни дико звучит, желанию любви. Гренуй, убивая, присваивает запах тех чрезвычайно редких людей, которые внушают любовь. «Сам он вообще лишен запаха, потому что изначально выброшен из человеческого сообщества, приравнен к клещу, который годами подкарауливает момент, когда он вопьется в свою жертву. И присвоенный запах, который внушал бы любовь, для Гренуя равнозначен победе над собственной участью клеща. Точно так же, как этот созданный им (Греную безразлично, какими средствами) запах знаменует триумф его гения. Истинного, хотя и чудовищного гения»[27] .

Зюскинд не ставит вопрос «а может ли гений делать что хочет?». Точнее, ставит, но отвечает сразу же в начале романа. Нет, не может. Доказательством того служит тот факт, что автор на первых страницах (а потом и весь роман) называет Гренуя монстром, рисует его неприятным, жалким существом, открыто презирает его философию, жизнь, действия. Да и нет оправдания и понимания того, что он творил в течение своей жизни. Но ведь Гренуй лишь образ, который очень напоминает других «гениальных монстров». Так, возможно, презрение к Греную на самом деле презрение к этим личностям (хотя я могу и ошибаться). В любом случае, Зюскинд скорее ставит вопрос о том, что с такими людьми делать и почему они вообще появляются?

3.2 Концепция наказания за преступление

Тема преступления сопряжена с темой наказания. Раскольникова в романе Достоевского и Гренуя в романе Зюскинда ждёт полный крах идеи. Именно так трактуется наказание за преступление. Без конца анализирует Раскольников результат своего жестокого эксперимента, лихорадочно оценивает свою способность переступить, Гренуй неутомим в своем продвижении к заветной цели. Их идеи были великолепны, идеальны со всех сторон. Но они не учли одного, видимо самого главного - самих себя. Не зря Достоевский пишет, что «с одной ложью нельзя через натуру перескочить». Раскольников после совершения преступления, чувствует себя больным, его трясет и лихорадит, его сердце отторгает чувство, возникшее у него после преступления, не выдерживает тот груз совести, который он взвалил на себя. Но, теоретически, он готов и на это, ведь «истинно великие люди должны ощущать на свете великую грусть». Он готов, а его сердце - нет. Если бы сердце являлось теоретически раздраженным, тогда бы оно приняло все то, что гложет Раскольникова, и он был бы спокоен. Со всей непреложностью открывается ему страшная для него истина — преступление его было бессмысленным, погубил он себя напрасно, цели не достиг: “Не преступил, на этой стороне остался”, оказался человеком обыкновенным, “тварью дрожащею” (497). «Те люди вынесли свои шаги, и потому они правы, а я не вынес, и стало быть, я не имел права разрешить себе этот шаг,” (498) — окончательный итог, подведённый на каторге.

Но почему же он, Раскольников, не вынес, и в чём его отличие от необыкновенных людей?

Сам Раскольников объясняет это, с презрением и почти с ненавистью к самому себе именуя себя — “вошь эстетическая”. Сам Раскольников даёт точнейший и беспощаднейший анализ своей “эстетической” несостоятельности, производит безжалостную операцию на собственном сердце. Эстетика помешала, целую систему оговорок построила, самооправданий бесконечных потребовала — не смог Раскольников, “вошь эстетическая”, идти до конца; вошь “уж по тому одному, что, во-первых, теперь рассуждаю про то, что я вошь; потому, во-вторых, что целый месяц всеблагое провиденье беспокоил, призывая в свидетели, что я не для своей, дескать, плоти и похоти предпринимаю, а имею в виду великолепную и приятную цель, — ха-ха! Потому в-третьих, что возможную справедливость положил наблюдать в исполнении, вес и меру, и арифметику: из всех вшей выбрал самую наибесполезнейшую... Потому, потому я окончательно вошь, — прибавил он, скрежеща зубами,— потому что сам-то я, может быть, ещё сквернее и гаже, чем убитая вошь, и заранее предчувствовал, что скажу себе это уже после того, как убью!” (487)

И еще одну преграду не смогли преодолеть Раскольников и Гренуй. Они хотели порвать с людьми, окончательно, бесповоротно, Раскольников ненависть испытывал даже к сестре с матерью. “Оставьте меня, оставьте меня одного!” (187) – с исступлённой жестокостью бросает он матери. Убийство положило между нашими героями и остальными людьми непроходимую черту: “Мрачное ощущение мучительного, бесконечного уединения и отчуждения вдруг сознательно сказалось в душе его” (279). Как бы два отчуждённых, со своими законами, мира живут рядом, непроницаемые друг для друга — мир Раскольникова и другой —внешний мир: “Все — кругом точно не здесь делается” (280).

