Реферат: Олилогии А. С. Шушарина, или телега впереди лошади «Veni, vicli, vici (Пришел, увидел, победил)»

О полилогии А.С. Шушарина, или телега впереди лошади

«Veni, vicli, vici (Пришел, увидел, победил)».

Юлий Цезарь

« Многословие уму не научает».

Народная мудрость

«Марксизм слишком ценен, чтобы оставить его одним марксистам».

Пол Энтони Самуэльсон

Введение

В пятитомном труде «Полилогия современного мира. (Критика запущенной социологии) » (М.: Мысль. 2005-2006 ), насчитывающим свыше 3 тысяч страниц, Андрей Сергеевич Шушарин предпринял попытку создания принципиально новой теории развития общества – полилогии . Он поставил перед собой поистине грандиозную задачу «…революционной переорганизации социального познания в субординации всех его основных потоков» (Цит. изд. т.1. с.10 ). При этом А.С Шушарин стремился к созданию чистой науки без какого-либо влияния прагматизма и политики. Он писал: «В этом отношений полилогию можно образно сравнить …со своего рода переупорядочением начал, «онтологических» тылов глубинной социальной «метафизики», крайне далеких от любой прагматики» (там же ).

Мой интерес к труду А.С.Шушарина объясняется четырьмя причинами. Во-первых, значительным совпадением проблематики его полилогии с содержанием общей теории политической экономии , которой я посвятил обе своих монографии. Интересно было провести сопоставление позиций. Во-вторых, меня заинтриговал разрекламированный А.С. Шушариным новаторский характер труда, который, якобы отталкиваясь от «Капитала » К.Маркса, намеревался с учетом новейших достижений науки радикально пересмотреть основы марксистской философии. И, в-третьих, я не мог не обратить внимания на диаметрально противоположные оценки произведения А.С.Шушарина российскими гуманитариями. Хотелось уяснить, кто же из них прав: критики или сторонники его полилогии . В-четвертых, я руководствовался простым правилом: проверяй верность своих мыслей, сопоставляя их с мнением других. Или, как говорят в народе, истина рождается в споре.

А.С.Шушарину нельзя отказать в самоуверенности (в хорошем смысле этого слова). Его намерение создать метатеорию , новую дисциплину социальной мысли, осуществив революционный переворот в социологии путем пересмотра самых фундаментальных оснований в научной картине о современном мире, переупорядочения всех исходных начал социологии, безусловно, не может оставить никого равнодушным.

Что же побудило А.С.Шушарина предпринять сей титанический труд? Видимо, глубокое осознание им необходимости отрицания существующей социологии, как абсолютно неудовлетворительной с научной точки зрения.

А.С.Шушарин не пожалел слов для описания кризисного состояния социологии, критики всех социологических учений, концепций, теорий. Вот, к примеру, некоторые из его многочисленных оценок:

«…мировые религии, конфуцианство, либерализм или коммунизм, в силу еще объективной разорванности бытия оказывались по планетарным меркам масштабов соответствующих преобразований локальными. Нынешний, объективно глобализуемый мир «требует» уже совсем иной, всемирной же мировоззренческой перемены» (Цит. изд. т.1. с.15 ). «О разнообразнейших характеристиках кризиса, множестве позитивных и негативных тенденций, обнадеживающих движениях и многих подступающих угрозах сложилась уже необозримая литература. Но в состоянии самого развивающегося кризиса и вся эта литература пока, естественно, столь же «кризисна», сумбурна, поверхностна, неадекватна, крайне противоречива» (Цит. изд. т.1. с.34 ).

Как сообщает нам А.С.Шушарин, в истории развития познания и до него имели место кардинальные, революционные прорывы. Так, первым таким революционным скачком был отказ от неадекватности языческого видения мира , отстранение множества богов в Библии, в сочинениях Аристотеля и Августина. Вторая революция свершилась тогда, когда «буржуазные структуры», представленные С.Кьеркегором, И.Б.Мецом, М.Вебером и др., осуществили метаморфизацию христианской церкви в служанку капиталистических порядков . И, наконец, третья революция была вызвана К.Марксом, который преобразовал всю систему понятий политэкономии . Однако это не помешало тому, чтобы затем все-таки последовали «…хаотизация, идейные коллизии, даже не говоря просто о неисчислимых партиях, в борьбе носителей старых порядков, а равно утопистов, философов, экономистов, анархистов, либералов, социалистов, коммунистов» (Цит. изд. т.1. с. 31 ). Правда, из вышеприведенной цитаты не ясно, кто и на какой стороне борьбы был представлен. Или экономисты боролись с философами, а либералы с коммунистами, или же все они дружно воевали с носителями старых порядков? Важно только, что шла борьба не на жизнь, а на смерть, хотя К.Маркс все вроде бы толково разъяснил, нарисовав, как выразился К.Поппер, жуткую картину буржуазного общества . И поясняя в чем же состоял вклад К.Маркса в процесс познания общества, А.С.Шушарин писал: «Уже в «Святом семействе» (1845) Маркс заметил, что идеи Прудона «представляют собой критику политической экономии с точки зрения политической экономии» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 2, с. 33 ), что в принципе никогда не может подняться над или вывести за пределы критикуемых же взглядов, сложившейся системы мысли. Так сказать, критика язычества с точки зрения язычества к христианству не продвинет ни на миллиметр. В «Немецкой идеологии» (1845–1846) он опять повторяет: «…Прудон критикует политическую экономию с политикоэкономической… точки зрения» (Там же, т. 3, с. 533 ). Но что эти, казалось бы, очень простые замечания означают? А то, что уже тогда у Маркса вырастала совершенно другая, уже не политикоэкономическая , а более высокая «точка зрения», по тем временам – революционно-социологическая, с позиций которой только и становится действительно возможной критика политической эко­номии и сама новая теория. Потому уже в развитой «точке зрения», т.е. в самой теории («Капитал»), Маркс был не политэкономом, даже не экономистом , превосходно владея этим (тогдашним) знанием, а был именно постэкономическим революционным социологом . Ведь именно экономические структуры и процессы в их же доминирующей (капиталистической) форме рассматривались Марксом как раз революционно, «наоборот» тогда принятому, с «преходящей стороны», тем самым, как теперь принято говорить, со всей определенностью постэкономически. Еще раз поясню, чуть посложнее, так: предметно материал теории Маркса – это экономические (политэкономические) структуры и процессы, и даже, можно резко сказать, только экономические (политэкономические), но в принципиальном рассмотрении их движении к пределу, к самопреодолению господства самой экономической формы, к ее снятию более высокой формой, а тем самым – критико-экономически» (Цит. изд. т.1. с.32-33 ). И для закрепления своих выводов А.С.Шушарин еще раз повторяет, что «…«Капитал» Маркса мы принципиально называем не экономической (политэкономической), а революционно-социологической и критико-экономической (критико-политэкономической) теорией» (Цит. изд. т.1. с. 33 ). Весьма странный и совершенно нелогичный вывод.

На мой взгляд, «Капитал » К.Маркса, несомненно, является политэкономическим исследованием, основанным на применении методологии исторического материализма , создателем которого он и был. И не понятно, зачем А.С.Шушарину понадобилось отрицать политэкономическую суть «Капитала », прикрепив к нему еще ярлык тогдашнего знания и заменив название философии марксизма термином «социологическая теория »? Разве что ради приспособления марксизма «под себя», ибо, как скоро мы убедимся, исторический материализм А.С Шушарин также отнес к числу устаревших философских систем. И еще одно замечание. Читатель, наверняка, обратил внимание на модные словечки в лексиконе А.С.Шушарина., которые не столько проясняют, сколько искажают смысл тех или иных понятий. Например, что означает слово «постэкономически » в данном контексте? Неужели в современном мире капиталистическая система уже не является экономической? Или исследования К.Маркса относятся только к капитализму девятнадцатого века, а в двадцать первом веке выводы, сделанные в «Капитале », уже не актуальны? Является спорным выражение «самопреодоление господства самой экономической формы» какой-то более высокой формой. Разве вообще возможно общество, в котором экономика не является его базисом, где преодолена основополагающая роль экономики в воспроизводстве общества? Все эти «пояснения» А.С.Шушарина не имеют ничего общего с историческим материализмом.

Однако вернемся к идейным проявлениям кризиса социологии современного мира, как они виделись А.С.Шушарину. Он безапелляционно заявил, что «…все существующее социальное знание, в том числе и о самом кризисе, предстает как всеобщий идейный хаос» (Цит. изд. т.1. с.36 ). При этом следует обратить внимание на то, что А.С.Шушарин подчеркнул слово «все », т.е. он не видел ни одного исключения из всего многообразия форм и течений современного социального знания. Такая оценка вполне логично вписывается в заявленную А.С.Шушариным цель своего исследования. Он полагал, что его полилогия призвана быть очередным, четвертым по счету революционным прорывом в процессе познания общества и всего мироздания, отрицая (по Гегелю) все предшествующие достижения человеческой мысли. «В общем предстоит нам, так сказать, рывками и постепенно, продвигаться от монологичности или диалогичности к полилогичности, от гомогенных «качеств» к гетерогенным композициям («составным качествам»), от превращений в две противоположности к многомерным хаотизациям, от монопричинности к полипричинности, от «диалектики» к «полилектике» , - писал А.С.Шушарин (Цит. изд. т.1. с.39 ).

Далее А.С.Шушарин подробнейшим образом описывает кризисное состояние исторической науки и социологии. Завершая свой многостраничный анализ, он констатирует: «Итак, именно с позиций подступов к революционной теории, в том или ином отношении «порча» социальных наук и даже всех социальных «слов» предстает как хаотически тотальная. Все произносимое на существующем социальном языке оказывается путаным словоизвержением «частной мысли» или «диалектическим» сочетанием едва ли не безумной эклектики, моря разорванных частностей, тавтологической пустоты, жесткой и изощренной апологетики, поверхностного политицизма, безнадежной обыденщины, безбрежного эмпиризма, беллетристичного эссеизма, дебрей взаимно несовместимых головоломных абстракций, чаще пустоватых математизированных паутин, бессвязных «культурных единичностей», туманной философской многозначительности и призрачности обещающих намеков. Все это, разумеется, в сочетании с ухмыляющейся и сохраняющейся некоей исполинской догматикой. Впрочем, как оно и положено перед переменами» (Цит. изд. т.1. с. 66 ). Ничего не скажешь, суровая и весьма сомнительная оценка!

Однако, справедливости ради, следует заметить, что в общем потоке тотальной критики современной социологии у А.С.Шушарина можно встретить и развернутые объективные характеристики двух важнейших проблем.

Во-первых, о социализме . Вот что он писал: «Так, например, в Китае и Вьетнаме в политической семантике (а следовательно, и в обыденной, доксической) «социализм» сохраняется (как «начальный», «специфический»), но, подчеркну, именно «социализм». (Кстати, при бесспорном расширении внутренних и внешних рыночных ниш, в самой политической семантике оборот «рыночный социализм» практически не используется; в основном это изобретение западных интерпретаторов.) Совершенно другая картина на просторах остального, рухнувшего «соцлагеря». Здесь (в отношении былого «социализма») я как–то насчитал почти полсотни , так сказать, нелюбезных «прозвищ». Извольте, читатель, как говорится, для хохмы некоторые по памяти перечислю. Без сносок. Итак, до краха в бывшем СССР имелось:

«настоящий пролетарский строй», «коммунизм», «сверхкапитализм», «своеобразный капитализм», «административно–командная система», «командная система», «мобилизационная система», «тоталитаризм», «авторитаризм», «чисто марксистское общество», «традиционное общество», «полупериферия мировой системы», «государственный капитализм», «капитализм без капитала», «псевдосоциализм», «советская империя», «последняя православная империя», «квазисоциализм», «феодально–тоталитарная система», «докапиталистическая система», «индустриальный феодализм», «неофеодализм», «полумонетаризованная система», «рынок продавца», «административный рынок», «рынок должностей и привилегий», «номенклатурная» система, «неоазиатский способ производства», социализм «бюрократический», «классический», «утопический», «казарменный», «государственный», «государственно-бюрократический», «мутантный», «крепостнический», «феодальный», «феодально управляемый», «марксистский», «государственно-монополистический», «мелкобуржуазный», «ранний», «вульгарный», «начальный», «азиатский» и т.д.

Вот такой букет выдала вырвавшаяся на простор «очень свободная мысль». А ведь любоваться букетом и услаждаться его ароматами приходится народу. Произошло разложение в квазистабильные времена всегда многозначного образа, но и единого смыслового символа, с такой же, но теперь уже не скрепленной многозначностью и с кучей инвективных добавок. Хотя тут же заметим, что вся эта «измовая» каша уже выражает собой социальную многомерность (многопараметричность) былого социализма, но пока только идейно деконструктивно . А еще рискнем принципиально добавить, что если в генезисе «социализма» этот образ (как массовый) утверждался как синкретичный символ некоего благого общества без всякого иного содержания, то произошедшее разложение образа в деконструктивной форме обозначила теперь полное незнание содержания.

Причем весьма ходовое нормативное понимание былого социализма – просто удивительная по наивности штука. Дело, напомню, совсем не в названиях обществ, относившихся к социалистическим (хоть горшком называй, но в печь не сажай, в печь примитивизма), а в самом способе мышления , обнажающем себя в этих первых же шагах понимания ситуации. Когда уважаемые ученые (и именно ученые) говорят, что социализма не было (или не та модель, искажен, ужасная «мутация» и пр.), то это уже первостатейная, можно кратко сказать, рефлексивная ложь . Резко сказано? А вникнем. Упомянутые утверждения железно означают, что некий расчудесный (в любых вариантах) социализм вполне благополучно и даже несокрушимо уже существует, но только в головах этих, с позволенья сказать, ученых. Да как у них «втемяшилась в башку такая блажь, колом ее оттудова не выбьешь» (Н.А. Некрасов). Причем совершенно безразлично, откуда он там у них взялся, этот «хороший социализм» – из распрекрасных идей прошлого, из собственных грёз о совершенном обществе, из неких вполне объективных тенденций развития или даже вовсе из хрустальных идиллизаций западных форм. Бывает и такое. Все это уже абсолютно неважно – он уже слеплен «в голове» и зацементирован всем рисунком извилин…

Таковое нормативное толкование «социализма» как некоего несостоявшегося изумительного общества можно объяснить стремлением сохранить в непорочности действительно добронравные идеалы. Но именно в научном познании эти стремления оборачиваются как раз злом запрета очень сложного выяснения, что же было в реальности, или даже сплошным очернением этой былой реальности в ее сравнении с непорочными благими идеалами. Так оно чаще всего и происходит.

В общем весь приведенный букет – это мишура хаоса мимолетных ярлычков, даже если каждый означает крупицу истины. Правда, очень уж «маленькую»… Природа былого социализма очень сложна, весьма далека от «измовой» плоскости, к тому же непостижима без переосмысления всего прочего и прошлого (кстати, начиная с первобытности). Так что пока выходит, что «измовая» каша без малейших фундаментальных новообразований представляет собой поверхностную псевдонаучную свистопляску» (Цит. изд. т.1. с.74-76 ).

С вышесказанным я в принципе согласен и, как говориться, «из песни слов не выкинешь». В многочисленных исследованиях природы социализма, существовавшего и исчезнувшего в СССР, странах Восточной и Центральной Европы, а также имеющегося быть в Китае, во Вьетнаме и на Кубе, на самом деле царит разнобой, о чем я уже писал в своем критическом обзоре «О государственном социализме в СССР ».

Я также солидарен и со следующей оценкой природы капитализма , которая принадлежит перу А.С.Шушарина: «…я не знаю ни одного сильного, даже откровенно либерального мыслителя, который бы не признавал, что главной внутренней сутью «развитых» западных систем, при всех изменениях, был и остается именно капитализм. Даже иной раз, как говорится, «социал–демократический». Пусть нынешний «развитый» капитализм уже с существенно корпоративной собственностью, с добавками «сетей», с отдельными коллективными ячейками (во внешней среде действующими все равно как частные), с более тонкой социальной политикой, с информационной «виртуальностью», «постиндустриальными» тенденциями, размытой стратификацией, хозяйственной интернетизацией, постмодернистским ароматом, наконец, главное, резко асимметрично глобализуемый и пр., но в главном не «плохой» или «хороший», а какой есть, именно капитализм, ибо доминанта капитала, частной собственности, рынка, денег, погони за прибылью и пр. остается неукоснительной. А эта доминанта, при всех изменениях и многообразиях, остается главным онтологическим признаком капитализма. В очень грубой аналогии с феодализмом, когда барщина уступила место оброку, «вульгарный» капитализм уступил место, скажем кратко, корпоративному, но в главном система осталась той же самой. Ну где вы видели, чтобы в «развитых» странах при любых изменениях торжество рыночной суеты вокруг денежек, капитала, прибыли было хоть на йоту поколеблено? Причем всюду – в крупнейшей промышленности, в малом и вовсе «уличном» бизнесе, в гигантской финансовой сфере, даже на свой манер в здравоохранении, образовании, науке, искусствах, спорте, СМИ, кинематографе и т.д.

Дурная полоса эвфемично «цивилизационного», «национал-государственного», «социал-демократического», «корпоративного», «модерного», «постмодерного», «информационного», «сетевого», «постиндустриального» и пр. исчезновения капитализма, конечно, теперь ослабляется (в науке, но не в политике, в коей про него предпочитают продолжать помалкивать). Капитализм вновь получил «право на существование». Но подчас опять уже с обратным перегибом его абсолютизации» (Цит. изд. т.1. с. 77 ).

Завершая тему критики А.С.Шушариным современной социологии, хотел бы заметить, что, во-первых, вряд ли корректно именовать хаосом разнообразие, множественность форм и направлений общественного сознания, а, во-вторых, в процессе познания происходит диалектический процесс развития, сопровождающийся отрицанием отрицания, качественными переходами от простейших форм к все более сложным, что означает постепенное приближение к абсолютной истине.

В заключение «Введения » хотел бы также отметить часто встречающуюся у А.С.Шушарина противоречивость его утверждений и оценок. Наряду с абсолютно верными выводами в его труде нередко встречаются явно противоположные по смыслу, а также ошибочные утверждения, с чем мы в дальнейшем будем неоднократно сталкиваться.

1. Исходная гипотеза, или постановка вопроса

«Мы точно знаем, что сказано, но затрудняемся понять, о чем именно идет речь».

А.Лейенхувуд

«…буду писать, как понимаю, даже если никто из современников не поймет».

А.Шушарин

В первой главе А.С.Шушарин сформулировал контуры и самые существенные черты своей исходной гипотезы . Он писал, что «речь пойдет о социально-исторической, или революционно-социологической, или генерализующей, или «парадоксально-катастрофической», или новой мировоззренческой, или исходно-идеологической и т.д., рожденной «донаучным аналитическим актом» научной гипотезе . А чуть точнее – о комплексном гипотетическом и топологическом блоке, далее все более детализируемом и наращиваемом вплоть до... целостного логико-семантического паттерна уже нового социологического языка (сперва, конечно, как текста) во всем его предположительно, как говорится, необходимом и достаточном для дальнейшего научного «расширенного воспроизводства» объеме в неизбежно корректирующей идейной борьбе и в уже тоже обновляемом хаосе «среды» (Цит. изд. т.1. с.115 ).

Отметим основные черты гипотезы А.С.Шушарина, используя его же формулировки.

Во-первых , он подчеркнул, что « под глобалистикой здесь понимается когнитивное поле, в котором тематизируются именно всемирные, глобальные, планетарные явления, структуры, процессы, прогнозы, проблемы, угрозы. Иначе говоря, это область, где мысль бьется именно во всемирном, глобальном объекте постижения» (Цит. изд. т.1. с.94-95 ).

Во-вторых , он отметил, что «…только отношения и их возможные зреющие перемены обуславливают всю, в том числе и глобальную, проблематику современного мира» (Цит. изд. т.1. с.99 ). К этому важному пункту мы еще ниже вернемся.

В-третьих , он исходил из того, что «…человечество впервые вышло на уровень, когда в социальном познании научная, рациональная (в самом высоком смысле) аргументация ищется не вослед стихии уже экзистенционально заявившей о себе новой преобразующей (революционной) практики, а опережает ее» (Цит. изд. т.1. с. 102 ). Более того, он утверждал, ссылаясь на А.Ф. Зотова, что «…дилемма в чистом виде, «быть или не быть»; человечеству не выжить (уже не выжить!) без науки, без научного образования, без рационалистически ориентированного мировоззрения, которое питает философская культура» («Трансформация в современной цивилизации… »// ВФ, 2000, № 1, с. 20 ).

Правда, в этом пункте А.С.Шушарин противоречит сам себе, признавая за существующей гуманитарной наукой некоторые достижения, опережающие преобразующую практику результаты научных «наработок». В следующем же пункте он дезавуирует это свое утверждение, заявляя, что глобалистика находится в нулевом состоянии, и дважды высказывая взаимоисключающие суждения о социологии, в том числе и марксистской.

В-четвертых , несмотря на дифирамбы в адрес К.Маркса, А.С. Шушарин однозначно утверждает, что марксова теория «…уже не адекватна совершенно новой, даже во многом и капиталистической, но уже глобальной и еще непомерно более сложной реальности…теория современного мира в его критическом состоянии просто обязана по своей архитектуре, семантике и пр., так сказать, на порядок превзойти теорию Маркса. Но коли так, то и нынешняя глобалистика, несмотря на философские наработки и огромные эмпирические накопления, именно в теоретическом отношении сейчас безоговорочно находится в нулевом состоянии . Но какой «глобалист» в этом признается?» (Цит. изд. т.1. с.106 ). И еще одна очень важная цитата, характеризующая отношение А.С.Шушарина к марксизму: «Вообще к Марксу мы будем обращаться во всем нашем эскизе постоянно. По целому ряду причин. Во-первых, его теоретический прорыв («Капитал») как раз и именно в основаниях социологии был и остается беспрецедентным и непревзойденным. Во-вторых, с той, уже далекой поры, социология продвинулась «по всем фронтам», но как раз в основаниях по всем тем же «фронтам» стала невероятно запущенной. В-третьих, по меркам нынешних проблем теория Маркса оказалась уже крайне узкой, но по ключевой теоретической стратегии остается непререкаемой. Наконец, в-четвертых, в отличие от «Капитала» весь марксизм, затем и «марксизм-ленинизм», были столь мощными и комплексными идейными конгломератами, что очень многое здесь предстоит тщательно пересматривать, вкупе с обязательной защитой всего достойного от столь же конгломеративного антимарксизма. К тому же с учетом многих отдельных уже немарксистских наработок» (Цит. изд. т.1. с.116 ).

Далее А.С. Шушарин в отдельном параграфе разбирает проблему «ограниченности» теории К.Маркса. Вот что он писал: «Во-первых, Маркс рассмотрел только доминирующие формы (капиталистические) и только гомогенных (экономических) отношений, полностью опустив махины всех ранее снятых структур, отношений, процессов, образующих «самый толстый слой» (Ф. Бродель) или «докапиталистические подпорки» (Й. Шумпетер) производства и воспроизводства действительной жизни, к тому же сам «многослойный» (не говоря о тоже теоретически опущенной многоукладности, и вообще более сложных «социальных конструкциях). Ведь даже феодализма Маркс теоретически не затрагивал, а ведь именно его капитализм преодолевал, т.е. уничтожал его как историческую форму, но отнюдь не ликвидировал, а превосходил его производственную доминанту, и поныне неизвестную, но уже не в доминирующем, а в снятом виде вполне реальную во всех современных системах производства. То же относится и к ранее пройденным. На этот счет В.П. Макаренко точно замечает, что Маркс (и Вебер) не обратили «внимание на способы воспроизводства старого в новом или рассматривали эту проблему как второстепенную». Образно говоря, Маркс безупречно рассмотрел только капиталистический «слой» или «этаж» (условно скажем, четвертый) и тренд к следующему этажу в абстрактно отдельном социальном здании, но опустив другие «этажи», как и все менее высокие здания (не говоря об «архитектурных», культурных многообразиях).

Во-вторых, Маркс даже не затрагивал адаптивных и вообще других (нереволюционных) трендов развития капитализма…Хотя это весьма сложный вопрос, ибо упомянутый «резерв» оказался не только эндогенным, но и обусловленным строением неоколониализма или, по И. Валлерстайну, «мировой капиталистической системы» (МКС). Резко говоря, к примеру, в «социал-демократической» Швеции дела обстоят относительно благополучно далеко не только благодаря усилиям шведов, но и потому, что, скажем, в Конго дела обстоят крайне неблагополучно, несмотря на любые усилия конголезцев, ибо и Швеция, и Конго находятся на разных позициях в одной резко асимметричной мировой системе , которая к тому же, за исключением редких отдельных идей, теоретически (но именно теоретически, а не «драматургически») непрозрачна для всей современной социологии. Тем не менее, действительно Маркс ограничился только одним, революционным трендом, где он, как говорится, вне зависимости от воли и сознания людей, хотя и с существенной «ролью личности в истории», «сам пойдет». Так и «пошло», хоть и в нежданных ареалах, но уже на «пятый этаж» и почти на трети планеты. А что дальше – Маркс уже совершенно нипричём.

Потому же на самом деле в любой накатывающейся социальной бифуркации противоборствующих трендов всегда много. Так, например, уже во времена Маркса «работал» Ж. Гобино, да и вообще во второй половине того столетия нарастали расистские движения и воззрения. Более того, этот «расистский тренд», как предсказание почти по всей Европе (а в схожем содержании и в Японии), тоже подтвердился. И, кстати, заметим во вполне современном контексте возможных вероятий, что основные акторы расистского разворота были народы по тем временам именно достаточно «развитых» капиталистических стран (Италия, Германия, Япония). Но вот революционным этот ход капитализма никак не назовешь. Как и тоже совсем не рассмотренные Марксом эволюционные (нереволюционные) тренды развития капитализма. Между прочим, и в наши времена, к примеру, С. Хантингтон (с «битвой цивилизаций») тоже является выразителем, увы, одного из вполне реальных трендов. Но опять же его выявление, мягко говоря, слишком простовато, в сравнении с созданием «Капитала» (с революционным трендом).

В-третьих, теоретически не рассматривал Маркс и уже упоминавшихся экзогенных (межобщественных, известных как международные) отношений. Откуда затем в «марксизме», опять напомню, произошло превращение выуженных в его черновиках мыслей об этих отношениях в ложную догму их «вторичности», «производности», «перенесенности». А уж современных экзогенных структур и трендов по тем временам вообще еще не существовало.

Есть и ряд других областей социального бытия, Марксом в теории опущенных: все докапиталистические системы, их же снятые формы, религии, до сих пор теоретически непознанные «национальные субстанции», институциональные формы и др. Наконец, глубочайшей проблемой является фактор артефактности «Капитала», т.е. как, на каких «флангах», в какой мере он оказал влияние на ход самого дальнейшего исторического развития. Но в све­те именно материалистического понимания истории эта проблема, повторюсь, совсем не так проста, как кажется.

Возникает вопрос, можно ли упомянутые опущения Марксом (особо всех неэкономических «слоев», более сложных социальных образований, нереволюционных трендов эволюции капитализма, экзогенных, тем более современных, структур) назвать ошибками. Да, если уж очень хочется, конечно, можно. Но вот только примерно в том же смысле, в каком, скажем, И. Ньютон опустил в своей теории электромагнитные, сильные, слабые взаимодействия, «элементарные частицы», теорию атомного ядра, релятивистские представления, квантово-волновой «дуализм», «красное смещение», «расширяющуюся вселенную», теперь и «раздувающуюся вселенную», «темную материю» и т.д. Сплошные «ошибки». Ату его! Да и, наконец, правильно ли называть многие перечисленные опущения Маркса ошибками, коли все эти опущения в теоретическом плане точно так же остаются в нынешней социологии и спустя, считай, полтораста лет? Но тогда причем здесь Маркс вообще? Так сказать, за полтораста лет опущенное никто не восполнил, а «виноват» Маркс. Совсем другое – возможные ошибки в самой теории («Капитал»). Но это настолько сложный вопрос, что его мы затронем много ниже.

Пока же главное (в смысле гипотезы и в части последующей идейной конструкции «идеального типа» тогдашнего «вульгарного» капитализма), что Маркс однозначно обозначил область «ученого незнания» , или когнитивную сферу генерализации, – исходный пункт понимания идейной ситуации. Даже в подзаголовке названия книги! Критика тогдашней политической экономии . Вот это и была основная тогдашняя область «ученого незнания». Весьма обширная, заметим. К тому же и «критику» не стоит понимать упрощенно. В частности, предшествующий трем первым томам, четвертый том был действительно предварительным опорно-критическим анализом («Теории прибавочной стоимости»), но сами первые три тома были уже не буквально критическим материалом, а революционной теорией , лишь тем самым и критичной по отношению к тогдашней политэкономии» (Цит. изд. т.1. с.120-121 ).

Что касается первого критического замечания, то А.С.Шушарин, видимо, не был знаком с публикацией «К.Маркс. Экономические рукописи 1857-1861 гг. М.: Издательство политической литературы. Часть I. 1980. Раздел «Формы, предшествующие капиталистическому производству»). А.С.Шушарин здесь воспроизводит несостоятельные аргументы противников формационной концепции периодизации истории человеческого общества, разобранные мною детально в параграфе 2..2. монографии «К общей теории политической экономии ». В отношении второго и третьего замечаний в адрес марксизма замечу лишь, что К.Маркс был ученым, а не пророком и ясновидцем. Он не мог и не должен был предвидеть в середине девятнадцатого века все конкретные события, тренды, явления последующих веков. Достаточно того, что он создал философию исторического материализма, которая позволяет осуществлять научное познание действительности во всем ее многообразии, что наглядно продемонстрировали работы таких марксистов, как В.И.Ленин, Роза Люксембург и т.д.

В-пятых , создавая свою гипотезу, А.С.Шушарин волей-неволей, исходя из глобалистского подхода, должен был определиться с понятием «мироустройство ». По этому поводу он писал следующее: «Под мироустройством , в отличие от относительно (а то и бурно) переменчивых политических порядков, всего миропорядка или госстроения, даже странового (от слова «страна») строения социума, понимается некая, пока неведомая, сложнейшая, гетерархическая (полиархическая), система структур (отношений) «производства и воспроизводства действительной жизни». Своего рода «система систем» производства всего современного социума, собственно и лежащая в основе изменчивых политических порядков, миропорядка, госстроения мира. Но это, пожалуй, тривиально. Разве что с четкой, насколько это возможно метафорически, однозначностью. Кратко говоря, чтоб не плодить лишних слов, основной «онтологический» объект познания – мироустройство современного социума. И все тут» (Цит. изд. т.1. с.124 ). Кстати, в этой формулировке он использовал марксистский методологический прием, когда писал о «производстве и воспроизводстве действительной жизни». Недаром эти слова он взял в кавычки, ибо они принадлежат К.Марксу. Характеризуя основные черты мироустройства. А.С.Шушарин совершенно справедливо заметил, что «…человечества как общества в принципе еще нет . И если оно не сложится, человечество не выживет. Верно и обратное: человечество выживет, только если оно сложится именно как общество» (Цит. изд. т.1. с.127 ). И далее он писал: «Но если коммунистический «проект» такого мирового общества безоговорочно провалился (оставаясь лишь в ушедших в затухающие маргиналии утопиях), то западный «вариант», как это уже всем, кроме самых упорных, ясно, тем более вообще катастрофичен. Вот такая катавасия набегает вокруг «основного вопроса» социологии «как возможно общество» ( Цит. изд. т.1. с.128 ).

Конечно, под «коммунистическим проектом» можно понимать все, что заблагорассудится, однако спрашивается, не поспешил ли А.С.Шушарин похоронить коммунизм в интерпретации К.Маркса, а именно, как общественную формацию, неизбежно следующую за капитализмом. Напомню логику К.Маркса, который, как настоящий ученый, не занимался пророчествами и гаданиями на кофейной гуще, а исследуя природу капиталистического способа производства, пришел к выводу, что развитие производительных сил в его недрах рано или поздно разорвет оковы, препятствующие прогрессу. С крахом капиталистической системы воспроизводства завершится и предыстория человечества, а силы, господствовавшие до сих пор над людьми, поступят наконец-то под их контроль.

В-шестых , А.С.Шушарин включил в состав своей гипотезы и следующее важное положение: «это зреющее бифуркационное, т.е. гипостазируемое как еще предбифуркационное, состояние помимо статики включает в себя же множество противоборствующих, а потому разновариантных и разновероятностных, возможных траекторий, т.е. уже реальных трендов в их широком наборе от катастрофических до спасительных, восходящих» (Цит. изд. т.1. с.129 ).

В-седьмых , А.С.Шушарин на стр.138 отмечает, что его гипотеза материалистична и неодиалектична, революционна. Гипотеза «…уже категорически отмежевывает подход от всех эволюционистских или метафизических (в «старом» значении не диалектичной рационалистичности) версий, тем паче от простоватости здравого смысла.

Тем не менее, и в простой форме гипотезы вполне можно повторить известную мысль легкого на руку Ф. Энгельса, что «Для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного... кроме бесконечного восхождения от низшего к высшему» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 21, с. 276.).

Подводя итог содержанию первой главы, названной «Обозначение перемен », А.С.Шушарин писал: «Ведь, по сути, мы без всяких стеснений перефразировали смысл известного постановочно ключевого предложения из первого предисловия Маркса к «Капиталу»: целью является открыть «закон движения современного общества», разве что «закон» более сложный, бифуркационный, и, главное, уже совсем не «общества», а всего социума с общими «инфернальными» мироосновами, но и с массой самых разных «обществ», увязанных в одну «мировую систему» (МС), каковая как еще сообщество и находится в «муках родов» уже мирового общества . Но вот ниже мы увидим, что как раз следующая детализация гипотезы и образует пока буквально «топологическую драму» всей нынешней социологии, а заодно и философии» (Цит. изд. т.1. с.175-176 ).

Перед тем, как перейти к анализу второй главы, следует остановиться еще на вопросе о применении А.С.Шушариным понятия «отношения». На стр. 99 А.С.Шушарин отмечает, что «…во всем этом огромном и, даже можно сказать, эмпирически замечательном, массиве «глобальных представлений» (подходы, угрозы, «просветы», даже всевозможные расчеты, параметры, нормативы, прогнозы и пр.) многие авторы еще не отдают себе отчета в том, чтό такое именно социальная теория, в основе своей имеющая дело с отношениями людей и их огромных совокупностей («народов»). «Глобалисты» же этого слова («отношения») вообще не знают. Ни в одной из работ я его вообще не встречал. Как и во всех трудах о так называемой «мировой экономике», с уймой цифири, но без всяких отношений. Даже в сильном журнале с прямо соответствующим названием «Мировая экономика и международные отношения» само слово «отношения» проскальзывает изредка и не более чем риторично. Между тем именно и только отношения и их возможные зреющие перемены обуславливают всю, в том числе и глобальную, проблематику современного мира». Понимание А.С.Шушарином важности категории «отношения » в системе социологических знаний кроется в вольном или невольном признании им верности философии исторического материализма. По этому поводу он писал следующее: «Отношения у Гегеля (абстрактно) и у Маркса (конкретно) это не «отношения» между любыми всегда субъектными агентами (в частности, классами), а материальный субстрат данной системы, ядро ее структуры, отношение между ее же «частями», если угодно в привычных терминах, основное отношение, лишь проявляющееся в уже межсубъектных отношениях.» (Цит. изд. т.1. с.100 ). Подтверждением этого моего вывода о фактическом признании (как обычно, с оговорками и дополнениями) А.С.Шушарином философии исторического материализма служит и следующий абзац: «Ранее упомянутые архаичный, «визуальный» расизм, вообще ксенофобная, любая опасная агрессивность, этническая, метаэтническая, религиозная, социальная (в смысле разных социальных систем, страт, классов) нетерпимость, а равно шовинизм, эгоизм малых наций, экспансивность лидеров, державная самоценность, лишь внешне изменившийся империализм, изолятность, сепаратизм, терроризм и пр., обусловлены отнюдь не «природой человека» или «природой народов», а заходящими в предел отношениями людей или экзогенными отношениями все того же производства и воспроизводства действительной жизни . А именно, в наших терминах, отношениями эгокультурности . Эти отношения эгокультурности (или просто эгокультурность) и образуют самые глубокие мироосновы («основное отношение») всего мироустройства все более беснующегося мира. Они и обуславливают все формы всё более бессмысленной и чреватой гонки культур, во всех сферах этой гонки – от «порчи» генофонда, деградации личностного начала, изощренно нарастающей гонки вооружений, демографических асимметрий, новой работорговли и беспардонного неоколониализма («дьявольский насос»), депопуляций и перенаселений, стихийных миграций, «экологической агрессии», территориальных экспансий и асимметрий натуральных потоков, капиталистической эксплуатации, вплоть до верхушечных «постиндустриализмов», и лишь проявляющиеся в упомянутых «поведениях» народов и стран нынешнего социума. ТНК, новейшие ТНБ (транснациональные банки), ТСА (транснациональные альянсы) и ТНС (транснациональные сети), преследуя частный (корпоративный) интерес, потому иногда конфликтуя с родными государствами, тем не менее расположением материнских контор, активов, аналитических центров, «рубильников» сетей (Л.А. Мясникова), сполна работают только на «своих» или группы «своих» (Цит. изд. т.1. с.126 ).

Как я уже выше писал, создавая свою метатеорию, а именно «полилектический материализм », как полилогическое и постистматовское (в частности, постформационное) видение современности и общественного развития» (Цит. изд. т.1. с.695 ), А.С.Шушарин вместо использования сложившейся в философии исторического материализма терминологии изобретает новые термины и формулировки. Характерным примером, о котором следует сказать, является замена выражения «отношения, складывающиеся в общественном производстве своей жизни », сформулированного К.Марксом в предисловии «К критике политической экономии », на «отношения эгокультурности (или просто эгокультурность »). Видимо, А.СШушарин был убежден в том, что подобная замена углубляет, расширяет, развивает традиционно используемое в историческом материализме выражение. Однако, к сожалению, подобная «модернизация», на мой взгляд, не только обедняет, но более того – искажает суть философии марксизма. Дело в том, что формулировка, введенная в оборот К.Марксом в 1859 году, является универсальной, всеохватывающей по своему смыслу все виды отношений между людьми в процессе производства их жизни. А термин «эгокультурность» сводит эти отношения только к разряду отношений, основанных на эгоизме людей. К примеру, разве отношения людей в первобытной общине покоились на эгоизме? Если бы это было так, то история человечества вообще не состоялась бы и завершилась уже в первобытную эпоху.

Вторая глава А.С.Шушариным посвящена уточнению исходной гипотезы. С этой целью он решил определить, что относится к постклассической диалектике (полилектике) и что «набежало» в самой философии после гегелевской диалектики, имея при этом в виду философию в основаниях социологии .

Вот как А.С.Шушарин прокомментировал этот процесс развития философии: «Трудному становлению новой философии (как неодиалектики или даже постдиамата, теперь уже будем говорить – как полилектики или даже полимата) мы обязаны, прежде всего, или более всего, или, наконец, заметнее всего, естествознанию, безразлично, разрабатывали ли эти вопросы философы или неизбежно философствующие естественники. Точнее сказать, что изменения в общественной жизни, в производительных силах, толкали всегда несколько более свободное от инертных идеологий (и «обществоведений») естествознание на развитие некоторых «общих» представлений о мире. Хотя, конечно, фронт истоков нынешних перемен куда шире; из новообразующих в философии нельзя исключить, например, филологию, этнологию, психологию, искусствоведение, наконец, саму историю. Просто естествознание, видимо, поудачливее в своих выражениях» (Цит. изд. т.1. с.185 ).

Далее А.С.Шушарин перечисляет те перемены, которые произошли в основах философии в послегегелевский период. К их числу он относит: идеи негэнтропийных процессов, теорию относительности, принцип дополнительности, кибернетику, многие общие теории систем (ОТС), усложняющиеся теории информации, управления, катастроф, бифуркаций, динамических иерархических систем, синергетику, диатропику, идеи гомеостазиса, равновесий, синтетическую теорию эволюции, глобальный или универсальный эволюционизм, теории самоорганизации, сложности, нелинейных, «открытых» систем, саморазвивающихся систем, идеи хаоса и порядка, диссипативных, неустойчивых, неравновесных, нестабильных состояний и процессов и пр. «…сюда же следует отнести, - писал А.С.Шушарин, - былую у нас, хотя и считавшуюся «философски-периферийной», тематику так называемых «общенаучных понятий»: структура, функция, информация, многоуровневость (слово «иерархия», так сказать, легитимно считалось чуть ли не ругательным и не разрешалось как, между прочим, и сейчас, например, в вопросах укрепления «вертикали» власти), линейность, нелинейность, изоморфизм, ортогональность, гомогенность, гетерогенность, симметрия, асимметрия, бифуркация, аттрактор и т.д., и т.п. Вот все такого рода «общенаучные понятия» стихийно «вылезали» везде и всюду, но стандартная, ортодоксальная философия отторгала их, «не пущая» на свой «категориальный» Олимп» (Цит. изд. т.1 с.186 ). К сожалению, А.С.Шушарин ограничился лишь простым перечислением элементов т.н. «неодиалектики», не представив читателям ее как систему, не показав взаимодействия прежних и новых элементов в рамках т.н. «постдиамата».

Его дальнейшие пояснения понятия «философия » мало что проясняют. Так. А.С.Шушарин констатировал, что «…в некоем одном, достаточно ясном и извечном смысле философия суть «проблематизация», так сказать, передний «фронт» поисковой (во всяком случае, разумно «сомневающейся») мысли. В зависимости от контекста так и будем называть это явление новообразовательный поиск, проблематизация » (Цит. изд. т.1. с.199 ). Далее он определил философию как общую культуру мышления . При этом А.С.Шушарин подчеркнул, что «…институциализированная философия (в этом смысле как наука или «умственная» отрасль, институт) неизбежно определенным образом идеологизируется в данной социальной системе, но это вовсе не отменяет собственную суть философии как культуры мышления» (Цит. изд. т.1. с.209 ). В буржуазном обществе философия является служанкой бизнеса. Что же касается «марксистско-ленинской философии», то она, по словам А.С.Шушарина, также была служанкой, но «уже постбизнесных структур производства» (Цит. изд. т.1. с.214) ).