Отчуждение от людей, разъединение — вот необходимое условие и неизбежный результат преступления — будь оно следствие бунта “необыкновенной” личности, как у Раскольникова, или жажда совершенства, устремленность к людям, как у Гренуя. Грандиозное кошмарное видение (в эпилоге романа «Преступление и наказание») разъединённого и оттого гибнущего мира — бессмысленного скопища отчуждённых человеческих единиц — символизирует тот результат, к которому может прийти человечество, вдохновлённое идеями преступления во имя высокой цели.

Но Раскольников не выдерживает одиночества, идёт к Мармеладовым, идёт к Соне. Тяжко ему, убийце, что сделал несчастными мать и сестру, и в то же время тяжка ему любовь их. “О, если бы я был один и никто не любил меня и сам бы я никого никогда не любил! Не было бы всего этого!” (То есть тогда преступил бы!) Но Раскольников любит и поступиться своей любовью не может. Отчуждения окончательного и бесповоротного, разрыва со всеми, которого он так хотел, Раскольников не в силах вынести, а потому не в силах вынести и самого преступления. Много перетащил на себе Раскольников, по словам Свидригайлова, но одиночества, уединения, угла, отчуждения решительного — не перетащил. Поднялся вроде бы Раскольников на высоту неслыханную, обыкновенным, зелёным людям недоступную — и вдруг почувствовал, что дышать там нечем — воздуха нет, — а ведь “воздуху, воздуху человеку надо!” (говорит Порфирий).

Незадолго до осознания несостоятельности у Раскольникова и Гренуя начинается почти распад сознания, они как бы теряет разум. Первого охватывает то болезненная тревога, то панический страх, то полная апатия. Он уже не владеет своей мыслью, волей, чувствами. Он, теоретик и рационалист, пытается убежать от ясного и полного понимания своего положения. Вся раскольниковская “математика” оборачивается страшной ложью, а его теоретическое преступление, его рациональная, выверенная, выточенная как бритва казуистика — полной бессмыслицей. По теории — то, по “арифметике” задумал убить вошь бесполезную, а убил то и Лизавету — тихую, кроткую, ту же Соню!

Раскольников убил по теории, из расчёта, но расчёт его разбит, опровергнут жизнью. “Действительность и натура ... есть важная вещь — говорит Порфирий Петрович, имея в виду преступление Раскольникова, — и ух как иногда самый прозорливый расчёт пересекают!”

Что касается Гренуя, то его финальное состояние проявлено, наоборот, как полнейшее безразличие по отношению к своей дальнейшей судьбе. Цель достигнута, но вызванная эликсиром людская любовь оказалась не чем иным, как иллюзией подлинной любви, которой он жаждал всю жизнь. К тому же толпа обнаружила довлеющий анти эстетизм. Гренуй осознает, что пониманием настоящего совершенства созданного им аромата обладает он один. Следовательно, он так же одинок, как и прежде. Любовь толпы ему противна, его любовь по отношению к людям, образующим толпу, невозможна.

Чтобы уяснить истоки, причины, детали следующего за преступлением наказания, вспомним отдельные фрагменты произведений. Из разговора студента и офицера, услышанного Раскольниковым в трактире, следует, что одна никому не нужная жизнь обеспечивает нормальное существование ста и более людей. То же выходило и по замыслу героя романа. То есть он убивает старушку и обеспечивает мать и сестру, но в реальности получилось совсем не так. Кроме Алёны Ивановны погибла ни в чём неповинная Лизавета. На страдания обречены и сам герой, и его сестра, и Соня. Мать Раскольникова, угадав душевные муки сына, умирает от расстройства. Смерть старухи-процентщицы не облегчила жизнь Раскольникова, наоборот, его страдания усилились и стали ещё более безнадёжными, кроме того они перекинулись на близких ему людей. Положение героя стало ужаснее, чем до преступления. К лишениям, вызванным материальными трудностями, прибавились душевные страдания. И выход из этой поистине страшной жизненной западни - признание.

К мукам совести добавилось осознание собственной подлости и низости. Стремясь поставить себя в разряд “высших” людей, Раскольников оказался рядом с Лужиными и Свидригайловыми. По теории герой романа должен принадлежать к классу “необыкновенных людей”, ведь только тогда разрешается убийство, но этого не происходит. Достоевский показывает ещё одну неточность теории Раскольникова. Совершив преступление, Раскольников не может твёрдо и себя уверить, что относится к разряду “высших” людей, напротив, он называет себя “эстетической вошью. Таким образом: видно несоответствие замыслов Раскольникова и результатов его “дела”, показанное автором и опровергающее одно из положений теории главного героя, согласно которому сильный имеет право на преступление, если такая мера принесёт пользу всему обществу или группе людей.