Словом, А.С.Шушарин совершенно не прояснил, в чем же заключается суть новой философии, не раскрыл, что он понимает под «неодиалектикой » в отличие от диалектического материализма. Ведь и прежняя философия (диамат) была нацелена на поиск истины, а также выполняла функцию «культуры мышления», являясь методологией познавательного процесса.

Далее А.С.Шушарин, ломясь в распахнутую дверь, торжественно объявил, что метатеоретическая позиция обязана непременно связать воедино три основных аспекта – онтологию, гносеологию и методологию .

Что касается онтологии, то А.С.Шушарин придерживался мнения, что следует избегать с одной стороны, «…океанического, условно говоря, неоидеализма (феноменологизма, смысловедения, «духологизма», символогизма, «менталоведения» и т.д.) как своего рода всемирного новоявленного деперсонализированного «Гегеля» (в известном марксистском смысле идеалистической «системы», а не диалектического «метода») исполинских масштабов» (Цит. изд. т.1. с.228-229 ). А с другой стороны, он утверждал, что «…мы отвлекаемся от всего столь же океанического сонма «человековедческих» (абстрактно-гуманистических, первочеловеческих, «природочеловеческих», общечеловеческих, неофрейдистских, соцбиологических, геносоциальных, даже «народологических», «нациологических» и пр.) подходов как от уже другой гигантской акциденции широкого «неоантропологизма» своего рода тоже исполинского, всемирного новоявленного «Фейербаха», кратко говоря, выводящего социальное из непреложных свойств человека, а теперь еще этносов, элит, народов, наций. Заметьте бесконечные исследования всяких либидо, «психопрактик», антропологий, «природы человека», «свойств народов», «этносов» и пр. Так сказать, у Фейербаха «человек есть то, что он ест», а в неоантропологизме лишь заметно пошире: человек или даже народ ест то, что им очень хочется. Не только покушать, а и, скажем, влюбиться или убить, развлечься или «повкалывать», сдружиться или повоевать и т.д. (Цит. изд. т.1. с.229-230 ). Кстати, что касается концепции Л.Н.Гумилева, то А.С. Шушарин ее также отнес к неоантропологизму, лишь более крупного, пассионарного масштаба.

В качестве онтологического эталона материальных оснований критической теории А.С Шушарин называет позицию К.Маркса и Ф.Энгельса. Он цитирует следующие слова Ф.Энгельса: ««Мы спрашиваем, не смехотворно ли поднимать шум на весь мир призывами к революции… без знания и учета действительных отношений» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 4, с. 271.). Отношений, заметим, т.е. основных «тяжеловесных» материалов социального бытия, а не «проектов» (Цит. изд. т.1. с.236-237) . И добавляет при этом: «…новая, полилогическая социальная философия возможна только вкупе с генерализованной онтологией, со своего рода удесятеренным «Капиталом». Что, однако, не должно пугать таким же семантическим объемом. Современный метатеоретизм компактизирует эти объемы» (Цит. изд. т.1. с.242 ). Правда, до сих пор такого «компактирования» у А.С.Шушарина не наблюдалось, пожалуй, даже наоборот.

В отношении постклассической гносеологии А.С.Шушарин придерживался следующей позиции: «…генерализованная «онтология» ведет и (с обратностями, конечно) к генерализованной «гносеологии», от гносеологической классики (разумеется, тоже не исчезающей, а снимаемой) к гигантской проблематике поднимающихся махин «философии познания», социологии познания, социального познания, религиоведения, идеологоведения, науковедения, семиологии, семиотики, рефлексологий, когнитивных наук или, кратко, когнитологии» (Цит. изд. т.1. с.244 ).

Анализируя методологию социологии А.С. Шушарин насчитал свыше сотни «методологических измов», оценивая существующую в научном мире ситуацию как явно больной методологический хаос. В то же время он заявил, что нельзя ни в коем случае отказываться от рациональных достижений предшествующих поколений, хотя это в принципе совершенно верное положение, по-моему, несовместимо с той огульной критикой, которую А.С.Шушарин обрушивает в пылу гневной полемики на головы несчастных философов. И затем следует голословное заявление, что полилектика «еще более материалистична и диалектична, чем «диамат»; святей, выходит, самого Папы римского» (Цит.изд. т.1. с.260). И вновь он отмечает достижения марксистской философии, утверждая, что ««Исторический материализм», к примеру, некогда известный именно как крупная формула метода, суть концептуальный афоризм, выражавший объективную кумулятивную динамику общественного развития, а тем самым, так сказать, радикальный контраст теории Маркса по отношению к тогда еще преобладавшим и хорошо известным «неисторизму» и «субъективизму» (идеализму, политицизму и пр.)» (Цит. изд. т.1. с.252 ). Для него подлинным классиком был и остается только один философ – К.Маркс. Он подчеркнул, что без «…постмарксовой генерализации социологии валимся назад, в западную «доньютоновскую стадию» в ее ныне одновременно предельно хаотизированном «постньютоновской» кашей виде» (Цит. изд. т.1. с.264-265 ).

Возвращаясь к сути социальной философии А.С.Шушарина, которую он именует термином «полилектический материализм » и содержания которой он так и не раскрыл, примечательно, что А.С.Шушарин ее все-таки считает преемницей диалектического материализма, а не таких новых направлений, как, например, синергетизм. Касаясь материалистического аспекта социологической науки, А.С Шушарин отметил, что «…Поэтому еще раз подчеркну, любые в самом широком смысле «физические» стороны бытия (материалы, орудия, механизмы, машины, автоматы; техника, технологии; потоки вещества, энер­гии, сигналов; силы органические, химические, механические, электрические, электронные, ядерные и пр.) в совокупности, конечно, безусловно, составляют глубинные моменты содержания развития, если здесь применить известную терминологию, производительных сил, но непосредственно не являются основанием социального развития и перемен. Простоваты уж очень, мягко говоря, любые таковые основания. Скажем, великий афоризм Маркса (водяная мельница – феодализм) надо понимать как общую логику детерминации общественных форм, но ни в коей мере буквально. В литературе вообще известна уйма восходящих цепей в развитии производительных сил. К примеру: огонь, лук и стрела, доместикация, гончарный круг, колесо, бронза, железо, «водяная мельница» и т.д., вплоть до пара, электричества, атомной энергии, аэрокосмизма и пр. И эти цепи, выражая материальную логику развития производительных сил, могут сколько угодно детализироваться или укрупняться, но непосредственно не являются основаниями общественных состояний и развития. А потому и к тому ж и вполне «электрифицированные» общества могут превращаться в скотские, и собиратели могут жить вполне по-человечески. В точности потому же, скажем, ставки на «устранение механического труда» (Р. Косолапов, И. Хлебников), а не его долгое, к тому же своего рода лишь асимптотическое, снятие, его «автоматизацией» мало того что для обозримого будущего еще иллюзорны, но пока ничуть не гарантируют того, что и бойни меж людьми будут происходить «автоматизированными» же средствами. Как оно до сей поры и было с «прогрессом техники», так сказать, с «физическими» успехами производства. Примерно также оно, увы, уже начинает прорисовываться во вполне прорабатываемых «компьютерно-информационных войнах».

Физический же генезис негэнтропийных идей ценен самым главным, прежде всего самим материалистическим духом «естественного историзма», но вовсе не сам по себе, хотя бы еще потому, что философское просто обязано по сути своей быть метафорически открытым, выходить за пределы всякого данного, в том числе, кстати, и наличного физического, знания» (Цит. изд. т.1 с.280-281).

Что касается диалектического закона «перехода количественных изменений в качественные», то А.С. Шушарин считал его с точки зрения новых знаний слишком тощим. И обращаясь к проблеме негэнтропийного, он писал: «…пока в самой общей, философской метафорической форме негэнтропийное предстает как постоянное поддержание состояний и, восходяще, как возрастание многообразий и их связности в анизотропии развития по сложности» (Цит. изд. т.1 с.283 ).

Следующей сложной проблемой философии А.С.Шушарин считал проблему «целенаправленности», называя ее вслед за Л.Берталанфи «безобразной головой гидры». Его позиция в этом вопросе совершенно однозначна: он отрицал, что любые новообразовательные процессы телеологичны («Сами-то люди, можно сказать, почти насквозь и сплошняком «телеологичны», но только не само общественное развитие» (Цит изд. т.1 с.286 ). И добавляет: «В общем, негэнтропийное возрастание сложности имеет не направленную, а восходяще интенсивную «фигуру» анизотропии развития; это развитие, образно говоря, не строит что-то «заданное», не движется к чему-то, а прорывает, преодолевает что-то уже отжившее, стопорящее, угрожающее самому дальнейшему существованию, отталкивается от него, усложняет, генерализует, превосходит и метаморфируя снимает его, хотя и часто в субъективной форме горячо желанных целей, проектов и стремлений. Цыпленок начинает изнутри долбить скорлупу не для того, чтобы поскорей стать петухом или курицей («направленность», «вектор»), а преодолевает ставшее ограничивающим препятствие» (Цит изд. т.1 с.287 ).

Рассуждая об историзме, необратимости исторических процессов, А.С Шушарин справедливо замечает, что «Марксизм стал метафорически выражать этот же самый историзм как восходящий естественно-исторический процесс (опять напомню, отнюдь и не «отменяющий» влияния людских раздумий и деяний, а также сбоев, откатов)» (Цит изд. т.1 с.287-288 ).Однако я никак не могу согласиться с его утверждением, что «…старая, в частности формационная, «периодизация» в чем-то явно и безусловно рушится» (там же ). Я этот вопрос подробно разобрал во 2-ой главе монографии «К общей теории политической экономии » и здесь нет смысла повторяться. И вообще еще раз следует заметить, что А.С.Шушарин, несмотря на призывы к сохранению преемственности в науке, нередко впадает в крайность – тотальное отрицание всего и вся (он сам откровенно писал, что «…ни одному наличному социальному понятию, ни одной из многих наук мы поневоле не верим, как просто не содержащим нового знания» (Цит. изд. т.1.с333-334 ). Ставя под сомнение формационную периодизацию истории , он должен был бы предложить какую-то альтернативу с соответствующей аргументацией, а не заявлять на весь мир, что она явно и безусловно «рухнула». Размахивание дубинкой налево и направо в науке, скажем мягко, - метод далеко не оптимальный. Если, А.С.Шушарин не согласен с тем, что в науке существуют абсолютные истины, что дважды два – это четыре, то для этого надо иметь веские основания, о которых следовало бы сообщить читателям.

Что же касается содержания развернутой формы его гипотезы , которая, по словам А.С.Шушарина «…есть не что иное, как авторская философия (если угодно – полилектическая предпредметная или перепредметная проблематизация) современности, где-то далее продолженная уже как «постистмат», а далее как «внутренняя форма» уже самой теории, полилогии нынешнего мира» (Цит. изд. т.1.с.334 ). Суть его философии он сформулировал довольно четко: «Современный социальный мир достиг такого состояния стихийной «космической» силы, что в итоге он уже на эволюцию не способен ; он или сгорает в хаосе разрушений, войн, в результате подкарауливающего в любой точке планеты случая всеобщей ядерной или иной катастрофы, или находит революционное спасение, начиная с восходящего преодоления пока лишь быстро разлагающейся, но далеко еще не преодоленной плановой (отраслевой, линейной) формы.

Бифуркация в этом отношении «свертывается», превращается в два пучка траекторий: более или менее быстрой эволюционной гибели или революционного спасения на основе познания самого себя, т.е. доброго искусства, толерантных религий и, главное, научного Знания. Если угодно, мир, подошедший к пределу, или пропасти, запутавшись в научном рационализме (в действительности – в отживших формах рациональности), может найти спасение только с помощью науки. Но уже совсем Новой Науки – социальной» (Цит. изд. т.1.с.328-329 ).

Я в своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества » пришел к выводу о существовании не двух, а четырех вариантов . Вот что я писал в Заключении к названной книге: «Как показал анализ, по крайней мере, две пары единства противоположностей могут определять траекторию будущего человечества.

Первая пара – это, с одной стороны, всемирная катастрофа (экологическая или военная, или та и другая вместе; я исключаю из рассмотрения космический вариант катастрофы, который не связан с закономерностями развития человеческой цивилизации, однако, тем не менее, вполне вероятен), а с другой – т.н. общество ноосферы.

Вторая пара – это единство противоположностей между глобальным капитализмом и глобальным демократическим социализмом.

Можно сформулировать эту мысль и по другому: глобальный капитализм, который сегодня является господствующей на Земле формой общественного воспроизводства, не является вершиной цивилизации, созданной Homo Sapiens , т.е. концом истории, а содержит в потенции четыре варианта будущего человечества.

Каждая пара противоположностей является многослойной и многофакторной. Содержание каждой из двух названных пар противоречий формируется под воздействием всех сфер жизнедеятельности человека: производительных сил, экономических отношений, общественного сознания. Все вышеназванные сферы общественной жизни находятся во взаимодействии, определяя сложнейшую ткань взаимосвязей в рамках данного единства противоположностей. В процессе взаимодействия всех трех потоков объективные тенденции развития (закономерности) переплетаются с бесчисленным множеством случайных факторов. Другими словами, каждый акт (шаг) процесса в любой из сфер многогранен и нет т.н.”чистых” актов. Они существуют только в абстракции. А в реальной жизни в любом действии (акте, шаге) участвует вся гамма отношений (технологических, экономических, научных, политических, этических и т.п.), опутанных к тому же сетью случайностей. Именно поэтому предсказать сегодня с абсолютной уверенностью какой из вышеназванных четырех вариантов состоится - в принципе невозможно. Производительные силы, созданные капиталистическим производством благодаря научно-техническому прогрессу, к началу XXI века, впервые в истории открыли перед человечеством перспективу разрешения вековых острейших социальных проблем, однако в то же время подвели его к той грани, за которой стоит реальная угроза полной деградации или даже самоуничтожения рода человеческого из-за возможной экологической катастрофы или же войны с применением оружия массового поражения, виды которого множатся с каждым днем. Это противоречие, несомненно, рано или поздно будет разрешено, а вот каким образом (ибо, повторяю, мы имеем дело с многовариантностью бифуркации) – это зависит, подчеркиваю вновь, от активной позиции Разума (Н.Моисеев также считал, что только Разум в состоянии создать «скрепы» обеспечения будущего, ограничивающие разрушительную мощь стихийных процессов). К счастью, в мире все большее число людей приходят к осознанию той простой истины, что отрицание социалистической идеи и аморально, и антинаучно. Этот факт сам по себе является важнейшим условием благополучного разрешения отмеченного выше противоречия. Позитивный Разум в содружестве с Высокой Нравственностью должен (и я надеюсь) сможет сделать все, чтобы развитие истории привело человечество в гавань демократического социализма».

Что же касается сути т.н. развернутой формы гипотезы А.С.Шушарина, то совершенно не понятно его утверждение о том, что революционное спасение человечества возможно только на пути восходящего преодоления «далеко еще не преодоленной (отраслевой, линейной) плановой формы». Если это не описка, тогда это утверждение никак не вяжется с его дифирамбами в адрес К.Маркса.

В третьей главе А.С.Шушарин продолжил исследования, как он выразился, «подступов» к своей гипотезе, подробно остановившись на проблемах гносеологии (когнитологии)». При этом он отметил, что «Обращаясь к рефлексии о социальном познании или к вопросам когнитологии, мы, как и с философией, имеем в виду только социологический контекст, т.е. обращаемся не к когнитологии во всей ее громадности, а только к «когнитологии для социологии». Даже точнее, для ее оснований» (Цит. изд. т.1.с.338-339). А.С.Шушарин, обосновывая свое понимание основ гносеологии, писал что «…социально-политическая или политологическая рефлексия (анализ социально-субъектный, «классовый», «национальный», партийно-политический, идейный, научно-идеологический и т.д.) в разумных формах возможна только на основе уже некоторой теории материальных основ происходящего. Таковая теория на классическом марксистском этапе была исторически ограниченна, монологична, «бинарна» (хотя примерно такова же была и реальная «выпуклость» доминирующих противоречий тогдашнего изучаемого критического состояния). Тем не менее, это уже необратимо установленный вид рефлексии, без коей невозможно ни одно грамотное социально–политическое и политологическое рассуждение» (Цит. изд. т.1.с.337). В связи с этим принципиальным выводом он приводит следующее высказывание К.Маркса: «…в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами и представлениями о себе и их реальной сущностью» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 8, с. 145).

Что касается утверждения А.С.Шушарина об исторической ограниченности материалистического обоснования марксизмом явлений общественной жизни, в том числе и в сфере общественного сознания, то оно является просто абсурдным, ибо материализм не может быть в принципе ограниченным . Между материализмом и идеализмом отсутствуют какие-то промежуточные формы. Или – или. Третьего не может быть в принципе. Материализм не может быть частично идеалистическим, и наоборот.

А.С.Шушарин называл в свое время политическую экономию «основой основ» социологии, критикуя решение ВАК´а об ее исключении из перечня подразделов экономической науки и переименовании ее в «экономическую теорию». Таким образом, заключает А.С.Шушарин, марксистская теория попала в ординарный ряд буржуазных школ наряду с «меркантилизмом», «классикой», «маржинализмом» и др. ^« Как говорится, обалдеть можно, так как эта «марксистская теория» принципиально оппозиционна всем прочим» (Цит. изд. т.1.с.353). Весьма любопытно и сравнение А.С.Шушариным теоретических взглядов К.Маркса и Поппера. Он по этому поводу писал: «…кстати, социальные предпосылки современного манипулирования это и суть господствующие производственные отношения. Но вот если «критицизм» Поппера пусть даже был успешным в гносеологии, то Марксов «критицизм» был сполна погружен в онтологию отношений, в части которой Поппер не произнес ничего существенного (кроме иногда даже, увы, критиканства). Да и вообще «рациональный критицизм» Маркса был революционен, а у Поппера эволюционен, что уже огромная разница» (Цит. изд. т.1.с.394).

Далее А.С.Шушарин предпринял попытку разобраться в фундаментальных проблемах гносеологии. Однако я не намерен уходить в сторону от основного русла его произведения, поэтому ограничусь только отдельными замечаниями по поводу «когнитивной рефлексии ».

Вряд ли можно согласиться с его утверждениями о том, что истины даже в идеале «одной и только одной» быть никак не может (с.363 ); что познание должно быть максимально свободно от давления практики, а фундаментальное познание в его «чистом виде» абсолютно самоценно и совершенно не имеет значения, насколько новое знание окажется понятным, доступным и полезным (с.364 ); что фундаментальное знание характеризуется тем, что не опирается на другое научное знание (с.366 ). Или чего стоит, например, такое утверждение: «Теория в чистом виде имеет определенность значений, но как таковая не имеет ни тени связи с объективностью, никакого смысла! Теорию Ньютона, в частности, ничто не мешает применить к изучению, скажем, государства, придавая понятиям механики смысл каких-то политических явлений, при все том же строгом понятийном механическом значении» (Цит. изд. т.1.с.382). А.Зиновьев уже применил эту методику к человеческому обществу, сравнивая его то с муравейником, то с организмом Гаргантюа. Интересно, как можно языком механики описать взаимодействие наемного работника и капиталиста?

Вряд ли можно согласиться с его утверждениями о том, что истины даже в идеале «одной и только одной» быть никак не может (с.363 ); что познание должно быть максимально свободно от давления практики, а фундаментальное познание в его «чистом виде» абсолютно самоценно и совершенно не имеет значения, насколько новое знание окажется понятным, доступным и полезным (с.364 ); что фундаментальное знание характеризуется тем, что не опирается на другое научное знание (с.366 ). Или чего стоит, например, такое утверждение: «Теория в чистом виде имеет определенность значений, но как таковая не имеет ни тени связи с объективностью, никакого смысла! Теорию Ньютона, в частности, ничто не мешает применить к изучению, скажем, государства, придавая понятиям механики смысл каких-то политических явлений, при все том же строгом понятийном механическом значении» (Цит. изд. т.1.с.382). А.Зиновьев уже применил эту методику к человеческому обществу, сравнивая его то с муравейником, то с организмом Гаргантюа. Интересно, как можно языком механики описать взаимодействие наемного работника и капиталиста?

И еще одно критическое замечание в адрес А.С.Шушарина, который, как это водится, часто противоречит сам себе. С одной стороны, он то возносит «Капитал » К.Маркса до небес, то низводит его до произведения, описывающего «…только гомогенные отношения «вульгарного капитализма» середины позапрошлого века в «отдельно взятой стране» «маленького уголка Европы»» (Цит. изд. т.1.с.448). Иногда складывается впечатление, что А.С.Шушарина в пылу самозабвенного, упоительного словоизвержения «заносит» не в ту сторону и он просто не замечает того, что безнадежно запутывается в противоречиях.

Завершая рассмотрение содержания третьей главы, повторяю, посвященной проблемам когнитологии, хочу отметить ряд его мыслей, которые, справедливости ради, следует сказать, довольно точно характеризуют отдельные характерные социальные явления современной истории.