Согласно Раскольникову, сильный имеет право на убийство во благо полезного дела, но всегда ли будет достигнута цель. В большинстве случаев “необыкновенные” люди пропадают даром, и их страдания оказываются тщетными. Почему? Да потому что они одни. Бессмысленность индивидуалистического бунта хорошо показана Достоевским во снах Раскольникова. Маленький Родя не в силах остановить Миколку, забивающего ломом Савраску. Никто в одиночку не может остановить наступающую на Европу язву. В третьем сне Раскольникова общество распадается на множество осколков, каждый человек пытается протолкнуть свои идеи и не желает уступать. Такие крайние позиции приводят к гибели почти всего человечества. Остаются только избранные продолжить род человеческий. Люди наказаны за все свои злодеяния, веками копившимися в неизвестности. За преступлениями всегда следует наказание.

Но почему Раскольников не учёл в своём плане, что наказание неизбежно, ведь он подозревал это. По его теории “необыкновенных” всегда “казнят и вешают”. “Первый разряд всегда – господин настоящего, второй разряд – будущего.” Но это не то. Очевидно, Раскольников ещё плохо понимал, какое наказание может последовать за совершённое им преступление, хотя его второй и третий сны, описываемые в романе, показали ему суть дела, но поздно. Только после совершения убийства, он осознал возможные его последствия. В теории данный пункт недостаточно хорошо освещён и вообще как бы отсутствует или скрыт туманом второстепенности.

В третьем сне Раскольникова также показан антигуманистический, преступный характер его идеи применительно к будущему человечества. Ещё Порфирий Петрович предполагал путаницу среди разрядов “высших” и “низших”. Раскольников объяснял, что ошибка может произойти только со стороны “обыкновенных” людей, но “они никогда далеко не шагают”. Оказывается, при определённых условиях они могут даже очень далеко шагнуть, переступить черту, за которой по своему стремлению к цели становятся “необыкновенными”. “Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали заражённые, (387)” – пишет автор о сне Раскольникова. Теперь каждый стал устранять препятствие на своём пути, и люди не заметили, как устранили всё, что только можно, как пере убивали друг друга. И не один из них так и не пришёл к цели. Всё, чего они добились, есть хаос и разрушение мира. Одна теория в действии уничтожила общество. Это показывает неправильность размышлений героя романа, разрешавший убийство по совести, и доказывает слова Разумихина в первом разговоре Раскольникова с Порфирием Петровичем. Действительно, разрешение “крови по совести” оказалось страшнее официального её разрешения.

Образ Свидригайлова можно рассматривать не только как «двойника» Раскольникова, но и как отражение личностных черт Гренуя, а отдельные высказывания Свидригайлова – как своеобразную декларацию жизненных устремлений героя Зюскинда.

Так, Свидригайлов ещё раз, по-своему, грубо и резко выговаривает то, что, в сущности, давно уже стало ясно самому Раскольникову — “не преступил он, на этой стороне остался”, а всё потому, что “гражданин” и “человек” (263).

Свидригайлов же преступил, человека и гражданина в себе задушил, всё человеческое и гражданское побоку пустил. Отсюда — тот равнодушный цинизм, та обнажённая откровенность, а главное, та точность, с которыми формулирует Свидригайлов самую суть как раскольниковской идеи, так и грезы Гренуя. Свидригайлов признаёт эту идею и своей: “Тут ... своего рода теория, то же самое дело, по которому я нахожу, например, что единичное злодейство позволительно, если главная цель хороша”(264). Нравственные вопросы, вопросы “человека и гражданина” становятся. тут лишние. “Хорошая” цель оправдывает злодейство, совершенное ради ее достижения.

Но оказывается есть нечто, что не в состоянии перенести “личность без преград”, есть то, что пугает и унижает зло — это явная или тайная над собой насмешка.

У героев Достоевского волосы поднимаются дыбом от смеха жертв их, которые приходят к ним во сне и наяву. “Бешенство одолело его (Раскольникова – С.М.): изо всех сил он начал бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шёпот из спальни раздавались всё сильнее и слышнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота. Он бросился бежать...” (304) Раскольников бросился бежать — ничего иного не остаётся, ибо это — приговор.

Поступки Свидригайлова и Раскольникова не только ужасны; где-то в своей онтологической глубине они ещё и смешны. “Переступившие черту” готовы выдержать многое, но это (и только это!) для них непереносимо.

“И сатана, привстав, с веселием на лице...” Злодеи по сатанински хохочут над миром, но кто-то — “в другой комнате” — смеётся и над ними самими – невидимым миру смехом.