Первое – о влиянии массового сознания на исторический процесс . Так, например, А.СШушарин верно подметил, что «…в социальной когнитивности особо существенны еще границы, или пределы, рефлексивности , совсем не тождественные упомянутым интеллектуальным иерархиям. Преодолеваются же эти самые тяжелые пределы революционностью мышления и действия, в том числе и в обучении, познании, наконец, в общественной практике, когда наличное (знание, обстоятельства) предстает подлежащим преобразованиям. К примеру, и говоря здесь очень кратко, нереволюционные – будь то раб, крепостной, пролетарий – могут сколько угодно бунтовать, протестовать и пр., но пока они не пересознают себя же как пассивных (и наиболее массовых) носителей отживших же порядков, они еще находятся в пределах рефлексивности. И только с преодолением этих пределов они сознают, что отнюдь не только «другие виноваты» в отживших порядках, но и они сами, а тем самым и революционно «изменяют самих себя»» (Цит. изд. т.1.с.379-380). Или та же мысль, но выраженная короче и почти без словесной «зауми», которая вообще присуща стилю А.С.Шушарина: «…даже бунтующий, но еще вовсе не революционный, скажем, раб, крепостной, пролетарий находится в том же рефлексивном пределе. Все являются, пусть даже пассивными, «одобрянтами» данной системы» (Цит. изд. т.1.с.430 ).

Второе – о формировании массового сознания А.С.Шушарин писал следующее: «потребность в новом знании, чувственная почва для идейных перемен, их «ожидания», складываются внеинтеллектуально в результате шатающегося, но и восходящего (по многим ступеням от бытового, локального, бунтарского, партикулярного и пр. к новому всеобщему интересу, в том числе и к самому Знанию) революционного опыта масс, удач и поражений, успехов и разочарований, подъемов и провалов, ожесточений условиями жизни и стихийных ростков уже новой хозяйственной практики. Против лома нет приема. Массы учатся всегда не по «книжкам» (Ленин), а только с помощью их на основе самого меняющегося бытия и собственной практики, в результате чего, говоря словами теолога Меца, происходит «преображение сердец». «В коммунизм из книжки верят средне, – к примеру, жестко писал В. Маяковский. – Мало ли, что в книжке можно намолоть». Сперва самому нужно «перемолоться», преодолеть рефлексивный предел, стать из пролетария, согласного с порядками, уже эти же порядки «атакующим классом» (В. Маяковский). Без всего этого, как уже новых, восходящих смыслов бытия (соответственно и новых символов, вокабул, докс и пр.) для людей, и самые блестящие идеи будут оставаться писаниной. Чтобы присвоить новое знание, сделать его «своим», сперва необходимо чувственно уже желать этого, верить в новое, войти в новое когнитивное поле. Причем, до сей исторической поры, как правило, опыт жизни должен был доводить массы до отчаянного , почти катастрофического положения (жареный петух), чтобы сложился чувственный грунт для народного самопроизводства новых смыслов, их символов и вокабул, как следствие и приятия новых идей. Напомним, если здесь воспользоваться общеизвестной классической ситуацией, что нереволюционный пролетарий в своих вере и социальном здравом смысле (т.е. идеологически) еще насквозь буржуазен; он, конечно, не «мелкий буржуа», но, можно сказать, «маленький буржуа» (владелец своей же рабочей силы), вполне довольствующийся порядками, в том числе возможностью бастовать, манифестировать свои требования и пр. Здесь еще нет никакого «преобразования сердец», преодоления рефлексивного предела» (Цит. изд. т.1.с.435 ).

Третье - о выработке новой революционной социологии . Вот соображения А.С.Шушарина на этот счет: «Драматизм ситуации и состоит в наиострейшей, по историческим меркам объективно спрессованной до предела, необходимости новых целостных теорий современности, их суровой борьбы, «отбора», формирования качественно нового, более высокого научного профессионализма, затем социального актива, обновленного социального языка, т.е. восходящей революционной идеологии во всех ее ипостасях и уровнях. Чтобы избежать опасностей простого «политического идолопоклонства» (К.Г. Юнг), прямых мессианских или деструктивных апелляций к массам с последующими ужасами, тем большими, чем хуже элементарное жизнеобеспечение, чтобы избежать ухода развития в шатающиеся, гниющие и неустойчивые режимы, научную фазу необходимо реализовать в самой социальной науке. Причем в предельно чистом виде, без всякой специальной общедоступности, т.е. до схематизаций и символизаций, вокабульных («лозунговых») репрезентаций идей, которые обретают далее уже интеллектуально почти некорректируемую «экзистенциональную силу». Но именно эта фаза (научная) еще и не начиналась (о необходимости «новой парадигмы» официальная экономическая наука в явной форме заговорила только в 1993 г.; а социология на сей счет вообще помалкивает)» (Цит. изд. т.1.с.438 ).

Четвертая глава как раз и посвящена характеристике того, какой должна быть эта новая революционная социология – «хрустальная научная мечта» А.С.Шушарина. При этом он решительно заявил, что методом ее создания не будет диамат, а полимат , что социологически она будет не истмат, а полилогия , и теория будет основываться на постформационной периодизации истории человечества, а не на марксистской, формационной. Как мы вскоре увидим, его полимат и полилогия привели не к диалектическому «снятию» марксизма, а к ложным выводам, совершенно противоположным заявленной им же цели о создании революционной социологии.

А.С.Шушарин остановился на таком принципиальном вопросе, как историчность теории. Он сообщил, что еще в 1984 году совместно с Н.А.Климовым сформулировал необходимость создания общей теории политической экономии (Климов Н.А., Шушарин А.С. Политическая экономия социализма: необходимость и пути развития // ЭН, 1984, № 8, с.9 ). Вплоть до конца 1980-х годов он придерживался этой точки зрения, применяя соответствующую аббревиатуру (общая политическая экономия – ОПЭ). А в 1991 году его позиция вдруг изменилась: возникла идея создания полилогии . Вот как сам А.С.Шушарин пояснял эту трансформацию: «В отвлечении от всяких названий, т.е. в дебрях самого исследования, поскольку всякая удачная генерализация не «обобщает», а превосходит и преемственно снимает предшествующее и наличное знание в более сложной конструкции, я уже изначально (где-то в 70-е гг.) вышел на понимание множества неэкономических явлений (взаимодействий, связей, отношений, структур, процессов) в основах социального бытия. В том числе как более глубоких, так и более высоких, нежели экономические, но тоже сполна производственных (в смысле «производства и воспроизводства действительной жизни»). Кто-то скажет: да это уже давно стало тривиальностью. Ан нет. Философски-то, может, оно и так, но только не научно (теоретически)» (Цит. изд. т.1.с.453 ).

Его аргументация страдает, по крайне мере, двумя принципиальными ошибками. Во-первых, нелогичностью , заключающуюся в его сомнительном утверждении, что теория может быть научной, а философия в то же время может и не быть таковой. И это нелепое утверждение явно высказано по адресу исторического материализма (марксизма). Во-вторых, А.С.Шушарин совершенно безосновательно присвоил себе открытие неэкономических явлений . Понятие «надстройка » в истмате как раз и включает в себя все, без какого-либо исключения, неэкономические явления. Но дело даже не в том, что А.С.Шушарин повторно «открыл Америку», а в том, и это, во-вторых, что он утверждал, что неэкономические явления в системе воспроизводства действительной жизни общества являются более глубокими и более высокими, нежели экономические. Это положение ничего общего не имеет с материалистическим взглядом на исторические процессы, верности которому он клялся в предыдущей главе (я уже не говорю о том, что он применил термин «производственные отношения » в противопоставлении экономическим отношениям).

Именно эти ошибки увели А.С.Шушарина не только от марксизма, но и лишили его возможности создать современную революционную теорию. И я полностью согласен с Евгением Тимофеевичем Бородиным, который в своей статье «Шушарин: от социологической немощи к теории «Воспроизводства…» ( http://situation.ru/app/j_artp_920.htm ) в 2005 году писал: «…слабым местом у Шушарина является недооценка теоретического наследия К.Маркса и Ф.Энгельса, кроме «Капитала», а значит, недооценка их философских взглядов…Не нужно сходить с материалистических позиций, чтобы понять, что «социальная материя» тем и отличается от остальной материи, что она субъективирована, т.е. имеет субъективную форму выражения и существования. Объективные законы общественной жизни реализуются, «прокладывают себе дорогу» через субъективную жизнедеятельность людей».

Отход от общей теории политэкономии, приведший А.С.Шушарина к полилогии, научно совершенно не оправдан, хотя в четвертой главе он пытается доказать обратное. Он даже целый параграф под названием «Нелепость общей социологической теории » посвятил «доказательству» принципиальной невозможности создания общей теории в любой науке, а не только в политической экономии и социологии. А.С.Шушарин обвинил Ф.Энгельса в том, что он внес огромнейшую путаницу своим высказыванием о необходимости создания «политической экономии в широком смысле».

Привожу полностью его аргументацию: «…даже не говоря о том, что и в относительно недавние времена вообще еще не было массы явлений современного вселенского бытия, «общая теория», так сказать, на все прошедшие и будущие времена в лучшем случае может быть лишь неким собранием каких-то крайне абстрактных и неконструктивных «общих мест», или, в лучшем случае, разрозненных дельных идей, или преамбульной апрористикой, или, наконец, сводным хрестоматийным курсом достигнутого в данной области знания. Но только никак не теорией. Потому, действительно, замечал П. Бурдье, «теорией» часто называют «учебникизацию».

Так что не может быть в принципе плодотворной общей социологии или социологии вообще (как и политической экономии, а равно, кстати, физики, химии, геологии, биологии и пр.). Как революционной теории, разумеется, а не накапливающихся в социальной науке «частичных истин» или внутрипарадигмальных форм, скажем, социологического образования (как и других развитых наук), где гордые «общие» претензии могут быть вполне уместны и вполне оправданны. До поры до времени, конечно. Или, наконец, «социология вообще» суть, если последовать образу М.Мамардашвили, просто «наивеличайшая тавтология» обозначения социального знания и познания, начавшегося уже раздумьями первобытных мыслителей, а пока «закончившегося» океаническим и превратным хаосом всех нынешних социальных наук, едва ли толком и счету поддающихся. Не физика или не химия это, короче говоря, а все общества так или иначе касаемое. Равно как «общая физика», «общая химия», «общая геология», «общая биология» и др. вовсе не «теории», а курсы, образовательно охватывающие, в той или иной степени освоения, достигнутое в данных науках знание. А вот движутся эти курсы как раз вновь выдвигаемыми теориями . «Общими» не бывающими» (Цит. изд. т.1.с.455-456 ). В подкрепление своей новой позиции, решительного отказа от общей теории политической экономии А.С.Шушарин решил взять в союзники авторитет марксиста Н.Д.Кондратьева, которого он попросту не понял.

В чем состоит принципиальная ошибка А.С.Шушарина?

В своей монографии «К общей теории политической экономии » я пишу, что для правильного понимания отличия общей теории политэкономии от политэкономии отдельных общественных формаций необходимо уяснить ту простую истину, что на всем протяжении истории человечества объективно действовали одни и те же закономерности, что экономике различных общественных формаций были свойственны одинаковые сущностные элементы процесса воспроизводства средств удовлетворения экономических потребностей членов общества , которые на каждом этапе развития, в каждой отдельно взятой общественной формации имели различные формы своего бытия . Всеобщие закономерности и категории объединяли общественные формации, являясь основой прогрессивного развития человеческого общества. Различные же формы бытия общих закономерностей и категорий, характеризующие непрерывный процесс воспроизводства , являются объектом исследования политэкономии тех или иных общественных формаций. Хотя это и очевидно из вышесказанного, тем не менее, следует еще раз подчеркнуть, что, несмотря на то, что политэкономия каждой общественной формации связана теснейшим образом с общей теорией политэкономии, однако объекты их изучения не совпадают. У экономики каждой конкретной общественной формации имеются свои специфические черты и закономерности, которые отсутствуют в других формациях и которые отличают ее от других формаций. И вместе с тем, исследуя тот или иной способ производства, мы сталкиваемся с всеобщими категориями и закономерностями в модифицированной форме.

А.С.Шушарин просто-напросто не осознал той простой истины, что всеобщие категории и закономерности политической экономии, составляющие каркас любого из пяти способов производства, являвшихся как бы их сердцевиной, ядром исторически сменявших друг друга общественных формаций, в процессе своего развития приобретали все новые и новые формы не только благодаря своему взаимодействию, но также и в зависимости от конкретных природных условий, в которых протекала жизнь того или иного народа, а также, что самое главное, - под воздействием всех надстроечных элементов в каждой из формаций. К.Маркс писал, что “Производство вообще – это абстракция, но абстракция разумная, поскольку она действительно выделяет общее, фиксирует его и потому избавляет нас от повторений. Между тем это всеобщее или выделенное путем сравнения общее само есть нечто многократно расчлененное, выражающееся в различных определениях. Кое что из этого относится ко всем эпохам… Определения, которые действительны для производства вообще, должны быть выделены именно для того, чтобы из-за единства, которое вытекает уже из того, что субъект, человечество, и объект, природа, - одни и те же, не было забыто существенное различие" (К.Маркс и Ф. Энгельс. Соч. 2-ое изд. т.12 с. 711).

И здесь я позволю себе вновь сослаться на мнение Евгения Тимофеевича Бородина, который в вышеупомянутой статье справедливо писал: «…социология современного общества вне контекста «общей социологии» невозможна и, если хотите, абсурд и нелепость. Абсолютизация особенностей современности подводит автора «Полилогии» к отрицанию фундаментальных законов общественного развития».

Хотел бы подчеркнуть, что для А.С.Шушарина марксизм – это теория «тогдашнего» (XIX века) капитализма, а вот для современного глобального капитализма нужна своя особая теория – полилогия, которая ничего общего не имеет с общей социологией, с истматом, а является в идейном отношении только постпарадигмальной критикой всей «никудышной» современной социологии. Это утверждение А.С.Шушарина может означать только одно: именно он и никто другой владеет абсолютной истиной. Он, подобно архангелу Михаилу, парит над всемирным хаосом всяких там многочисленных концепций и теорий, искаженно отражающих современную действительность и вообще все прошлое человечества. «В общем, - писал А.С.Шушарин, - действительная, критическая теория – это революционная «онтология» и «метафизика» все более никудышного и переломного бытия, отсутствующая в общественном сознании» (Цит. изд. т.1.с.478) . Внизу, в этом никудышном мире «…ералаш терминов и метафор здесь редкостный. Формы общения, формы производства, производственные отношения, их ансамбль, способ производства (Маркс), «сухой остов», «мертвая материя» (Плеханов), структуры, отношения производства (Бхаскар), институты или «абстрактные отношения» (Поппер), система (Валлерстайн), «ансамбль объективных условий» или разные «капиталы» (П.Бурдье), культурные регуляторы (А.П.Назаретян), комплексы (А. Богданов, Д.Лукач и др.), механизмы, способы хозяйства (Ю.М.Осипов), комбинации (Д.Старк), системы и подсистемы (Н.Луман), вынуждающие порядки (О.Генисаретский), социальные отношения (Ю.Л.Качанов), «отчуждающая сила социальных форм» (Ф.Т.Михайлов), культура (Е.Я.Режабек), даже абсолютизируемая «социальность » (Г.С.Киселев) и многие другие». (Цит. изд. т.1.с.476 ).

Полилогия, над созданием которой, не покладая рук, трудился А.С.Шушарин, это не просто социальная философия, а «…скорей, это «социософия» или «филосоция». Теория «обязана» быть предметной , быть критической социологией, но должна при этом стать ее новым уровнем, «слоем» или строем, т.е. «постнынешней» социологией и в этом смысле революционной метатеорией современности. В этом признаке метатеоретичности, может быть, лучше всего выражается момент шага предметного очищения и обобществления социологии, т.е. посильное изъятие ее из хаоса необъятных, десемантизированных, приватных, превратных и партикулярных «форм существования». Потому еще раз подчеркну, что генерализация суть вовсе не обобщение, а новообразующее обобществление. Разумеется, в пределах уже нового восходящего, революционного, прорывного дискурса» (Цит. изд. т.1.с.513 ). Вот так и никаких гвоздей! Его революционная теория, как громогласно заявил А.С.Шушарин в конце четвертой главы первого тома, станет радикально полифундаментальной ! Во имя ее создания он готов преодолевать не только «узловые хитросплетения нынешней запущенной социологии» невероятной прочности, «догматически схоластической изворотливости», а также массу других препятствий, которые не идут ни в какое сравнение с тем, с чем «столетиями боролись средневековые гуманисты, протестантские теологи, материалисты, экономисты, атеисты, просветители и даже идеалисты» (Цит. изд. т.1.с.517).

Свою пятую главу А.С.Шушарин посвящает окончательной отшлифовке предпосылок создания своей полилогии , а конкретнее – борьбе с догматизмом, стоящим на его многотрудном пути.

Вершиной полидогматичности современной социологии, по его мнению, является одолевшая всех и вся экономическая наука – главный враг его революционной теории. А.С.Шушарин сетует на то, что проблемы экономики неоправданно отодвинули на задний план все остальные стороны общественной жизни: «вооруженческие, генофондные, этнические, демографические, географические, экологические, технологические, научные, культурные и т.д. и т.п.» (Цит. изд. т.1. с.524 ). Вот это засилие экономики и следует преодолеть, или другими словами, надо побороть основы исторического материализма, препятствующие рождению новой революционной теории современности. Следует распахнуть двери для процветания всех сторон жизни человеческого общества, освободив их от экономических пут. Экономика не должна препятствовать решению всех вышеперечисленных актуальнейших проблем современности: вооруженческих, генофондных и т.д. и т.п. Преодоление экономического догматизма будет самой «кровавой» интеллектуальной операцией, - писал А.С.Шушарин, - это, примерно, такая же задача, как все равно убедить исповедующих одну веру, даже целую церковь, в необходимости уже совсем другой веры, церкви» (Цит. изд. т.1. с.566-567 ).

К.Маркс создал материалистическую философию, которая исходит из посылки, что бытие определяет сознание и что экономические интересы являются в общественной жизни примарными. А А.С.Шушарин же, наоборот, считал, что пора наконец-то осознать, что не экономика является основой воспроизводства жизни людей, а - внеэкономические отношения . Экономические отношения в общественной жизни, по его мнению, суть только «примесь» и ее роль довольно скромная. Все экономическое знание он называл не иначе, как пустышкой. Кстати, С.Шушарин крайне пренебрежительно отзывался не только об экономических, но и о социологических науках, изучающих внеэкономические отношения, которых он насчитал примерно пятьдесят (социология брака, выборов, города, кино, культуры и т. д.), называя их «совершенно непроходимой эклектической свалкой» (Цит. изд. т.1. с.653-654) .

«Марксизм устарел и должен быть отброшен», - безаппеляционно заявил А.С.Шушарин. «Капитал», несомненно, оказался весьма узок, а уж современность и вовсе давно переросла его», - продолжает свою критику А.С.Шушарин на стр.532 . По его мнению, следует не только устранить засилие экономической науки, но и отбросить «формационную логику », мешающую прогрессу научного познания. Вот слова самого А.С.Шушарина на этот счет: «…опять напомню, что именно теоретическое понимание современности перевыстраивает эту самую «логику истории» («теорию развития»). В частности, такая логика хорошо известна, например, как, особо затрещавшая под «культурно-цивилизационным» напором, «формационная логика», рациональный смысл которой нам предстоит, пока очень, мягко говоря, серьезно пересмотреть, избавляясь от толщи прагматизирующих наслоений. Но только это будет уже совсем не «формационная логика» (Цит. изд. т.1. с.534 ).

Что же предложил А.С.Шушарин взамен формационной периодизации истории? На ее место, по его мнению, должна придти иная логика, состоящая в том, что отныне следует мыслить не «способами производства», а «революционными кризисами», «возникновениями», «снятиями», «преобразованиями», «бифуркациями», «восходящими прорывами». «Эндогенная логика, - писал А.С.Шушарин, – это потенциально неконечная цепь состояний, в которых впервые складываются новые (ранее никогда не бывавшие) системные социальные кризисы и, в случае «удачи» материи (осуществления восходящего тренда), негэнтропийно, революционно преодолеваются исторические отжившие формы производства, но опять же не механистически детерминистски, а при сложении совокупности обстоятельств. В ситуации сохранения старых штампов (механистическая детерминация перемен отношений перерастающими их производительными силами) понимание сложения этих обстоятельств и означает действительную полилектику (полилогику) сгущения оснований перемен (миросистемность, полипричинность), концентрацию континуальных противоречий, всех хозяйственных, житейских, культурных, национальных, социально-политических, внутренних, экологических, военных, внешних, психологических и пр. факторов, когда возникают «слабые звенья» консервативных структур (Л.Альтюссер), «зоны политической нестабильности» (В.Л.Алтухов), «комплексная многоразмерность» (А.Грамши), внешний «вызов» (А.Тойнби), особое значение субъективного фактора (М.А.Барг) и т.д., т.е. сонм условий «исторического происшествия» (И.Пригожин), резко неравновесного, хаотизированного, возбужденного критического состояния зреющей бифуркации с восходящим трендом» (Цит. изд. т.1. с.537-538) И далее он пояснял: «Эндогенная логика, не раз буду повторять, это не последовательность квазистабильных состояний, а только последовательность или «пунктирная» цепь, по мере сложения обстоятельств, новых критических состояний и их революционных (восходящих) преодолений, а то и провалов (все тех же трендов как еще не осуществившихся). Но всегда новых, ранее никогда не бывавших» (Цит. изд. т.1. с.540) .

И вот в итоге радикальной перестройки всего строя исторической логики у А.С.Шушарина появляется изобретенное им понятие, призванное заменить «формационную периодизацию», - это – «главная последовательность », которая отныне призвана стать фундаментом его полилигии. Свое изобретение он сопровождает следующим комментарием: «Это, в привычных наименованиях («измах»), но уже в весьма непривычном (радикально новом) содержании критических и революционно преодолеваемых состояний: первобытность, рабовладение, феодализм, капитализм, плановая (линейная, отраслевая) форма... («итоговое» многоточие в этой главной последовательности – обязательный «компонент»!). В сущности, эндогенная логика – это цепь революционных кризисов и их разрешений (или провалов), т.е. весьма узкая хотя и «большая» динамика общественного развития. Напомним, что ключ социальных теорий – в динамике (тренды, преобразования, революции, эволюции, срывы и пр.), но основной как материально структурный, так и интеллектуальный объем (что именно изменяется) – в статике. Вот эти узлы главной последовательности критических состояний и перемен мы и именуем вполне классическими «измами» (Цит. изд. т.1. с.540) .

Итак, говоря кратко: гора родила мышь! Как мы видим из вышеприведенной цитаты, А.С.Шушарин был не в состоянии свести всю периодизацию истории только к следующим друг за другом революционным кризисам. Они просто повисали в воздухе. Он осознал, что революции созревают в недрах чего-то , что кризисы происходят в какой-то системе, что динамика исторического процесса не может сводиться только к одним революционным кризисам, ибо между ними всегда существует нечто такое, что их порождает. Поэтому он был вынужден вновь заговорить о статике, о материальном и интеллектуальном объеме, о том, что именно изменяется, или проще говоря – о формациях. Логика заставила А.С.Шушарина волей-неволей вернуться к тому, от чего он открещивался, как черт от ладана, – к формационной периодизации истории, в которой революционные переходы из одного качественного состояния общества в другое занимают достойное место. Однако в фактическом принятии понятия «формация » он так никогда и не признался, отстаивая свое детище - «главную последовательность », пронизанную «измами » пяти формаций. Более того, он и в дальнейшем продолжал критиковать формационную периодизацию истории, принятую в марксизме.

Итак, А.С. Шушарин, вводя в оборот понятие «главная последовательность », ничего нового не открыл, а только под напором культурно-цивилизационных концепций поиграл словесными бирюльками. Однако обвинениями в адрес К.Маркса А.С.Шушарин не ограничился, решив спеть гимн своей «главной последовательности », сокрушая при этом «прокрустово ложе статических формаций». Привожу эту длинную цитату-гимн целиком, ибо она в полной мере раскрывает содержание порожденной А.С.Шушариным «главной последовательности » – этой оси, вокруг которой отныне должна вращаться вся революционная социология. Он писал: «…главная последовательность совсем не прокрустово ложе статических «формаций», в какое никак не укладывается все гигантское многообразие общественных форм и перемен. Она еще вовсе не отвечает на неисчислимо возникающие вопросы, скажем, о длительно сохраняющейся, как говорят историки, синполитейной первобытности (метаморфированно адаптировавшейся вплоть до современности), о бесчисленных общинных, родовых, племенных, кочевых и пр. формах, о «пропусках» во множестве реальных форм рабства, феодализма, капитализма, о сложном «азиатском способе производства» (к тому ж далеко не одном), о массе «смешанных» и вообще объективно трудно типизируемых форм, о параллельных путях, обо всем современном капитализме (развитом и нищем), о реальном (во всей его сложности и наличии часто глубоко отставших регионов и секторов) социализме, обо всех, «имперских», колониальных, межобщественных структурах и тем более совокупном общественном развитии, «мировой системе». Главная последовательность фиксирует эмпирически (а на таковом основании, хотя и в ином ракурсе, справедливо настаивает, например, К.Ясперс) только элементарную логику узлов новых кризисов первопроходческих прорывов; и не более того; ни на йоту.

О смысле «главной последовательности» (не используя нашу терминологию) удачно писал Ф.Я.Полянский в споре с оппонентами, «ниспровергавшими» существование рабства (Ю.В.Качановский, В.П.Илюшечкин и др.). А Федор Яковлевич зря спорить не стал бы. Рабовладение могло быть и не везде, но «об обратной последовательности... говорить нет оснований». Математики бы сказали – в поступательном срезе истории имеет место транзитивность, частичная упорядоченность эндогенных перемен. Вот, к примеру, в индоевропейском ареале теперь выявлено величайшее множество доантичных, «соантичных» и послеантичных культур (держав, империй и пр.). Но если отвлечься от более архаичных, то именно и только крах античности впервые явно означал крушение (преодоление) рабства. Хотя кризис рабства обозначился на Востоке значительно раньше, но не оказался как в случае с античностью последовательно преодоленным. Восходящий тренд вполне был, но, во всяком случае, явно не осуществился. Поэтому главная последовательность проста и элегантна: по самой природе вещей «тогдашняя», подлинная (как говорят историки первобытности – апополитейная) первобытность впервые и была преодолена где-то первой (хотя, напомню, в синполитейных формах благополучно сохраняется до сей поры, даже с «охотой за головами» – К.Лоренц); какие бы конгломераты адаптировавшейся первобытности, рабства, феодальности и т.д. не нагромождались, но именно рабство необратимо впервые было преодолено или обойдено где-то вторым эндогенным шагом (хотя в особых формах сохраняется где-то и до сей поры); как бы рано не появились признаки феодальности и как бы они не затягивались, но феодализм необратимо впервые был преодолен или обой­ден (как, к яркому примеру, в США) третьим шагом (хотя черт феодальности в мире преполно и сегодня); чтобы не происходило с современным цветущим капитализмом (хотя преполно и далеко не цветущих его форм) и сколько бы он ни развивался, впервые преодоление или обход капитализма социалистическими преобразованиями (при тяжелейших обстоятельствах «исторического происшествия») оказалось четвертым эндогенным шагом; как бы либеральные экономисты и послушные им политики не толкали общество и весь мир к катастрофе, и даже если катастрофы не удастся избежать (в этом случае теория выступит уже в водах Стикса в удивительном качестве «прогностического патологоанатома»), то все равно исторически быстро обанкротившаяся плановая (линейная, отраслевая) форма производства оказалась перед исторически новым кризисом и «невероятным» пятым шагом прорыва или обхода (для некапиталистических систем) в главной последовательности, так сказать, «интравертных» восходящих, т.е. эндогенных перемен. Хотя пока и с быстро утекающими, если не уже упущенными, в частности, в России шансами, в которой восходящий тренд оказался «побежденным» деконструктивным трендом.

Поэтому еще и еще раз подчеркну, что эндогенная логика «отвечает» только за «чистые» срезы узлов авангардных кризисов и трендов прорывов вверх, т.е. за сплетенные с толщей многих других структур и процессов негэнтропийные шаги «творчества», первопроходческих революционных преобразований и восходящих новообразований в формах производства в развитии «социальной материи». Или даже, как в случае с социализмом, не состоявшихся прорывов, но из кризисов исторически «нового типа», ранее нигде и никогда не бывавших» (Цит. изд. т.1. с.548-549) .

Утверждение А.С.Шушарина о том, что в «прокрустово ложе формационной логики» никак не укладываются общинные, родовые, племенные, кочевые и пр. формы первобытнообщинного общества, свидетельствует только о том, что он запутался в элементарных понятиях. Видимо, ему было невдомек, что например, кочевой образ жизни был формой существования племен и родов, а перечислять все названные им формы через запятую - нелепица. А чего стоит отождествление понятий «держава» и «империя» с массой иных (кроме азиатской?) способов производства (предположим, что из скромности он их не называет) трудно типизируемых форм и т.д. Все эти «открытия», по утверждению А.С.Шушарина, призваны наглядно свидетельствовать о простоте и элегантности «главной последовательности ».

После учиненного «разгрома» формационной теории А.С.Шушарину стало, видимо, как-то неудобно перед столь уважаемым им К.Марксом и он решил наградить его своей драгоценной похвалой: «Вот «Капитал» Маркса и есть революционная теория, но только одного единственного узла главной последовательности эндогенной логики» (Цит. изд. т.1. с.550) . Итак, все-таки нашлось скромное местечко и творению К.Маркса в «главной последовательности ». Однако, даже похлопав снисходительно К.Маркса по плечу, А.С.Шушарин все-таки не смог удержаться от страстного желания окончательно «добить» формационную теорию, обвинив ее в «кретинизме» и милостиво лишив К.Маркса ее авторства. Продолжая свою мысль о заслуге К.Маркса, он писал: «Именно в этом смысле, видимо, можно понять приведенные Р.Ароном слова Й.Шумпетера, что экономическая интерпретация истории (т.е. по сути вытекающая из «Капитала») не имеет никакого отношения к философскому материализму, в его метафоричном, логически весьма бедном, но содержательно безмерно более богатом смысле. Именно это же и объясняет необыкновенную логическую простоту («кретинизм») «формационной логики», которая в действительности была лишь преамбульным выражением, популярно концептуальным (как это ни странно звучит «газетно»-философским) обозначением топологии ситуации и созданной критической теории основ общественной жизни только одного классического («вульгарного») капитализма, тогдашнего ad hoc (данного случая) «в отдельно взятой стране» Вот и все. Так что действительно никакой «теории формаций» у Маркса никогда не было» (Цит. изд. т.1. с.550-551) . Правда, пятью страницами ниже в параграфе 5.2.4 .А.С.Шушарин уже утверждал противоположное, признавая за К.Марксом авторство формационной логики. Однако не могу не заметить, что в абзаце, где перечисляются заслуги К.Маркса, все свалено в одну кучу (и «социальная философия», и «теория развития», и «исторический материализм») как будто исторический материализм не включает в себя теорию развития и не является социальной философией.

. А.С.Шушарин, как бы вжившись в образ К.Маркса, решил порассуждать за него самого, интерпретируя созданное К.Марксом уже в духе своей полилогии. Таким образом, он действительно мнил себя более святым, чем Папа Римский. Вынося окончательный приговор формационной периодизации истории и восхваляя достоинства своей «главной последовательности », он решил подвести окончательную черту в этом вопросе: «Таким образом, еще раз поясним, с социологической точки зрения «формационная логика» – это историософская преамбула к теории только и только «четвертого» узла главной последовательности эндогенной логики. Ибо ничего ни до, ни вне пределов, ни тем более после этого одного узла Маркс не изучал. В условной биологической аналогии Маркс дал в историософском введении образ логики ароморфозов («смена формаций»), чтобы подойти к теории статики и динамики только одного из них, скажем, пресмыкающихся с трендом их превращения или дивергенции от них первых млекопитающих (кстати, как уже отмечалось, долгое время особой бойкостью на жизненном пиру не отличавшихся)» (Цит. изд. т.1. с.553) . Прекрасное сравнение, делающее честь К.Марксу и его вкладу в создание одного из узлов «главной последовательности » А.С.Шушарина! Теперь наконец-то мы узнали подлинное место К.Маркса в истории гуманитарной мысли в качестве скромного предшественника А.С.Шушарина. Вынес он и окончательный вердикт «Капиталу» К.Маркса: «Итак, «Капитал» есть строгая монологическая революционная, критическая теория гомогенных (однокачественных, однородных) экономических или товарно-денежных отношений, в их же «однослойной» , преходящей господствующей капиталистической форме; «закон движения» и перехода («узел» или «точка» прорыва в главной последовательности) в более высокое постсостояние классической (чистой), моноукладной формы одного общества, причем, только отдельного, передового (типологически авангардного), с происходящими в нем процессами, регионально соотносимыми с «маленьким уголком» мира, которому еще глобально ничто не угрожало, т.е. глобально относительно спокойного мира, еще объективно социально-разорванного» (Цит. изд. т.1. с.556) . Все-таки К.Марксу, по словам А.С.Шушарина, здорово повезло и ему не пришлось пожить в беснующемся глобализирующемся мире.

Отныне, когда окончательно расставлены все точки над i, испепелены все кретинские теории и концепции, а на поле боя не осталось ни одного достойного противника, можно наконец-то спокойно сформулировать окончательный вариант своей грандиозной задачи. Итак «…Маркс «вырвал» в критическую теоретическую форму один тогдашний «идеально средний тип» чистого, «однослойного» (экономического) базиса классического («вульгарного», откровенного, отдельного) капитализма. Нам же в современной исторической задаче и, разумеется, не покушаясь на всю бездонную эмпирию, тем не менее надлежит «вырвать» из нее на порядок и более все основные материальные «градации и вариации», причем, в самом вселенском гетерархическом базисе, мироустройстве. Это кажется неподъемным. Ничего подобного, не так страшен черт, – вопрос стоит о новом типе рациональности в основаниях социологии, на пути которого и оказался могущественнейший экономический догматизм» (Цит. изд. т.1. с.557) ..

Как будто бы здесь можно было бы и поставить наконец-то жирную точку. Ан нет! А.С.Шушарин не был бы А.С.Шушариным, если бы тут же не отказался от своей гениальной идеи «главной последовательности », почувствовав, что она может его подвести на путях создания полилогии. И он делает разворот на 180 градусов и выходит на новый вариант трактовки исторического процесса. В чем он состоял? Читаем: «Итак, во-первых, в этом «живом созерцании» сами отдельные общественные формы предстают производственно композиционными («комплексными») и «многослойными», далеко не только экономическими, а также различными по высоте их отношений, исторической окраске, по комбинированности (многоукладности), по горизонтали их многообразнейших вариаций (различия рас, этносов, природных сред, рынков и т.д.) и по масштабу отдельного, регионального, мирового (глобального). Во-вторых, раз многомерны «субъекты» (в логическом смысле), то очевидно и многообразие их взаимосвязей и разделений, экзогенных (межобщественных) отношений, как одновысоких, так и разновысоких, а равно и вариационно различающихся обществ. В-третьих, само развитие предстает теперь не монологичным, а полилогичным, его шаги, переходы, динамика процессов, обнаруживают огромные многообразия близких к чистым, редких эндогенных (как писал Энгельс, «редкостная объективная логика…» (Цит. изд. т.1. с.558 ). Итак, как это ни удивительно, но А.СШушариным вновь признается существование вариационно различающихся обществ с комплексом многообразных отношений, полилогичность динамики переходов от одного состояния общества к другому, а также роль экономики наряду с надстроечными явлениями.

Более того. Вдруг у А.С.Шушарина появился и идеологический окрас социологии. Вот это метаморфоза! Читаем, что он написал о роли социализма в поступательном движении истории: «…именно социализм (хотя в принципе возможны и другие исторические ходы, а уж вокабулы будущих «измов» и вовсе пока непредсказуемы) и призван объективно доказать всем наглядно, что он способен преодолеть собственные противоречия, т.е. его трудящиеся, их идеологи, могут создать теорию современности и на ее основе, не дожидаясь невыносимых обстоятельств, тем более катастрофы, осуществить назревшее восходящее преобразование по-новому, революционно и социально гуманно со всеми последствиями конкретно-исторического шага раскрепощения производства и человека. Вместе с тем и затем на основе данного материального примера и теории (идеологии, коих пока нет и в помине) решение исторической задачи в ее основном содержании должны брать на себя все самые разные отряды прогрессивных сил человечества, противостоящих всему античеловеческому» (Цит. изд. т.1. с.560 ). Насчет «идеологий, коих пока нет и в помине», А.С.Шушарин коммунистическое учение К.Маркса не удостоил чести называть идеологией, ибо тогда появился бы конкурент его революционной полилогии.

Под занавес первого тома и своих «предпосылок» к полилогии А.С.Шушарин ввел еще одно новое понятие, поименованное им «базовым взаимодействием ». Этому, по его утверждению, фундаментальнейшему понятию своей теории он дает следующее определение: «Но есть среди всех родов гетерогенных производственных отношений самый «главный», базовый род, который гипостазируется, как бы сказали математики, как необходимый и достаточный для производства и воспроизводства жизни, вне всякой зависимости от «горизонтальных» культурных многообразий» (Цит. изд. т.1. с.666 ).

Из вышеприведенной цитаты вытекает, во-первых, что «базовое взаимодействие » является производственным отношением в трактовке А.С.Шушарина, т.е. универсальным общественным отношением, поскольку оно существует вне всякой зависимости от культурных многообразий. Во-вторых, поскольку главными отношениями являются внеэкономические отношения, то, по всей видимости, согласно логике А.С.Шушарина, «базовое взаимодействие » должно отражать взаимосвязи, складывающиеся в надстройке, пользуясь терминологией истмата. В-третьих, «базовое взаимодействие » является самым необходимым для производства и воспроизводства жизни.

Однако чуть ниже мы узнаем, что существуют не одно, а несколько объективно логических типов базовых взаимодействий людей. Возникает, естественно вопрос, а что они из себя представляют? Ответ на данный вопрос предлагается нам весьма и весьма расплывчатым: «В производстве и воспроизводстве действительной жизни существует (сосуществует) неконечная, гетерогенная совокупность качественно различающихся объективно-логических типов базовых взаимодействий людей . (Соответствующих им же материальных форм базовых производственных отношений, а также хозяйственных форм их проявлений.) Эти два «безобидных» предложения, если угодно для склонных к аксиоматическому мышлению читателей, представляют собой пока отчаянно слабо и метафорически («загадочно», еще совершенно непонятно) выраженный, но предельно фундаментальный постулат всей полилогии как революционной теории современ­ности или оснований социологии. За пределами «постановки вопроса», т.е. в эскизе уже самой теории, от первых «абстрактных» предложений и до последней «конкретной» строчки, все будет основано на этом постулате и будет его же «раскруткой». Но не будем спешить, пока, для склонных продвигаться с автором, лишь запомнив три слова – некая совокупность базовых взаимодействий людей. (Глубже взаимодействий вообще идти некуда, кроме еще неведомых более глубоких или вообще иных, но опять же взаимодействий. Потому всякие «вещества», «вещи», тем паче, в социальных основах, даже сами «люди» «продукты», «ресурсы», их «аллокация» и т.д. – все это дотеоретическая болтовня. В основах социального бытия есть только взаимодействия людей, потому как и самих людей без их же взаимодействий не бывает.)» (Цит. изд. т.1. с.668 ).

Однако туман начинает вроде рассеиваться, когда мы читаем абзац, из которого следует, что в числе «базовых взаимодействий » он почему-то вдруг начинает выделять не внеэкономические, а, наоборот, экономические отношения: «Так вот, из всей неконечной совокупности этих базовых взаимодействий мы, благодаря всей истории социологической мысли, а в нынешнем итоге благодаря Марксу, знаем только один их единственный тип, а именно вещественно-продуктовое базовое взаимодействие , и его же определенную материальную форму в виде прекрасно известных экономических производственных отношений.

Пока еще поневоле приближенно говоря, именно «тягомотное» описание этого одного вещественно-продуктового базового взаимодействия и дано Марксом в «чистом виде» на 113 страницах сверхконцентрированного первого отдела «Капитала», посредством нескольких десятков фундаментальных понятий (напомним, что фундаментальное в ныне слегка проясняемом смысле это: эмпирически массовидное, но не «очевидное» (Н.В.Карлов) или не выступающее непосредственно (С.С.Хоружий); элементарное, гомогенно-холистически целостное, самореферентное или «конструктивно независимое»; социально взаимодеятельно субстанциональное; твердое или артефактно «семантически» обширное...). Это и есть такие понятия, как товар, две его стороны, потребительная стоимость (полезная вещь), стоимость, средства производства, обмен, труд абстрактный и конкретный, рабочая сила, закон стоимости, формы стоимости, деньги, их функции и т.д., и т.п., но, конечно, еще не прибавочная стоимость, капитал, цена производства и пр. Причем, по нашему убеждению, с теоретической точки зрения синтеза ничего сложней этой гомогенной базовой структуры (или даже, если угодно, «текстуры») все человеческое познание пока не знает.» (Цит. изд. т.1. с.668-669 ).

Но из дальнейшего текста следует, что относить экономические отношения к главным типам «базовых взаимодействий » все-таки было бы неправомерно. А.С.Шушарин на этот счет сообщает нам буквально следующее: «Итак, вовсе не «стоимость» надо уточнять или даже защищать Марксову теорию (это нужно, но дело уже не продвигает), а искать уже совершенно другие субстанции ценностей (богатств, основ смыслов человеческого бытия) в свою очередь в основе которых все тот же (но уже в иных базовых формах) труд, что в целом суть и совершенно другие фундаментальные базовые взаимодействия, игры, суеты, стихии, универсалии и пр.