Свидригайлову снится “кошмар во всю ночь”: он подбирает промокшего голодного ребёнка, и ребёнок этот засыпает у него в комнате. Однако сновидец уже не может совершать добрые поступки — даже во сне! И сон демонстрирует ему эту невозможность с убийственной силой. Ресницы спящей блаженным сном девочки “как бы приподнимаются, и из-под них выглядывает лукавый, острый, какой-то не детски подмигивающий глазок... Но вот она уже совсем перестала сдерживаться; это уже смех, явный смех... “А, проклятая!” — вскричал в ужасе Свидригайлов...” (497)

Этот ужас — едва ли не мистического свойства: смех, исходящий из самых глубин несмешного – неестественный, безобразный, развратный смех пятилетнего ребёнка (словно нечистая сила глумится над нечистой силой!) — этот смех иррационален и грозит “страшной местью”.

Видение Свидригайлова “страшнее” сна Раскольникова, ибо его искупительная жертва не принимается. “А, проклятая!” — восклицает в ужасе Свидригайлов. Раскольников — не в меньшем ужасе — бежит прочь. Все они понимают, что открыты, — и смех, раздающийся им вослед, есть самое ужасное (и позорное) для них наказание.

Гренуй в хохоте толпы, сначала собравшейся поглядеть на его казнь, затем – устроившей оргию, и наконец – набросившейся на него, чтобы растерзать «из любви», также узнает посрамление, осмеяние того, что полагал истинным и непоколебимым. Такова сила насмешки, сводящей потуги “великой” идеи к глупости и бессмыслице. И в свете этого смеха становится понятны и ярче видны те ценности, которые не высмеять, которые не боятся ни унижения, ни умаления, ни цинизма, ибо “вечны и радостны”. И одна из них любовь, побеждающая одиночество и разобщённость людей, равняющая всех “сирых и сильных”, “убогих и высоких”.

Перед признанием в убийстве Раскольников вновь идёт к Соне. “Надо было хоть обо что-нибудь зацепиться, помедлить, на человека посмотреть! И я смел так на себя надеяться, так мечтать о себе, нищий я, ничтожный я подлец, подлец!” (484)

Только в том, что “не вынес”, видит Раскольников своё преступление (кстати сказать, “болезнь преступника” — паралич мысли и воли, — описанная им в специальной статье, поразила и его). Но здесь же и его наказание: наказание в этом ужасе своей непригодности, неспособности перетащить идею, наказание в этом “убийстве” в себе принципа (“не старуху убил, а принцип убил”), наказание и в невозможности быть верным своему идеалу, в тяжких мучениях выношенному. Ещё в черновых записях не зря вспомнил Достоевский пушкинского героя: “Алеко убил. Сознание что он сам недостоин своего идеала, который мучает его душу. Вот – преступление и наказание”. Наказание Гренуя осмыслено в духе Пушкина и Достоевского, с той лишь разницей, что в «Парфюмере» искусственно произведенный героем идеал не добавил подлинного совершенства и истинной любви в реальный мир.

Раскол внутри Раскольникова, двойственность его поведения и мыслей Достоевский усматривает именно в этом — в бесконечном и вневременном конфликте в человеке идеи и души, ума и сердца, Бога и Дьявола, Христа и истины. Холодная казуистика рационализма, приводящая к оправданию Наполеонов и предусматривающая появление ницшеанского “сверхчеловека”, вступает в борьбу с состраданием и человеколюбием, живущем в сердце. У Раскольникова они есть, но нет у другого его двойника — расчётливого буржуазного дельца — Петра Петровича Лужина.

Он открыто проповедует эгоизм и индивидуализм, якобы на основах “науки” и “экономической правды”: “Наука же говорит: возлюби прежде всех одного себя, ибо всё на свете на яичном интересе основано” (367). Сам Раскольников тут же перекидывает мост от этих рассуждений Петра Петровича к убийству старухи-процентщицы (“... доведите до последствий, что вы давеча проповедали, и выйдет, что людей можно резать” (376)). Лужин, конечно, возмущён таким “применением” своих теорий. Конечно, он не зарезал бы старуху процентщицу — это, пожалуй, не в его личных интересах. Да и вообще — ему вовсе не нужно переступать существующий формальный закон для удовлетворения личного интереса — он не грабит, не режет, не убивает. Он переступает нравственный закон, закон человечности, и преспокойно выносит то, чего Раскольников (“частный случай”!) вынести не мог. “Благодетельствуя” Дунечке, он подавляет и унижает её, даже не сознавая этого (и в “бессознательности” этой сила Лужина — ведь “Наполеоны” не мучаются, не раздумывают, можно или нельзя переступить, а просто переступают — через человека).

Интересно, что все исторические примеры, на которые ссылается Раскольников, высказывая свой “мрачный катехизис” — из области подавления, разрушения, а не созидания. Вот так подспудно Достоевским объясняется принцип его веры: “Не может быть созидания без любви к тем, ради кого творишь. Не может быть истина без творца прощающего и любящего. Без Христа...”. Зюскинд в финале приходит к той же мысли и великолепно иллюстрирует ее моментом прозрения Гренуя. Конечно, нельзя утверждать, что замысел Зюскинда связан с евангельской трактовкой наказания, но то, что происходит выход на идею извечного нравственного закона, очевидно.

Безусловно, более всего двух героев объединяет одна идея (чётко высказанная Раскольниковым и интуитивно понятая Гренуем). “Свобода и власть, а главное, власть! Над всей дрожащей тварью и над всем муравейником” (285) – это цель героя русского романа. Ему вторит персонаж Зюскинда: “Его власть была сильнее власти денег, или власти террора, или власти смерти: неотразимая власть внушать людям любовь. Я – единственный, перед кем они бессильны” (280); “Он хотел стать всемогущим богом аромата, каким он был в своих фантазиях, но теперь – в действительном мире и над реальными людьми” (281).

Но обоих героев ждёт полный крах – наказание за преступление. Для Раскольникова наказание – это непонимание, слепота. После суда человеческого его настигает Божеский суд. Оба преступника прозревают под влиянием человеческой любви в широком смысле, которая сводит проблему страсти на нет. “Их (Раскольникова и Соню) воскресила любовь. Он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне обновившимся существом своим”. Но если у Раскольникова в “Эпилоге” ещё есть какая-то возможность преодоления неправоты своих идей, то Гренуй лишился хоть какого-то шанса на спасение. “И внезапно он понял, что никогда не найдёт удовлетворения в любви, но лишь в ненависти своей к людям и людей – к себе. Но ненависть его к людям не получала отклика”. “И тут всё побелело у него в глазах, внешний мир стал чернее чёрного. Не нашедшие выхода туманы слились в бурлящую жидкость. Они захлестнули его, с невыносимой силой надавили на внутреннюю оболочку его тела, но им некуда было просочиться. Ему хотелось бежать...” “Он вообще не хотел больше жить. Он хотел вернуться в Париж и умереть”. Смерть настигла его на Кладбище Невинных 25 июня 1767 года, как раз в день его собственного рождения. Он совершил фактическое самоубийство, уничтожил себя как творца.

Достоевский предусматривает для своего героя возможность не только прозрения, но и перерождения, в то время как судьба Гренуя, по воле Зюскинда, необратима. Весной, когда так остро и как бы заново пробуждается в человеке жизнь, когда так непосредственно, по-детски неудержимо, возвращается каждый раз вечная радость бытия, — в ясный и тёплый весенний день, в краю, где “как бы самое время остановилось, точно не прошли ещё века Авраама и стад его,” — приходит к Раскольникову возрождение, вновь и уже окончательно охватывает его “необъятное ощущение полной и могучей жизни”. Теперь должен начаться его новый путь — новая жизнь. Раскольников расстаётся со своей идеей бунта и своеволия, он выходит на тот каменистый и трудный путь, которым не колеблясь — с мукой и радостью — идёт тихая Соня.

Достоевский знает, что новую жизнь Раскольникову “надо ещё дорого купить, заплатить за неё великим, будущим подвигом”. И, конечно, свой великий, будущий подвиг Раскольников мог совершить только как Раскольников, со всей мощью и остротой своего сознания, но и с новой высшей справедливостью своего суда, на путях “ненасытного сострадания”. Это будет подвиг человеколюбия, а не ненависти к людям, подвиг единения, а не обособления.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Параллельное прочтение романов «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского и «Парфюмер» П. Зюскинда открывает богатые возможности для исследования.

Ф.М.Достоевский обладал уникальным талантом, который сделал его классиком не только русской и мировой литературы, но и основоположником нового литературного жанра — психологического детектива. Не зря все крупнейшие писатели европейского детективного жанра, такие, как А.Кристи, Ж.Сименон, Буало-Нессержерак и другие, называли Достоевского своим учителем. Именно Достоевский из коротких газетных заметок полицейских хроник об убийстве старухи-процентщицы или об убийстве отца сыном из ревности смог создать такие произведения, как “Преступление и наказание” или “Братья Карамазовы”.