Достаточно обратить внимание, что вся товарная, вещественно-продуктовая (обменная, «стоимостная») группа понятий, при внутренней «мягкости», весьма и весьма жестко абстрагирована (т.е. объективно логически отграничена, ортогональна) от сонма явлений пола, возраста, родства, языка, диеты, здоровья, воспитания, обучения, профессий, расстояний, жилья, территориальных структур, технологий, управления, науки и пр. и пр. Согласитесь, что в любых, даже бредоватых, версиях «товара», «стоимости», «цен» и пр. нет и одного «слова» о женщинах и мужчинах, детях и взрослых, здоровье и языках, местностях и расстояниях, обучения и профессиональности, даже нелюбимых начальниках и прекрасных подчиненных и т.д. Но тогда и согласитесь, что без всех такого рода явлений, причем, от пещеры до сверх коммунистической Андромеды, абсолютно невозможна не только «экономика», но и вообще ничего. И еще раз напомню, что в обыденной (хозяйственной, юридической) лексике действительных эзотерических понятий товара (как и других базовых взаимодействий) практически не существует. Однако и кроме гомогенного Марксова товара, «вырванного» из необъятного тела социального бытия, ничего понятийно корректного в основаниях социологии до сей поры нет. Все же остальные базовые взаимодействия, поскольку они как и вещественно-продуктовое (товар) неотделимы от жизни общества, тоже неизбежно находят свои «говорливые», экзотерические, повседневные, жизненные, хозяйственные, юридические про­яв­ления в обыденных дискурсах, в нравах, праве, идеях, знаниях, политике. Но в научном отношении они же предстают сейчас в виде совершенно невообразимого по объему представлений, невероятно аморфного, страшно избыточного и безмерно хаотизированного конгломерата явлений – личных, органических, непосредственных, физиологических, половозрастных, коммуникативных, жилищных, натуральных, родовых, родственных, семейных, территориальных, профессиональных, образовательных, демографических, корпоративных, клиенталь­ных, планомерных, технологических, географических, «социальных» (в дурацком «узком смысле»), а равно этнических, культурных, национальных, державных, имперских, колониальных, империалис­тических, международных, мировых и т.п. отношений и процессов, в основном в форме прагматизированной, экзотерической семантики и, конечно, как сплошняком необъятное и не­по­с­тижимое «божественное социальное» (М.Маффесоли). В этом циклопическом хаосе многих десятков тысяч слов по сути обы­денной семантики (с единственной известной вещественно-про­дуктовой социальной симметрией) ни одному нельзя «верить» как теоретическому понятию фундаментальных (теперь полифундаментальных) оснований» (Цит. изд. т.1. с.684-685).

Так где же кроются эти главные «базовые взаимодействия »? Из следующего абзаца можно сделать вывод, что в принципе нет никакой разницы между понятиями «базовое взаимодействие » и «отношение »: «Между тем другие базовые взаимодействия, как товар при капитализме, обнажают себя как совсем другие «исходные производственные отношения», в частности, в главной последовательности эндогенной логики и никуда не исчезают после негэнтропийного сброса асимметрий (снятия или «переслоения») из жизни общества как «слоеного пирога» (С. Чернышев). Каждое из них характеризуется некоторым только вполне определенным базово гомогенным свойством человека как агента взаимодействия (человек не только «рабочая сила», товаропроизводитель, покупатель-продавец, «экономический человек» – все это базово одно и то же; но и, пока условно говоря, организм, семейное, культурно-родовое, «говорящее» существо, гражданин, специалист, житель, местный человек, коллега, сотрудник, начальник – подчиненный и т.д.); только определенным объектом отношений людей (далеко не только вещей, но и других людей, территории, процессов взаимодействий и т.д., что и связано с наисложнейшими проблемами собственности); только оп­реде­лен­ным материально-знаковым отношением (не только деньги, но и, скажем, имена, свойство, «дипломы», профессии, гражданства, «прописки», статусы коллективов и лиц, должности и пр.) и т.д. Совокупность же всех базовых взаимодействий, каждое из которых социально одномерно, монологично, гомогенно, образует только один «вырванный» объективно-логический тип симметрии «производства и воспроизводства действительной жизни», и означает уже многомерную, а точней, неисчерпаемую сущность развивающегося человека и производства, последовательно и обогащающе перепостигаемых по мере шагов развития общества в нескончаемом негэнтропийном восходящем процессе в анизотропии развития по сложности.» (Цит. изд. т.1. с.685).

Однако еще рано успокаиваться, ибо вскоре мы узнаем, что наряду с «базовыми ваимодействиями » существуют еще и «метабазовые взаимодействия »: «Более того, много ниже выяснится, что кроме базовых взаимодействий и производственных отношений в материальных структурах общественной жизни есть и еще метабазовые (или макробазовые) взаимодействия и отношения, проявляющиеся в гигантских межобщественных, мировых структурах и процессах, в «геополитике», «империологиях», «цивилизационных подходах». Но до этого пока так далеко, как примерно от прояснения фундаментальных взаимодействий в физике до космологических теорий (хотя они оказываются тесно связанными)» (Цит. изд. т.1. с.686).

И чтобы увести читателя от соблазна интерпретировать общественные процессы через призму исторического материализма, А.С.Шушарин ему настойчиво внушал, что ни в коем случае нельзя доверяться экономическому догматизму: «Соответственно становится понятной страшная узость экономического догматизма – вся история, настоящее и будущее рассматриваются через призму одного гомогенного, монологического и одномерного вещественно-продуктового взаимодействия, рыночной «игры», товарной суеты, экономических отношений, отношений со средствами производства, собственности на них, т.е. только с точки зрения «капиталистически-посткапиталистического», или даже теперь на нашей ниве уже разрушительно-капиталистического среза бесконечно более богатого по содержанию ст­рое­ния социума и процесса общественного развития. В действительности же за рамками этого среза и вообще одного экономического «слоя», т.е. вся история, настоящее и будущее, в частности, первобытность, рабство, феодализм, «азиатские формы», былой социализм, в значительной мере и весь современный капита­лизм, и вообще многообразие культур, а равно и тем более все межобщественные отношения, мировой процесс, проблематика империй, войны и мира, экологии, НТР и т.д. в полилогии будут выглядеть совсем не так (иногда вплоть до противоположности), как они навязываются в своем раскрытии экономической парадигмой, в любой ее марксистской (революционной или планомиксной) или тем паче домарксистской, либеральной (экономиксной) версии. Эта же парадигма как фундаменталистская (либеральная) сейчас стала в формах политических действий просто разрушительной по отношению, в частности, к бывшему СССР, России и как следствие – ко всему миру» (Цит. изд. т.1. с.686).

Я долгое время не мог понять, в чем же причины противоречивости всего написанного А.С.Шушариным. И только завершая анализ первого тома его «Полилогии…», мне, кажется, я до них додумался. Во-первых, его многотомное произведение – это «размышления» вслух, т.е. он преподносит читателю не окончательные результаты своих рассуждений, а воспроизводит свой мыслительный процесс поиска и анализа, которому всегда свойственна противоречивость, сопоставление различных, порой диаметрально противоположных точек зрения. Во-вторых, работая с большим количеством источников, читая произведения многих авторов, он постоянно метался в поисках истины. Кто же из них прав? И вот под влиянием множества различных мнений, концепций и теорий, сложился его нервный, лихорадочный, многословный, эмоциональный стиль изложения. Этим можно объяснить и противоречивые оценки творчества К.Маркса, которого он сначала, видимо, принял за эталон. Однако под влиянием обрушенной на К.Маркса критики, которая не прекращается и по сей день, он не смог быть последовательным, противостоять натиску негативных оценок творчества великого мыслителя и, в конечном счете, решился не только на их искажение, но и приписал К.Марксу чуждую ему логику, а именно логику своей философии, видимо, спасая тем самым для себя престиж К.Маркса, а заодно и свой имидж.

Нередко А.С.Шушарин открывает для себя нечто уже хорошо известное науке, радуется этому, полагая, что он первооткрыватель и даже если и обнаруживает, что у той или иной идеи были авторы, достаточно продолжительная история, почему-то предпочитает присваивать открытому им общественному феномену новый термин.

Однако к чести А.С.Шушарина следует отметить, что он обнаружил двойственный смысл двух важнейших терминов, применяемых в марксизме, а именно, «производительные сил ы» и «производственные отношения». И в данном случае его усилия изменить терминологию представляются вполне уместными, хотя, на мой взгляд, не совсем удачными. Так, вместо марксистского философского термина «производительные силы » он предпочитает применять термин «производительные (плодотворные, жизненные) силы и ресурсы » (Цит. изд. т.1. с.577 ). А термин марксистской философии «производственные отношения » он продолжает называть в одних случаях так же, а в других случаях – «базовым взаимодействием» (даже «метабазовым взаимодействием»), вкладывая в него самое широкое содержание и выделяя в их составе «экономические отношения », которые он игнорировать просто не в состоянии, однако лишает их, как об этом говорилось выше, роли базисных в системе общественных отношений. Я в своей работе «К общей теории политической экономии » в параграфах 3.1 и 3.2. подробно доказываю необходимость уточнения терминологии исторического материализма и политической экономии. Правда, я предложил иные наименования философских понятий: вместо понятия «производительные силы » - «потенциал воспроизводства », а вместо понятия «производственные отношения» - «общественные отношения ».

В связи проблемой наименования понятий нельзя не обратить внимания на совершенно, мягко, выражаясь, опрометчивые и несправедливые высказывания А.С.Шушарина. Так, например, на стр. 589 первого тома он безапелляционно заявляет, что так называемые «неэкономические отношения » (в марксизме – отношения надстройки) «теоретически не изучены «ни в едином слове». Допустил он и язвительное замечание в адрес категории «экономические потребности », а науку о них презрительно назвал наукой «о жгучих желаниях и удовлетворениях от их исполнения», курсом гедонизма (Цит. изд. т.1. с.591 ). Эти и подобные им высказывания А.С.Шушарина свидетельствуют не только о его высокомерии, но я не побоюсь этого слова, - и о его безграмотности.

Итак, подведем итог написанному А.С.Шушариным в первом томе, посвященному рабочей гипотезе и предпосылкам полилогии.

Безусловно, труд А.С.Шушарина нельзя назвать ординарным. Он действительно стремился к тому, чтобы совершить четвертую революцию в истории развития общественного сознания. На этом пути он, вне всякого сомнения, достиг определенных положительных результатов. В то же время далеко не со всеми его выводами и нововведениями можно согласиться.

К числу положительных сторон первого тома я отнес бы следующие:

1. Утверждение о том, что социализм в СССР был и что он до сих пор существует в Китае и Вьетнаме, а также его вывод о том, что природа былого социализма до сих пор научно мало исследована. Он пришел к верному выводу, что социализм, преодолев собственные противоречия, осуществит исторический шаг раскрепощения человека и производства.

2. Правильным является вывод о том, что «западная система» является капиталистической.

3. Верным является вывод о том, что человечества как общества еще нет, и если общество не сложится, то человечество не выживет.

4. Совершенно верно рассуждает А.С.Шушарин о влиянии массового сознания на исторический процесс, а также о формировании массового сознания.

5. К чести А.Шушарина следует заметить, что он обнаружил двойственный смысл важнейших терминов истмата: «производительные силы » и «производственные отношения ».

Отрицательными сторонами , на мой взгляд, являются следующие:

1. Крайне противоречивая, непоследовательная и не корректная оценка состояния социологической науки. Практически тотальное отрицание А.С.Шушариным каких-либо научных достижений в гуманитарной сфере. В связи с этим вспоминаются слова Джона Стюарта Милля в его сочинении «О свободе », где он отстаивает плюрализм в науке хотя бы по той причине, что отвергнутая кем-либо точка зрения может оказаться истинной, а отрицать это значит считать себя непогрешимым . Конечно, А.С.Шушарин признает, например, вклад К.Маркса в социологию (правда, с оговорками и подчас с необоснованной в его адрес критикой), ссылается на мнение других философов и социологов. И тем более недопустимы такие выражения, как, например, «порча» социальных наук и даже всех социальных «слов» предстает как хаотически тотальная» (Цит. изд. т.1. с.66).

2 . Неоправданная «модернизация» А.С.Шушариным устоявшихся и научно обоснованных понятий исторического материализма, выдаваемая им за развитие теории, а на самом деле нередко являющаяся или искажением сути того или иного понятия, или же простой игрой слов (например, «эгокультурность», «когнитология» вместо «гносеология» и т.д.). И вообще следует заметить, что использование иностранных слов в русском языке оправданно только в том случае, если в нем отсутствует тот или иной термин. Чрезмерное увлечение заимствованными и заумными словами очень затрудняет понимание смысла написанного. К сожалению, это явление стало нередким. Можно подумать, что сложность бытия провоцирует исследователя к поиску соответствующих, как ему представляется, выразительных средств, преодолевающих неуклюжесть и неадекватность «старых» понятий. Однако «закодированные» идеи рискуют остаться недоступными для понимания многими читателями. Все-таки, я в этом убежден, важным качеством слова является его простота и общедоступность. Недаром в народе говорят: «Кто ясно мыслит – тот ясно излагает».

3. А.С.Шушарин так и не определил, что он понимает под «неодиалектико й» и «полилектическим материализмом» в отличие от диамата и истмата , ломясь к тому же в открытую дверь, пытаясь связать воедино онтологию, гносеологию и методологию .

4. Отказ от «формационной периодизации истории », введение вместо нее понятия «главной последовательности » привело его к искаженному пониманию исторического процесса, к сведению ее только к череде революционных кризисов. В конце концов, он вынужден был все-таки признать наличие формаций, хотя бы номинально, ввести механистическое понятие «статика », оторвав от массива саморазвивающихся (согласно объективным закономерностям) формаций процесс созревания в их недрах революционных скачков.

5. А.С.Шушарин ошибается в том, что видит только две траектории дальнейшего развития истории, хотя на самом деле их не менее четырех.

6. Совершенно нелогичным является вывод А.С.Шушарина об ограниченности материализма .

7. Вряд ли можно согласиться с его утверждениями о том, что истины даже в идеале «одной и только одной» быть никак не может (Цит. изд. т.1. с.363 ); что познание должно быть максимально свободно от давления практики, а фундаментальное познание в его «чистом виде» абсолютно самоценно и совершенно не имеет значения, насколько новое знание окажется понятным, доступным и полезным (Цит. изд. т.1. с.364 ); что фундаментальное знание характеризуется тем, что не опирается на другое научное знание (Цит. изд. т.1. с.366 ). Или чего стоит, например, такое утверждение: «Теория в чистом виде имеет определенность значений, но как таковая не имеет ни тени связи с объективностью, никакого смысла!» (Цит. изд. т.1.с.382).

8. Ошибочным является утверждение А.С.Шушарина о том, что неэкономические явления в системе воспроизводства действительной жизни общества являются более глубокими и более высокими, нежели экономические . Борьба с т.н. «экономическим догматизмом» увела его де факто от марксизма, лишив возможности создать современную революционную теорию.

9. Ошибкой является отказ А.С.Шушарина от общей теории политической экономии, которой он в свое время был привержен.

10. Методологически совершенно невразумительным явилось введение А.С.Шушариным понятия «базовое взаимодействие », замена им понятия «отношения ». Суть нового понятия была так и не определена им до конца первого тома.

2.Полилогия общественных формаций

Второй том, содержащий 2-ой раздел и семь глав, посвящен А.С.Шушариным раскрытию содержания полилогии пяти общественных формаций.

Во вступительной 6-ой главе данного раздела А.С.Шушарин обращается к «Общей метафорике теорий высших отживших форм и трендов их преодолений ». Уже в отношении данного заглавия возникают вопросы. Что означает теория отживших высших форм? Неужели капитализм и социализм относятся к уже отжившим формам общественной жизни, которые к тому же, как и предыдущие формации, отныне А.С.Шушариным именуются не иначе как «градациями ». Ведь если существуют высшие формы, значит должны быть и низшие ? Что последние из себя представляют? Какие-либо допервобытные градации? Любопытно, каково содержание, наверное, хорошо известного А.С.Шушарину тренда преодоления такой формы как социализм?

Открывая шестую главу, А.С.Шушарин сразу же предупреждает читателей, что речь пойдет не о формациях (упаси бог!), а о «главной последовательности исторически новых критических форм и прорывов » (Цит. изд. т.2. с.6), к которым он относит первобытность, рабовладение, феодализм, капитализм и социализм. Все они, согласно его революционной семантике, являются не формациями, а лишь «ярлыками » «обозначения некоторого идеального чистого критического состояния и восходящего, преодолевающего это состояние тренда» (там же ). Словом, не успела та или иная «градация » народиться, как она уже находится в «идеально чистом критическом состоянии», т.е. беременна уже новой, идущей вслед за ней «градацией » («ярлыком»). Интересно, кто мог бы быть ее т.н. отцом? Наверное, предыдущая «градация» ? Или история всегда имеет дело только с актом Непорочного Зачатия, как это произошло с Пресвятой девой Марией?

Предупредив нас о том, что «кочевой створ истории» ни в коем случае не имеет прямой связи с «главной последовательностью», он еще раз подчеркнул, что в «…эндогенной логике мы остаемся в классической номинации последовательности, однако не в ее содержании (не статические формации, а исторически новые критические, преодолеваемые состояния)» (Цит. изд. т.2. с.9). Словом, несмотря на то, что названия «градаций » им взяты из кретинской «формационной периодизации», однако они наполнены новым содержанием. Скоро, очень скоро, мы будем иметь возможность с ним познакомиться!

Однако удивительное нас не заставило себя долго ждать! Уже на следующей, 10-ой странице мы имеем отличную возможность восхищаться «эндогенной логикой» А.С.Шушарина, при помощи которой марксистская формационная периодизация облекается в словесные новообразования полилогии. «Первоначально же, - сообщает нам А.С.Шушарин, - можно исходить из освоения некоторой «статики», ибо сначала «научный анализ схватывает именно равновесные процессы» (В.С. Готт, В.И. Жог, В.А. Канке), т.е. уже критические, но еще квазистабильные (или метастабильные) состояния. Причем, напомним, что основная интеллектуальная нагрузка лежит в познании именно этих состояний. Вся эндогенная соль– в исторической и логической динамике, но и «динамизироваться» может только нечто определенное, квазистабильные состояния. Причем здесь касаемые в их весьма высокой абстракции)» (Цит. изд. т.2. с.10) . Итак, на сцене вновь появляется статика , без которой полилогия со своей «главной последовательностью » существовать не в состоянии. Оказывается, только что-то определенное может динамизироваться, и это что-то представляет собой квазистабильные состояния , познание которых требует основной интеллектуальной нагрузки. Вот ведь как обстоят дела с этой статикой, от которой никуда А.С.Шушарину не уйти, называй ее хоть «градациями» или «состояниями»!

И, естественно, что ничего странного нет в том, что А.С.Шушарин должен был посвятить целый параграф статике форм , из которого мы узнаем, что т.н. чистые формы, то бишь «градации », вообще настолько стерильны, что крайне далеки от запутанной и своенравной истории и, само собой разумеется, вообще не имеют ничего общего с марксистскими формациями . Читаем: «Композиции производственных отношений обществ крайне многообразны, а в итоге для каждого из них и уникальны. Но композиции эндогенных форм как идеально чистых, критических и переходных состояний в разрывной цепи восходящих прорывов и сами «автоматически» обладают определенной чистотой. Стерильный схематизм такого понимания, конечно, безмерно далекий от кромешных запутанностей реальной и необъятной истории, – неизбежный и естественный момент всякого движения от простого (абстрактного) к сложному (конкретному). К тому ж в существующей интеллектуальной ситуации предстоит без устали повторять, что обращение к эндогенной логике и узлам главной последовательности решительно не имеет никакого касательства ни к «теории формаций», ни к истории в ее собственном смысле. Скорее пока прямо наоборот – абстрагируя из бездонного «тела» всегда непомерно более сложной истории только чистые эндогенные узлы критических состояний и восходящих прорывов (элементарные «идеальные типы» преодолеваемых форм и революционных прорывов), мы будем лишь начинать выявлять полифундаментальные базовые структуры бытия («акультурные» «родовые идеальные типы», по намекам в идеях М. Вебера, или «слои», по образу Ф. Броделя), после уяснения которых и лишь после эскиза всей теории можно будет подступиться к переосмыслению современности и затем истории» (Цит. изд. т.2. с.11) . Читатель уже, наверняка, обратил внимание на новые обозначения «градаций ». Итак, вместо термина «формация » мы имеем несколько обозначений статики : «градация », «ярлыки », «квазистабильные состояния », «идеальные типы преодолеваемых форм », «акультурные родовые идеальные типы » (по намекам в идеях М. Вебера), «слои » (по образу Ф. Броделя). Не многовато ли терминов для одного понятия? Ну, против вкусов, даже в науке не спорят!

И все-таки читая этот параграф, я не перестаю удивляться способности А.С.Шушарина ломиться в открытую дверь, выдавая за свои великие открытия давно известные науке истины. Так, например, он вдруг обнаружил в «стерильно чистых градациях» «доминирующий базовый объект обстоятельств производства » (Цит. изд. т.2. с.12) или, говоря языком исторического материализма и марксистской политической экономии, - господствующие в данном обществе экономические отношения . Это же касается и следующего «открытия» А.С.Шушарина - «основного закона эндогенной формы » (там же ) или, согласно марксистской политической экономии, - основного экономического закона данного способа производства .