Достоевского интересуют не столько устоявшиеся, выработанные формы духовной жизни, сколько моменты борьбы добра и зла, переоценка ценностей, трагические столкновения. Так как высшая и всеобъемлющая ценность есть Бог и жизнь личности в Боге, то и для Достоевского высшая тема творчества есть борьба дьявола с Богом в сердце человека. Напряжённейшие моменты этой борьбы легко могут привести человека к душевной болезни, к срывам и преступлениям. Но за всё надо платить, и психология платы за человеческие страдания, “за слезу ребёнка” — вот ещё один аспект творчества Ф.М.Достоевского. В этом смысле название романа “Преступление и наказание” является рефреном всего дальнейшего писательского наследия Достоевского.

Патрик Зюскинд создал роман, варьирующий тему вечную как мир: тему злой, губительной гениальности. Сердцевина романной идеи, её зерно – метафора запаха, аромата как всеобщей связи. Сознательно или нет, но сама техника письма Зюскинда оказалась сориентированной на центральную метафору и совпала с технологией парфюмерного дела: роман, как хорошие духи, сделан на гармонии контрастов – аромат и смрад, жизнь и смерть, всё и ничто. Метафорами такого масштаба могут похвастаться очень немногие произведения. И потому вполне объяснима столь редкая уникальность романа даже в творчестве своего создателя.

«Парфюмер» сочетает в себе и интересный сюжет, и прекрасный замысел. Внешняя сторона романа привлекает к себе многим: колоритная фигура главного героя, слог автора и, кончено же, идея объединения людей запахом. Однако очень скоро начинаешь понимать, что ход событий лишь средство для выражения сути произведения. Писатель то и дело наталкивает читателя на различные мысли всевозможными путями: иногда открыто, иногда метафорами, иногда только происшествиями, описанными в книге, но всегда ведёт к главной мысли. Писатель показал возможность единения этих двух несовместимых проявлений человеческой личности. Они не только не исключают, но даже дополняют друг друга. Не даром Зюскинд ставит Гренуя в один ряд с де Садом, Фуше, Бонапартом. Причём автор называет их «гениальными чудовищами» и «исчадиями тьмы». Но ведь можно было бы просто привести в пример этих персон, и вопрос о совместимости гениальности и чудовищности был бы закрыт. Поэтому автор использует Гренуя с его уникальностью шире. Гренуй создает десятки таких запахов, соперничая с Богом, — в его глазах всего лишь “маленькой жалкой вонючкой”. Он выучивается отнимать благоуханную душу у вещей, а затем и у людей.

Трактовка таланта героя дана в духе немецких романтиков: он – не просто парфюмер, он – Творец, Гениальный художник. Зюскинд предлагает романтическую версию творчества: его способности – мистический дар. С романтической традицией связана и постмодернистская трактовка личности гениального типа: оно несет на себе знак Сатаны. Гений – посланец множественных стихий, в том числе и зла.

Но более всего героев Достоевского и Зюскинда объединяет одна идея (чётко высказанная Раскольниковым и интуитивно понятая Гренуем). “Свобода и власть, а главное, власть! Над всей дрожащей тварью и над всем муравейником” – это цель героя русского романа. Ему вторит персонаж Зюскинда: “Его власть была сильнее власти денег, или власти террора, или власти смерти: неотразимая власть внушать людям любовь. Я – единственный, перед кем они бессильны”; “Он хотел стать всемогущим богом аромата, каким он был в своих фантазиях, но теперь – в действительном мире и над реальными людьми”.

Роман Зюскинда не случайно вызвал оживленную дискуссию в немецких “фельетонах”, но хотя в целом книгу и одобряли, о литературных ее достоинствах отзывались довольно сдержанно. Обсуждение превратилось в настоящий спор по поводу постмодернизма в немецкой литературе, дебатировались вопросы формы и содержания, высокой / низкой литературы и культуры, а также присущая роману анти просвещенческая позиция.

Несомненно одно: произведения П. Зюскинда, и в частности – «Парфюмер”, требуют вдумчивости, аналитичности и внимательного взгляда на отображаемые проблемы.

Кто такой Раскольников и кто такой Парфюмер? То в них, что наиболее соответствует нашим личным представлениям о красоте, счастье, успехе и самоутверждении, о любви, вызывает ощущение сопереживания, в каком-то смысле тяги к главным героям обоих романов, как бы ни казалась ужасающей для кого-то их жизнь, их решения, поступки. Во время чтения мы лелеем надежду, пропитываемся любопытством, жаждой осуществления ненасытного читательского желания пережить вместе с героями острые моменты славы, счастья, любви, достижения целей, чтобы какое-то время жить книжной реальностью, ощущать те чувства и переживать те события, которых в нашей реальной жизни нет, которых почему-то не хватает, которые по каким-то причинам случаются в реальности очень редко.

Примечательно, что оба автора создают «историю одного убийцы».В романе Зюскинд уловил нюансы, суть и причины возникновения человеческих стремлений, строительство линии судьбы, прочувствовал свободу от излишних посягательств на частную душевную жизнь. Гренуй предстает перед читателем человеком (именно человеком, а не мерзким существом-убийцей), который вполне имел право на существование, на радости и печали, на выбор жизненного кредо, как и каждый из живущих. Получилось так, что он, как и Раскольников у Достоевского, не поступился человеческими жизнями, возненавидел людей и тем самым пробудил чуть ли не самую глубинную, самую потаённую и схороненную в самом тёмном и недоступном уголке сторону внутренней жизни человека.

Роман напоминает живущим в цивилизации 21 века о том, какова наша природа, каковы наши корни, идущие с древне-архаических времён: каждый ощущает самого себя, каждый воспринимает мир сквозь себя, каждый всегда присутствует рядом с собой, тем самым любя людей, в которых любит себя, любя мир, в котором находит себя, любя результаты собственного труда. Гренуй был лишён любви к людям, потому что видел и понимал, что они обладали тем, что ему было несвойственно и недоступно. И эту частичку Гренуя всякий человек может найти в себе, если злится на другого за то, что в нем есть что-то ему самому несвойственное; в тот момент, когда он в одиночестве чувствует прилив счастья, что наконец-то может заняться любимыми делами без помех и вмешательств других.

В контексте общественной этики подобные явления обычно называют «человеческими слабостями», а в религиозном контексте - «грехами». То есть чем-то с негативной окраской. Причина всему этому – человеческая природа, которая неизменна или меняется очень медленно. Это еще раз подтвердил Зюскинд, развернув сцену подготовки к казни и превратив ее в вакханалию, обнажив перед читателем оргиастическую и каннибалистическую сцены, чему присвоил название «любовь». Те лица, которые всячески стараются похоронить таковую природу (в себе и в других) по причине её несовместимости с их морально-этическими и религиозными представлениями, в данном случае окажутся тем самым на месте обманутых, введённых в заблуждение запахом Гренуя одержимых лиц, которые после оргии делают вид, что этого никогда не было. Любой намёк в эту сторону встречает у них буйный отпор. Делают ли они это в целях защиты своих противоречивых теорий, очередного подтверждения правоты того, во что они верят, или не представляя, что мир может быть устроен несколько иначе, чем им кажется – в любом случае, такие личности необъективны. Но таковых множество.

Таким образом, общие итоги данной работы можно свести к следующим моментам:

1. Романы “Преступление и наказание” и «Парфюмер» являются исследованиями в литературы личности героя-индивидуалиста, человека “идеи” и “идеологии”, совершающего преступление против собственной природы (натуры) и Бога.

2. Достоинством романов является тонкий и удивительно точный психологический анализ “пограничных” состояний человеческого разума и души, состояний борьбы Добра и Зла, разума и сердца, Бога и Дьявола в героях.

3. В “Преступлении и наказании” Ф.М.Достоевский определил свою авторскую позицию христианского человеколюбия и сострадания, которая получила дальнейшее развитие в его произведениях, таких как “Братья Карамазовы”, “Бесы” и др. Созвучной представляется мысль Зюскинда о невозможности достижения совершенства вне любви к людям, вне сопричастности их страданиям.

ЛИТЕРАТУРА

1. А.С. Пушкин. Евгений Онегин // Пушкин А.С. Сочинения в 3-х. т., Т. 2. – М.: Худож. Лит., 1987. – 528 с.

2. Бахтин М.М. проблемы поэтики Достоевского – М., 1979.

3. Белик А.П. Художественные образы Ф.М. Достоевского. Эстетические очерки – М.: Наука, 1974.

4. Белов Д.С. Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». – Л., 1979.

5. Волгин И. Последний год Достоевского – М., 1991.

6. Волгин И. Родиться в России. Достоевский и современники. Жизнь в документах // «Октябрь», 1990, № 3-5, книга I.

7. Диво Барсотти. Достоевский. Христос – страсть жизни – М., 1999.

8. Достоевский материалы и исследования. – Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1985. Вып.6.

9. Достоевский Ф.М. «Преступление и наказание». – Петрозаводск: Карелия, 1970.

10. Достоевский Ф.М. Дневник писателя // Литературное наследие. – М., АН СССР, 1965.

11. Достоевский художник и мыслитель: Сб. статей. – М.: Худ. Лит-ра, 1972.