Далее мы видим наглядный пример применения механики к политической экономии, когда А.С.Шушарин описывает, ссылаясь на Э.С.Бауэра, А.Маршалла, Л.Вальраса, Й.Шумпетера и др., равновесные состояния, колебательные, апериодические, циклические, пульсирующие и т.п. явления .

Немного ниже мы узнаем до сих пор малоизвестные, практически неведомые науке истины, а именно, что жадность губит любую эндогенную форму собственности и что богатые богатеют. Вот как описывал эти закономерности А.С.Шушарин: «…на известном арго, про всякую историческую (эндогенную) форму собственности можно сказать, что жадность оную сгубила. Хотя, конечно, в самом глубоком содержании предельность собственности – это проявление всякой системности, неизбежно рано или поздно энтро­пийно подрывающей, «проедающей», «засоряющей», уничтожающей условия собственного же сущест­вования, что неуклонно ведет к гибели или к негэнтропийному прорыву, к генерализующей, новой системности, расширяющей, повышающей или углубляющей источники проедаемой «свободной энергии». Дело здесь еще в том, напомним, что вопрос предельности определенных общественных форм является исключительно сложным и конкретным, но в абстрактной эндогенной логике он едва ли не тривиален как конечность любой «формы существования» (Цит. изд. т.2. с.14) . Словом, как только завершается в пределах той или иной «градации » проедание (сопровождаемое чавканием) «свободной энергии», сразу же наступает время для очередного «прорыва» в новое «квазистабильное состояние ». Вот какие научные открытия можно сделать путем соединения методологии физики с полилогией ! За этими «открытиями» следуют пространные рассуждения о конфликтах, деформациях, о том, что при феодализме все «феодализируется», при капитализме все «капитализируется», что эзотерические базовые структуры бытия в целостной композиции всегда выступают как экзотерические, субъективные, а тем самым обыденные, но маскирующиеся, что в кризисных состояниях обнаруживаются явления схоластизации, пресыщения, засорения, запутанности отношений, паразитарности, формы нетруда, что в рамках «общего равновесия» происходит конкретная культуризация, любое состояние в Германии «огерманивается», в Бразилии «образиливается», в Китае «окитаивается» и т.п. «открытия», для цитирования или воспроизводства которых нам нет никакого смысла терять свое драгоценное время. Правда, благодаря А.С.Шушарину теперь легче будет обществоведам понимать, что происходило или происходит в том или ином государстве в ту или иную эпоху. Например, в крепостной России все, что попадало внутрь страны «обрусеивалось» и «феодализировалось».

Целый параграф (6.2.4 .) А.С.Шушариным посвящен рассуждениям о стратификации (генерализации «классов»), производственной производности и социально-политической дополнительности.

Однако в середине данной главы А.С.Шушарин выводит нас на главную дорогу – на саму динамику переходов, т.е. на самый что ни есть стержень полилогии. Теперь мы наконец-то сможем открыть столь интриговавшую нас тайну перекомпозиции . Суть ее такова (цитирую): «Рано или поздно производственные отношения начинают сдерживать развитие производительных сил, состояние общества хаотизируется, становится неустойчивым, зреет эндогенный прорыв…это и есть негэнтропийные прорывы, шаги самовосхождения, творчества «социальной материи», если угодно, Творений, т.е. революций в самой материальной плоти бытия» (Цит. изд. т.2. с.31) .

Не кажется ли Вам, уважаемые читатели, что эта цитата является чрезвычайно знакомой еще по истмату, только в ней преподнесена закономерность соответствия производственных отношений производительным силам в несколько ином обрамлении. И снова тот же старый прием: с размаху ворваться в распахнутую дверь, объявив громогласно о новом открытии! И чтобы оно звучало покруче, А.С.Шушарин в новом параграфе 6.3.1. («Сгущение обстоятельств («вызов»), хаотизация, опускание, техногенетический подъем…» ) сообщил нам о том, что «Классики подобную мысль выражали примерно так: до сей поры люди предпочитали, чтоб состояние дошло до невыносимого. Чуть в ином контексте П.Г. Щедровицкий сочно замечает, что «история рожает в муках и, как всегда, в антисанитарных условиях». В общем, пока гром не грянет, мужик не перекрестится» (Цит. изд. т.2. с.32) .

Однако для описания «революционных прорывов» простых, русских слов в словаре А.С.Шушарина не нашлось, и он пустил в оборот следующие выражения и слова: «посттип равновесия», «метаморфируемость квазистабильной идеологии», «диспозитивность», «естественные гомоморфизмы» и т.д. Предвидя недоумение читателей, А.С.Шушарин решил сам расшифровать некоторые выражения, которые применены им в полилогии . Так, например, «материально-знаковые отношения» - это деньги, «высшая критическая форма» - это капитализм, «базовый объект обстоятельств производства» - это средства производства и т.д. и т.п. (см. Цит. изд. т.2. с.44) .

Если постараться без всякой иронии дать объективную оценку концепции А.С.Шушарина о т.н. «главной последовательности исторически новых критических форм и прорывов », то им выхвачен и гиперболизирован только один-единственный аспект из общей картины исторического процесса. Причем он затратил невероятное количество энергии, чтобы всячески обзывать марксистскую теорию формаций, от которой от и отталкивался, порождая свою полилогию .

И наконец, на стр. 45 мы можем лицезреть таблицу, которая в концентрированном виде содержит основной понятийный аппарат, которым оперировал А.С.Шушарин. Однако мы ее рассмотрим несколько позже, а пока посвятим несколько строк «непостижимости «восхождения к абстрактному» (параграф 6.5.). Здесь я вынужден полностью воспроизвести несколько абзацев, из которых узнаем, что вся суть человеческого мира сводится к объектам собственности : «Первый шаг мы, вполне непостижимо, уже сделали в виде установления абстракции «акультурных» социальных симметрий, базовых взаимодействий (вообще). Соответственно с позиций представлений об этой фундаментальной метаформе (со всеми ранее установленными свойствами ее коррелята) теперь мы можем, так сказать, «двинуть к конкретному» в виде посильных прояснений того, как Маркс «восходил к абстрактному». Сам того еще не рефлексируя. Иначе говоря, наше восхождение от абстрактного (базовые взаимодействия вообще) к конкретному (уже определенные базовые взаимодействия) начинается с прояснения теперь уже для нас вполне конкретного (Марксова) случая восхождения к абстрактному.

Соответственно третий предварительный момент связан с «тайной всех тайн», с собственностью, каковая и является ключом к постижению базовых форм. Причем тайна эта настолько суровая, основа основ всякой социальной системы, что состояние понимания собственности во всей нынешней социологии можно назвать просто инфантильным.

В общем здесь у нас, пока еще крайне абстрактно, речь пойдет о столь радикальном перетолковании собственности, что для всего «экономического мышления» это будет звучать как нечто «инопланетное». И это еще только в самой «простой», эндогенной логике.

А чтобы, не мешкая, «подготовить» читателя к самому первому разбирательству с собственностью, сразу и «врежем» (какая утонченность выражений!). Всё в человеческом мире, всё без исключений, что суть для людей ценности, блага, богатства, и не только любимые экономистами колбаса, колготки, станки и прочие шагающие экскаваторы, но и родные и близкие, и язык, и другие люди, и «малая» и «большая» родина, и красота пейзажа или звездного неба, и хорошая работа, и дельная мысль, и профессия, и т.д. и т. п. в тех или иных формах и субординациях может выступать как объекты собственности , т.е. объекты людских взаимодействий, объекты производственных отношений людей и даже их огромных совокупностей» (Цит. изд. т.2. с.48-49) .

Содержанию понятия «собственность » А.С.Шушарин посвящает целый параграф (6.6.), считая, что эта категория является ключом к познанию всех базовых форм. Я перед тем, как обратиться к написанному А.С.Шушариным, должен заметить, что категория «собственность » действительно является, пожалуй, одной из самых трудных для понимания в общей теории политической экономии. Я ей также посвятил целый параграф в 4-ой главе своей монографии «К общей теории политической экономии » (http://www.koob.ru/paulman ).

Однако обратимся к параграфам 6.5. и 6.6. («Собственность – ключ к познанию базовых форм: чудовищные шоры «вещизма» и основы» божественного социального» (М.Мафесоли )»). В чем же заключается суть «тайн всех тайн», знания о которой, как утверждал А.С.Шушарин, всех предыдущих исследователей, вращавшихся в заколдованном кругу «экономического догматизма», были просто «инфантильными». И наконец-то наступил столь долгожданный «момент истины», когда мы сможем проникнуть в этот тайный и суровый мир понятия «собственность ».

Оказывается, в самом начале нам следует усвоить ту элементарную истину, что не только колбаса и прочие шагающие экскаваторы, но и красоты пейзажа, а также звездного неба могут быть объектами собственности . Людей, путешествующих по лику земли или просто прогуливающихся на лоне природы не должна покидать мысль о том, что они беспрерывно взаимодействуют с объектами собственности, любуясь пейзажами или звездным небом, если, конечно, оно не затянуто тучами. Усвоив эту важную грань (пока еще поверхностную) столь таинственного понятия, мы наконец-то сможем обратиться и к его глубинной сути.

Проникновение в бездонные глубины мира собственности А.С.Шушарин начинает с воспроизведения абсолютно верной мысли К.Маркса о том, что суть собственности – в системе общественных отношений. В многословном и заумном обрамлении А.СШушарина эта мысль К.Маркса преподнесена нам следующим образом: «Итак, на основе симметрии товара (извечность, «равноправность») в силу асимметрии собственности (узурпированность, «неравноправность») объективно-исторически («первоначальное накопление») и логически («превращение денег в капитал») вырастает, а равно теоретически Марксом выводится вся парадоксальная система этой эндогенной формы. Стоит напомнить слова Маркса в полемике с Прудоном: определить собственность – это значит «дать описание всех общественных отношений» данной системы, а «стремиться дать определение собственности как независимого отношения...значит впадать в метафизическую или юридическую иллюзию» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 168 ). Сказано хоть и мимоходом, но, если вникнуть, весьма капитально. Всякая историческая форма собственности, так сказать, когнитивно говоря (в ее описании), – это книга , а любые лаконизмы про собственность – это не более чем, в самом лучшем случае, некие афоризмы» (Цит. изд. т.2. с.50-51) .

Нет, чтобы А.С.Шушарину на этом остановится и признать точку зрения К.Маркса на собственность. Так нет! Ему обязательно надо было внести свою лепту в презираемую им науку об экономике и, конечно же, обо всей общественной жизни. И как следствие такого метода, А.С.Шушарин, уводит читателей в такие дебри заумной путаницы, что я не считаю даже необходимым его цитировать, кроме, пожалуй, одного крайне важного предложения, в котором он утверждает нечто совершенно противоположное К.Марксу, переворачивая всю проблему с ног на голову: а «…именно собственность, ее объект , является ключом, но не золотым ключиком, а скорее наоборот, ключом, распахивающим дверь в огромное незнание» (Цит. изд. т.2. с.52) , т.е. не отношения людей по воспроизводству своей жизни определяют содержание понятия «собственность », а объект собственности является ключом к сути этого понятия !

И что удивительно, в следующем абзаце в полном соответствии с марксистской политической экономией А.С.Шушарин сначала правильно пишет о «субъект-объект-субъектных » отношениях, а затем, как это ни парадоксально, совершенно не понимая сути понятия «собственность », пишет уже о том, что его содержание определяется «объектом этих субъект-объект -субъектных отношений» (Цит. изд. т.2. с.52) . Невероятно, но факт! Запутав себя и других, включив, кроме того, в состав понятия «собственность » семьи, родство, язык, профессии, «малую родину», служебные обязанности, национальные чувства, космические мироощущения, «вселенность» (!), А.С Шушарин объявил, что «генерализующее понимание собственности является по сути центральным и будет, видимо, вообще сквозным и самым трудным вопросом всей полилогии » (Цит. изд. т.2. с.56) . И такое заявление он делает в самом начале пути, создавая свою революционную теорию , начиная поход с абсолютно ошибочного понимания важнейшего понятия! И это после того, как в первом томе он совершенно верно определил важнейшую роль отношений в исследовании общественной жизни! Просто уму непостижимо, как можно постоянно противоречить самому себе!

Теперь мы можем обратиться к таблице на стр.45, которую я воспроизвожу на следующей странице. В ней А.С.Шушарин изложил основные характеристики не то «градаций », не то исторических форм «главной последовательности ». Эта таблица имеет ключевое значение, предваряя главы 7-11, посвященные этим формам, в которых, надеюсь, можно будет обстоятельные изучить новые понятия, используемые А.С.Шушариным. А пока лишь некоторые замечания по поводу содержимого данной таблицы.

Я буду комментировать таблицу построчно. Мои критические замечания будут, как правило, иметь форму вопросов, ибо на данной стадии отсутствуют какие-либо комментарии (пояснения) А.С.Шушарина к используемым им в таблице понятиям.

Строка «Критическая теория» .

Первобытность (апополитейная). Почему теория должна называться политическим социогенезом? И сводится ли ее суть только к простой культурологии ?

Рабовладение. Почему объектом теории должна быть именно демография , а не такие важные аспекты как развитие науки, письменности, архитектуры, орудий труда, этических норм, религии и т.д.? И что значит применительно к демографии прилагательное «политическая »?

Феодализм. Почему в центре теории должна быть политическая гео графия, а не такие аспекты, как, например, структура вассальной зависимости, развитие товарно-денежных отношений, ремесел, городского хозяйства?

Капитализм. Только он оказался удостоен иметь теорию политической экономии в изложении К.Маркса, а почему нельзя политэкономически исследовать другие чистые «эндогенные» формы?

Социализм (со странным названием «линейная форма»). Сочетание слов «политика » и «технология » вызывает недоумение. С каких пор технология является носителем политических отношений?

Строка «Базовое взаимодействие» (симметрия).

Первобытность (апополитейная). Трудно возразить против того, что взаимодействие между членами общин было социально-биологическим , хотя оно является универсальным и присуще всем формам.

Рабовладение. Почему вдруг базовым взаимодействием является демографическое , разве оно определяло суть основного отношения, а не отношения между рабовладельцами и рабами (экономическое, политическое, нравственное, религиозное и т.п.)?

Феодализм. Что значит «местное » и как оно вяжется с формированием королевств, империй, развитием экономических отношений между городом и деревней, сельскохозяйственными общинами и феодалами?

Капитализм. Разве вещественно-продуктовое базовое взаимодействие характерно только для капитализма?

Социализм. Что значит функциональное ? Разве не любое взаимодействие является функциональным?

Строка «Базовые производственные отношения»

Чем они отличаются от базовых взаимодействий? Причем не следует забывать, что А.С.Шушарин под производственными отношениями понимал всеохватывающие общественные отношения.

Первобытность (апополитейная). Почему общественные (по терминологии А.С.Шушарина производственные ) отношения сведены только к культурно-родовым ? А отношения экономические, религиозные, познавательные, военные разве не входят в состав общественных отношений?

Рабовладение. Также не понятно, почему вся совокупность общественных отношений сведена только к демографическим и гражданским ? Разве рабы были гражданами?

Феодализм. Разве общественные отношения существовали только по территориальному признаку , а отношения вертикальные (классовые, властные и т.п.) разве не были свойственны феодализму?

Капитализм. Тот же вопрос: почему вся совокупность общественных отношений сведена только к экономическим ? А.С.Шушарин все время настаивал на том, что основные отношения - внеэкономические.

Социализм. Весьма странной представляется трактовка отношений между членами общества только как технологических . Например, отношения родителей с детьми разве являются отношениями технологическими?

Строка «Базовый объект» .

В предыдущем тексте это понятие вообще не упоминается. Кстати, не ясно - объект каких отношений?

Первобытность (апополитейная). Общая жизнь , или жизнь в общине является образом жизни, кстати, присущая не только первобытности. И как вообще понимать общую жизнь, как объект ? Объект чего?

Рабовладение. А разве в других формациях («градациях») наличие работников не является обязательным? И в каком смысле следует понимать работника в качестве базового объекта ? Эксплуатации? Но в рабовладельческом обществе существовали никем не эксплуатируемые общинники и ремесленники. Значит ли, что они не были объектами? А если были, то объектами чего? Вообще следует заметить, что в политэкономии рабочая сила всегда рассматривалась как субъект производственного процесса.

Феодализм. Почему вдруг пространство производства стало характерным только для феодализма? А в первобытном, рабовладельческом, капиталистическом и социалистическом обществах разве оно не являлось базовым объектом ?

Капитализм. Средства производства во всех «эндогенных формах», вне всякого сомнения, являлись базовыми. Почему они отнесены только к капитализму?

Социализм. Аналогичный вопрос возникает и про технологии , которые во всех формациях («градациях») являлись неотъемлемой органической составляющей любого производственного процесса.

Строка «Разделение труда» .

Первобытность (апополитейная). Почему органическое ? Разве бывает искусственное, неорганическое разделение труда?

Рабовладение. Наряду с разделением труда по профессиям , а также обусловленное половыми и возрастными различиями работников, при рабовладении не меньшее значение имели отраслевое, территориальное и международное разделение труда.

Феодализм. Наряду с натуральным хозяйством быстро развивалось и товарное хозяйство, обусловленное, в частности, разделением труда между ремесленным производством и сельским хозяйством.

Капитализм. А почему наряду с продуктовым не названо международное разделение труда, связанное с образованием общемирового рынка, где, в частности, в настоящее время быстро нарастает доля пооперационного разделения труда в рамках ТНК?

Социализм. Смысл «ячеистого » разделения труда и его отличие от других его видов совершенно не ясен. Возможно, содержание этого термина прояснится ниже.

Строка «Механизм» .

Имеется в виду хозяйственный механизм, или политический, или какой-нибудь иной вид механизма?

Первобытность (апополитейная ). Разве общение телесно-духовное не существовало всегда и повсеместно? Почему оно выделено как самое характерное только для первобытнообщинного строя?

Рабовладение. Обмен трудом , или другими словами, разделение труда относится к иной категории.

Феодализм. Выбор соседства как важнейшего элемента общественного механизма малообоснован, т.к. экономические, политические, духовные связи были характерны для отношений между городом и деревней, отдельными государствами, ибо формировался международный рынок товаров и осуществлялась колониальная экспансия европейских государств.

Капитализм. Рынок является не единственным механизмом регулирования общественного воспроизводства. В современном глобализирующемся мире возрастает значение как раз внерыночного механизма, особенно в рамках региональных образований и во времена экономических кризисов.

Социализм. Соисполнение является только одним и не самым главным из элементов механизма общественного воспроизводства. Почему он выделен в качестве главного, определяющего, на каком основании?

Строка «Богатство» .

Первобытность (апополитейная ). А разве орудия труда, знания, опыт не являлись важнейшими элементами богатства?

Рабовладение. Этот же вопрос следует задать и по данной формации («градации»). Кроме того, появились и новые, весьма значимые формы богатства (например, сокровища) у рабовладельцев, храмов, царей, вельмож, купцов, ростовщиков.

Феодализм. Весьма странное определение формы богатства, когда значительная часть его приобрела форму денег.

Капитализм. Это в еще большей мере касается и капитализма, где в настоящее время господствует финансовый капитал.

Социализм. Почему именно технологии и какие-то неопределенные функции являются основными видами богатства, если иметь в виду реальную структуру национального богатства любого социалистического общества (львиную долю в нем составляют средства производства и объекты непроизводственной инфраструктуры)?

Строка «Некоторые элементарные понятия» .

В каждой формации («градации») свой перечень этих элементарных понятий. Набор этих понятий в таблице представляется произвольным и нелогичным. Например, если в первобытности таким понятием указан «просто человек », то почему он отсутствует в других формациях («градациях»), хотя человек составляет основу любого общества, независимо от его формы. Или возьмем другое элементарное понятие - «работа », присутствующее в таблице только при социализме , в то время, как очевидно, что «работа » («труд») является базовым, основополагающим понятием для всех, без исключения, формаций («градаций»)

Строка «Материально-знаковые отношения. Сфера» .

Первобытность (апополитейная ). Наличие фамилии (имени) и свойств человека (антропонимика) являются общими для всех формаций («градаций»). Почему они выделены только в первобытности как важнейшие материально-знаковые отношения – совершенно не понятно? Кстати, применение понятия «отношение » для обозначения объективных свойств человека или его имен является совершенно необоснованным. Особенно это касается такого понятия как «сфера ». Какое отношение сфера имеет к именам того или иного человека?

Рабовладение. Применение термина «диплом » в отношении рабов, общинников, номархов, и т.д. представляется, по крайней мере, труднообъяснимым.

Феодализм. О какой прописке идет речь, например, в отношении кочевых народов или викингов?

Капитализм. Деньги и товар могут называться материально-знаковыми отношениями для капитализма, но таковыми же они являются и для других формаций («градаций»), где имели место товарно-денежные отношения.

Социализм. Использование термина «технонимика » для характеристики материально-знаковых отношений при социализме представляется, мягко говоря, малоубедительным.

Строка «Тип равновесия» .