12. Егоров О.Г. Русский литературный дневник XXI века. История и теория жанра: Исследование / О.Г. Егоров. – М.: Флинта: Наука, 2003. – 280 с.

13. Записные тетради Ф.М. Достоевского. – М.-Л., 1935 г.

14. Зверев. Преступления страсти // Иностранная литература 1991, № 8.

15. Зюскинд П. Парфюмер: История одного убийцы: Роман / Пер. с нем. Э. Венгеровой. – СПб.: Издательский Дом «Азбука классика», 2006.–304с.

16. Зюскинд П. Литературная амнезия (см. Интернет-источник № 35).

17. Карякин Ю.Ф. Самооборона Раскольникова // Достоевский и канун XXI века – М., 1989.

18. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова (книга о романе Достоевского «преступление и наказание»). – М.: Советский писатель, 1974

19. Кожинов В.В. «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского // Три шедевра русской классики – М., 1971.

20. Кудрявцев Ю.Г. Три круга Достоевского – М., 1991.

21. Лебедев Ю.В. преступление и наказание Родиона Раскольникова // Лебедев Ю.В. В середине века – М., 1988. – с. 258-274.

22. Лосский Н.О. Достоевский и его христианское мировоззрение – М.: «Республика», 1994.

23. Мочульский К.В. Великие русские писатели XIX века – СПб., 2001. – с. 105-133.

24. О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: Сб. статей – М., 1990.

25. Писарев Д.И. Борьба за жизнь // Писарев Д.И. Литературная критика: В 3-х т., Т.3 – Л.,1981.

26. Подготовительные материалы к роману «Преступление и наказание» // Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 10-ти т., Т8 – М.: Гослитиздат, 1956.

27. Суслова А.П. Годы близости с Достоевским – М., 1928.

28. Тюнькин К. Бунт Родиона Раскольникова // Достоевский Ф.М. Преступление и наказание – Л.: Художественная литература, 1974.

29. Фриндлендер Г.М. Реализм Достоевского – М.: Литература, 1964.

30. Этов В.И. Достоевский (очерк творчества). – М., 1968.

31. http://www.zuskind.ru

32. www.lib.mediaring.ru

33. www.neponimanie.ru

34. www.Раскольников.ru


[1] А.П.Суслова. Годы близости с Достоевским: Москва, 1928 г.

[2] Н.Щедрин (М.Е.Салтыков) Полн. собр. соч. Т.6.Москва, 1941 г.

[3] Из письма к А.Е.Врангелю от 31 марта 1865 года.

[4] Там же.

[5] Ф.М.Достоевский. Дневник писателя. М. –Л., 1996 г. С. 123.

[6] Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. Петрозаводск: Изд-во «Карелия», 1970, С.4. Здесь и далее роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» цитируется по этому изданию, ссылки на произведение даются в тексте работы с указанием страниц в скобках.

[7] Зюскинд П. Парфюмер: История одного убийцы: Роман/ Пер. с немецкого Э. Венгеровой. – СПб.: Изд. Дом «Азбука-классика», 2006, С.6. Здесь и далее роман П. Зюскинда цитируется по этому изданию, ссылки на произведение даются в тексте работы с указанием страниц в скобках.

[8] Зюскинд П. Парфюмер, С.21, 26

[9] Зюскинд П. Парфюмер, С.51

[10] Достоевский Ф.М. преступление и наказание, С.3,7.

[11] Зюскинд П. Парфюмер, С.7,9

[12] Зюскинд П. Парфюмер, С.9

[13] Достоевский Ф.М. Преступление и наказание, С,29

[14] Зюскинд П. Парфюмер, С.7-8.

[15] Зюскинд П. Парфюмер, С.9

[16] Достоевский Ф.М. Преступление и наказание, С.25

[17] Белов Д.С. Роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание. М., 1985. С. 24.

[18] Зверев. Преступление страсти // Иностранная литература 1991, №8, С. 215.

[19] Там же, С.215.

[20] Зюскинд П. Парфюмер, С.292

[21] Там же, С.281

[22] Достоевский Ф.М. Преступление и наказание, С.6

[23] Т.Манн. Собр. соч. в десяти томах. Т.10. Москва, 1961 г.

[24] Н.С.Кашкин. Дело Петрашевцев. Москва-Ленинград, 1965 г.

[25] Цит. По: Диво Барсотти. Достоевский. Христос – страсть жизни – М., 1999. См. также: Достоевский материалы и исследования. – Л.: Наука. Ленинградское отделение, 1985. Вып.6.

[26] Записные тетради Ф.М.Достоевского, Москва-Ленинград, 1935 г.

[27] Зверева А. Преступление страсти // Иностранная литература. – 2001. – №7 )