На стр. 130 данного тома А.С.Шушарин разъясняет, что «…метафора «равновесия» ориентирует познание на уяснение внутренней сбалансированности, структурной пропорциональности изучаемого процесса, его динамической квазистабильности». Однако остается не ясным, о каком равновесии идет речь: об экономической сбалансированности, пропорциональности по стадиям воспроизводства, о политической стабильности, о соотношении полов и возрастных групп в демографической структуре и т.д.? Поэтому совершенно не ясны смысл слова «органическое » в отношении первобытности или обоснованность применения термина «гражданское » в рабовладельческой формации («градации»). Если при капитализме существует в определенном смысле товарное равновесие на рынке (соотношение спроса и предложения), то каков смысл «технологического равновесия » при социализме или «территориального равновесия» при феодализме, остается совершенно необъяснимым.

Строка «Критическая (преодолеваемая) форма» .

Первобытность (апополитейная ). То, что она, как общественная форма, была преодолена рабовладельческим или феодальным способом производства сомнений не вызывает.

Рабовладение. Этого, однако, уже нельзя сказать в отношении формулировки «экстенсивное рабовладение ». Почему только экстенсивное? А интенсивное не подлежит преодолению?

Феодализм. Если под понятием «автаркия» понимать, как разъясняет «Толковый словарь русского языка » С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой, политику некоторых государств, направленную на создание замкнутого национального хозяйства, обособленного от экономики других государств, то разве эта форма была самой характерной и всеобщей для феодализма? Вспомним хотя бы торгово-экономические отношения России с соседними государствами или эпоху Великих географических открытий и как следствие развитие торговых связей во всем мире.

Капитализм. Разве в преодолении развитого рынка заключается смысл социальной революции, обеспечивающий приход социализма?

Социализм. Преодоление «планомерности » является просто абсурдной идеей, а «линейности » - совершенно непонятной.

Строка «Доминирующая собственность (ассиметрия)»

Первобытность (апополитейная ). Общая жизнь была следствием коллективного производства, такой же была и собственность на средства производства. Сама общая жизнь не могла являться объектом т.н. эгостадной собственности.

Рабовладение. Наряду с собственностью на рабов была еще и собственность на средства производства, причем во всех рабовладельческих обществах функционировало многоукладное хозяйство с различными видами собственности (общинной, частной, личной).

Феодализм. Что означает пространство производства ? Земля, леса, водоемы? И разве только к этим объектам сводилась собственность (общинная, частная)? И что означает обобществление пространства производства? Кто был субъектом обобществления.

Капитализм. Наряду с частной собственностью на средства производства имела место и частная собственность на личную рабочую силу, без которой капитал не мог функционировать.

Социализм. Групповая собственность на средства производства имела место в СССР, например, в форме кооперативов, Но что означает группо-иерархическая собственность, да еще и на технологии – это совершенно не понятно. Надеюсь, что в дальнейшем прояснится.

Строка «Преодолевающий сдвиг» .

Первобытность (апополитейная ). Совершенно не понятно, что означает обобществление общей жизни . Каким образом община могла обобществить свою общую жизнь? Что это за процесс? Совершенно не понятно также, что понимал А.С.Шушарин и под социализацией и тем более демографизацией производства.

Рабовладение. Еще абсурднее является, на мой взгляд, обобществление работников при рабовладении, когда доминировала частная собственность и само общество было разделено на несколько классов. Единым было только государство. Нелепым является и выражение «территоризация производства ». Производство и жизнедеятельность всегда происходят во времени и пространстве и как можно «территоризировать» то, что является естественной основой производства, – уму непостижимо.

Феодализм. Аналогично абсурдным представляется выражение «обобществление пространства производства » при наличии частной или общинной собственности на землю (в широком смысле этого слова, т.е. включая водоемы и леса). Процесс товаризации производства происходил, только это слово (товаризация) образовано вопреки правилам русской грамматики, что отметил и ПК. Говорить об индустриализации производства при феодализме можно только с некоторой натяжкой, ибо основой ремесленного производства были цеха и кое-где стали возникать мануфактуры. Процесс индустриализации развернулся только при капитализме.

Капитализм. Процесс т.н. технологизации шел во все времена, а не только при капитализме. Внедрение научных методов планирования действительно стало происходить при капитализме, хотя человек стал планировать свою хозяйственную деятельность с первобытных времен. Что же касается обобществления средств производства, то этого при капитализме не происходит, а идет процесс обобществления процесса воспроизводства.

Социализм. Слово «онаучивание» образовано вопреки правилам грамматики, а что касается внедрения научных достижений в производство, то этот процесс происходил и при капитализме. При социализме происходит обобществление не только технологий, но всех средств производства, за исключением рабочей силы.

Итак, мы завершили предварительное рассмотрение таблицы. Как видно из возникших у меня вопросов, многие из них вызваны как произвольностью в выборе А.С.Шушариным характерных черт тех или иных «эндогенных» форм, так и их искусственностью, я бы даже сказал, какой-то их вымученностью. Однако не будем спешить, и я надеюсь, что последующие главы данного раздела прояснят - оправдан ли был такой набор новых понятий и моя предварительная критическая их оценка.

Спору нет, при создании новой концепции или теории неизбежно возникает необходимость введения в оборот новых понятий. Из 13 строк таблицы в 9 случаях А.С.Шушарин использовал именно нетрадиционные новые понятия. Их расшифровка в разрезе формаций («градаций », «эндогенных форм »), как уже выше было сказано, во многих случаях представляется иррациональной, случайной, малообоснованной. Однако повторяю, не будем спешить и приступим к рассмотрению конкретных «градаций » в принципиально новой системе революционной теории – полилогии .

Наконец-то мы из глубин «постановочных проблем» выбираемся к первому конкретному истрическому объекту исследования – первобытнообщинному обществу , который, по словам А.С.Шушарина, со своими «имманентными базовыми взаимодействиями» лежит в основе всей основополагающей структуры бытия человечества вплоть до наших дней. Как утверждал А.С.Шушарин, этот самый глубокий толстый слой (в образах Ф.Броделя) в извращенном свете представлен в марксистском варианте и тут же, как обычно, противореча самому себе, приводит цитату великого «путаника» Ф.Энгельса, заметившего однажды, что первобытность образует «основу всего позднейшего более высокого развития» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. т. 20. с. 118 ).

Несмотря на то, что А.СШушарин продолжал настойчиво отрицать экономическую природу первобытного общества («…в первобытности в некотором смысле были общие средства производства, а в некотором совсем нет. Но все вообще экономические отношения (собственность на средства производства) имеют примерно такую же связь с производственной сущностью апополитейной (тогдашней, подлинной, «первозданной» и критической) первобытности, какую имеет кухонная утварь жен глав правительств к сути и ходу войны между руководимыми ими державами, т.е. по сути никакого» (Цит. изд. т.2. с.73), тем не менее, он затронул важный вопрос о том, создавался ли в те далекие времена прибавочный продукт или не создавался, комментируя при этом выказывания на этот счет Ю.И.Семенова и Л.С.Васильева. А.С.Шушарин считает, что «в строгом значении «прибавочный продукт» - понятие только капиталистического производства» (Цит. изд. т.2. с.68). Если бы это было так, как утверждал А.С.Шушарин, то следовало бы вообще отрицать факт эксплуатации человека человеком в докапиталистических формациях.

Однако скажем прямо, вопрос о прибавочном продукте именно в первобытном обществе, которое не знало еще эксплуатации человека человеком, далеко не из простых. В своей монографии «К общей теории политической экономии » я пишу: «Можно выделить два периода в развитии способа производства первобытного общества. Первый период эволюционного развития завершился переходом от добывающего к производящему типу хозяйственной деятельности. Второй период , когда уже преобладало производство, основанное на земледелии и содержании домашнего скота в сочетании с охотой, рыболовством, сбором пищевых растений, завершился тогда, когда производительные силы развились настолько, что племена стали устойчиво и надежно производить прибавочный продукт» (с.160 ). Итак, только с ростом производительности труда в эпохи позднего неолита и энеолита стала возможной новая форма экономических отношений в области распределения продуктов. На раннем этапе существования первобытной общины и речи не могло быть о каких-либо формах распределения, кроме уравнительного, а также о регулярном обмене продуктами, ибо существовал только обмен деятельностью. И лишь с возникновением возможности устойчивого , надежного производства прибавочного продукта возникают новые формы связи между стадиями воспроизводственного процесса, создаются условия для реализации прибавочного труда (как внутри общины, так и за ее пределами).

Где проходил водораздел между необходимым и прибавочным продуктом в первобытном обществе?

Начнем рассмотрение данной проблемы с констатации того, что в принципе не существует каких-либо границ объема абсолютных потребностей индивида. Так было всегда, так всегда и будет. Конечно, некоторые могут возразить: ведь человек не может поглощать в течение суток неограниченного количества пищи, ибо существует определенный физиологический предел потребления продуктов питания. Или, продолжая развивать эту мысль, можно утверждать, что человек не может одновременно одевать две пары обуви и т.д. Спору нет, что касается так называемых насущных (витальных ) потребностей, то с той или иной степенью условности можно говорить о каких-то ее абсолютных границах. Однако все дело в том, что потребности человека не сводятся только к витальным. Существует еще масса иных потребностей (социальных, духовных и т.д.), для которых вообще не существует каких-то абсолютных границ. Да и ряд видов витальных потребностей в силу тех или иных причин могут быть безграничными. И поэтому, несмотря на то, что соотношение между необходимым и прибавочным продуктом, вне всякого сомнения, формируется с учетом многообразных потребностей человека, окончательный и исчерпывающий ответ на вопрос о границе между необходимым и прибавочным продуктом следует искать в сфере общественных отношений, в том числе экономических . Все дело в том, что объем прибавочного продукта определяется не только непосредственными потребностями индивида, но и того коллектива (сообщества), в котором он живет. Так, в первобытной общине существовала потребность в производстве орудий труда и оружия, а также самых различных средств производства и создании условий, обеспечивающих воспроизводство общины (поддержание очага, устройство жилища, заготовка лекарственных растений, содержание детей и престарелых и т.д. и т.п.). А с появлением служителей религиозных обрядов, возникновением внутриобщинной, племенной и родовой элиты, постоянных вооруженных формирований нарастала потребность выделять определенную долю создаваемого продукта и на их содержание. Состыковка непосредственно индивидуальных и коллективных (общественных) потребностей предполагала наличие какого-то механизма согласования этих потребностей . В силу данного обстоятельства величина прибавочного продукта определялась всей системой общественных отношений, регулирующих механизм воспроизводства жизни общины, племени и рода, а не только и даже не столько объемом абсолютных потребностей членов первобытной общины.

Кроме того, необходимо учитывать и следующее фундаментальное обстоятельство: труд, создающий средства удовлетворения экономических потребностей, всегда персонифицирован , являясь деятельностью данного, конкретного трудоспособного индивида. Именно поэтому необходимый и прибавочный труд также всегда персонифицирован . Говоря другими словами, данный конкретный индивид в общине всегда производил (изначально!) определенное количество прибавочного продукта, ибо без этого невозможно было бы воспроизводство рода человеческого, да и содержание недееспособных престарелых членов общины, еще нужных для выживания ее, как единого общественного организма.

По мере роста производительности труда, как в силу применения более эффективных орудий труда, более совершенных приемов труда (технологий), а также повышения уровня искусности и опытности самого работника, создавалась возможность увеличения и величины прибавочного продукта (относительной и абсолютной). Этот прибавочный труд создавал все возрастающую массу прибавочного продукта, направляемого как на расширенное воспроизводство общины, так и на обслуживание жизненно важных для нее функций (религиозные обряды, управление, вооруженные конфликты).

В силу вышесказанного, утверждение А.С.Шушарина о том, что прибавочный продукт является понятием только для капиталистического производства, следует, интерпретировать в том смысле, что использование термина «прибавочный продукт » для первобытнообщинного способа производства не совсем корректно. Возможно, целесообразно его именовать «продукт для общины » (по аналогии с «продуктом для общества » при социализме). Однако отрицать в принципе необходимость производства продукта, абсолютно необходимого для обеспечения расширенного воспроизводства первобытной общины , было бы нелепым. Кстати, К.Маркс в «Критике политической экономии (черновой набросок 1857-1858 годов )» применял понятие «прибавочный продукт » при анализе первобытнообщинной формации. Так, он писал: «…индивиды ведут себя не как рабочие, а как собственники и как члены того или иного коллектива (Gemeinwesen), которые в то же время трудятся. Целью этого труда является не созидание стоимости, - хотя они и могут выполнять прибавочный труд, чтобы выменивать для себя чужие продукты, т.е. прибавочные продукты (других индивидов), но целью всего их труда является обеспечение существования отдельного собственника и его семьи, а также и всей общины» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг.М.: Издательство политической литературы. 1980. с.467).

Что же касается рабовладельческой и феодальной формации, то применение в отношении них понятия «прибавочный продукт » является, вне всякого сомнения, корректным. Однако при этом следует иметь в виду, что само формирование величины прибавочного продукта в некапиталистических формациях (исключая первобытнообщинный и социалистический способы производства) происходит в иной системе экономических отношений.

Следующей действительно важной проблемой, за исследование которой А.С.Шушарин взялся, является вопрос о том, как из первобытного стада древних гоминид образовались люди, а затем и общество, т.е. первобытная община. Разрабатывая эту проблему, он снова (в который раз!) отрекся от экономического подхода. В параграфе 7.2.2. «Забыть и наплевать (про все экономическое )» (нет, чтобы наоборот, - наплевать и забыть) он разразился следующим ругательным абзацем: «Практически все экономические понятия (само слово «экономическое») не имеют касательства к сути первобытности и ее преодолению. Подчеркну, стоит только произнести слова, скажем, «экономика», «продукт», «обмен», «распределение», «средства производства» и пр., то все, конец, беспросветный мозговой тупик «материализма лавочника» (Б. Поршнев). Да что понятия, вся черно-белая логика, монологический дух понимания, «вещизм», кретинизм «теории формаций» (М. Мамардашвили) – все эти следствия экономического догматизма стоят буквально поперек революционного уяснения сути первобытности. (А равно, напомню, хоть и совершенно в иных формах, мирооснов всей современности.)

Вместе с тем назвать первобытность неэкономической, доэкономической, предэкономической – это еще лишь высказать самое легкое, отрицательное суждение, а положительное, конкретное постижение всегда тягомотно» (Цит. изд. т.2. с.74).

Итак, последуем вслед за А.С.Шушариным, который, не прибегая к методологии исторического материализма и заодно отрицая саму возможность от фактов перейти к теории, ссылаясь при этом на авторитет А.Эйнштейна, попытался выработать свою концепцию возникновения из древних гоминид человеческого общества. Кстати, Пол Фейерабенд подробно разобрал утверждение А.Эйнштейна о том, что научные теории и понятия являются «свободными созданиями человеческого мышления» и пришел к выводу, что оно ошибочно. (Фейерабенд П. Прощай разум. Издательство АСТ. М.: 2010. С.170-178 ).

Суть исходной позиции А.С.Шушарина изложена в следующем предложении: «Первобытность как определенная, критическая, наконец, неравновесная (нарастающе неустойчивая) форма жизни преодолевалась, несмотря на продолжительность, объективную запутанность, зигзаги, возвраты, эволюции и инволюции, хаотизированность реального процесса, скачком, причем сáмой в буквальном смысле социальной революцией, из всех какие вообще до сих пор знала история. Но понять не дежурно-риторически этот взрыв, слом, скачок и т.д. – это значит описать систему господствующих отношений в состоянии бифуркации, гибели или негэнтропийного восходящего прорыва, все того же революционного снятия, т.е. сброса в небытие господствующей формы при сохранении (симметризации) ее естественного содержания под контролем типологически уже новой «постформы» или даже множества «постформ» (Цит. изд. т.2. с.78).

Весь процесс берет свое начало от переломной, критической первобытности , когда людей еще не было, а были «предлюди» . Они уже владели орудиями в виде обработанных «дубин», камней, костей, обладали прямохождением, умением «обезьянничания» (подражания) и т.д., однако их «орудийность» (термин А.С.Шушарина) была еще недостаточна для того, чтобы относить их к людям.

«Более того, - писал А.С.Шушарин, - по всей вероятности, орудийных форм было преполно, но по большей части как раз в силу вооруженности они были самоистреблены или истреблены «конкурентами» (Цит. изд. т.2. с. 81). Но все-таки, видимо, не все были истреблены или самоистреблены, ибо далее мы читаем, что «…орудийность, вне всяких сомнений, – необходимое условие очеловечивания наших предков, но далеко не достаточное. На этот счет, например, Е.Я. Режабек в начавшей формироваться «второй природе» точно добавляет к орудиям и «другие культурные артефакты» (Режабек Е.Я . Становление мифологического сознания и его когнитивности // ВФ, 2002, № 1, с. 57, 63 ). К наиболее ранним из них, кроме орудий (так или иначе обработанных «дубин», камней, костей), вероятно, можно отнести «каталоги» опасного и съедобного, приемы охоты, собирания, разделки пищи, использование (даже сначала еще до добывания) огня, укрытия от непогоды, нательные шкуры и т.д. и т.п.» (там же).

Итак, сделаем паузу и заметим, что А.С.Шушарин все-таки не смог обойтись без признания роли орудий труда в формировании людей. Однако умения изготовлять орудия труда и ими пользоваться оказалось совершенно недостаточно, чтобы совершился «негентропийный восходящий прорыв». Кроме того, понадобились овладение огнем, а также знание опасного и съедобного, приемов охоты, собирания, разделки пищи, укрытия от непогоды, наличие нательных шкур и т.д. и т.п. Что же из себя представляла эта «вторая природа»? Да все те же элементы производительных сил и продукты материального производства, согласно марксистской политической экономии, от которой А.С.Шушарин открещивался, как черт от ладана, на которую он решил «наплевать и забыть». Напомню, что я писал в параграфе 4.2., посвященном понятию «производительные силы » (стр. 90 ) в своей вышеупомянутой монографии «К общей теории политической экономии »: «Производительные силы включают в себя: 1) рабочую силу, 2) землю и полезные ископаемые, 3) орудия труда, 4) производственные здания, сооружения и помещения, где осуществляется процесс производства,5) технологию, 6) энергию и 7) предметы труда (сырье, материалы, полуфабрикаты).

В первом томе «Капитала » К.Маркс дает следующую универсальную формулировку понятия «рабочая сила »: «Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные стоимости» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. 2-ое изд. т. 23. с. 178 ). Подчеркиваю – и духовных способностей, которыми обладает рабочая сила.

Так что ничего нового А.С.Шушарин вместе с господином Е.Я. Режабеком не изобрел. Он так и не открыл нам тайны формирования «второй природы », в результате приобретения которой предлюди превратились в людей. Зато мы можем прочитать победоносную реляцию о величайшем, поистине эпохальном открытии А.С.Шушарина: «Вот и получается, что следует различать, по меньшей мере, три радикально разных «первобытности »: еще миллионолетнюю «долюдскую», уже людскую, но еще неустойчивую, критическую, переломную, предреволюционную и революционную, и, наконец, в итоге уже постреволюционную, в том числе как продвинутую, так и синполитейную, периферийную. В такой дифференциации первобытности со всей очевидностью «тон задает» не «фазовая» («стадийная», «формационная») призма видения реалий, а именно революционная. В пределах каждой из этих «первобытностей» были самые разные перемены, но и суть каждой их них различна самым принципиальным образом вне зависимости от протяженной хронологии развития событий. Причем носителей «долюдской» первобытности на планете давно не осталось , в то время как во всех даже самых глубоко отсталых синполитейных формах носители– уже люди , а тем самым и уже социальность этих форм – пусть крайне примитивные, но уже общества» (Цит. изд. т.2. с.82). Словом, мы видим одни общие фразы, не раскрывающие нам механизма революционных переходов из одной фазы в другую. Однако если основательно вдуматься, то это не только фразы, а отрицание им огромного пласта истории первобытного общества. Первый и второй вид первобытности, по А.С.Шушарину, т.е. пока еще не сформировалось общество первобытных людей, к истории человечества относить не следует. Он одним росчерком пера вычеркнул из истории весь палеолит, а также большую часть мезолита.

Не могу не привести слов А.С.Шушарина о том, как он, совершив эту вивисекцию, интерпретировал процесс образования человеческого общества: «В этой первобытности человек уже был, а обществ не было – в этом вся суть исходного социологического понимания этого сверхпарадоксального состояния (равно и в наши времена общества уже есть, но человечества как общества еще нет). Причем когда мы говорим, что человек уже был, то это, конечно, не первобытные Ивановы, Петровы, Сидоровы со своими ближайшими родственниками, а уже весь род человеческий (в видовом смысле), но еще не общества. Такого состояния действительно никогда и нигде непосредственно в чистом виде не было . Было полилектически действительно и то и сё, и не то и не сё. Но в толще этого хаоса как раз и преодолевалось указанное сверхпарадоксальное переломное состояние» (Цит. изд. т.2. с.83). Не знаю как вы, читатель, но я умнее не стал, прочитав эту фразу. Что означают эти слова «Такого состояния действительно никогда и нигде непосредственно в чистом виде не было . Было полилектически действительно и то и сё, и не то и не сё.»? А ведь самое интересное, согласитесь, осталось за кадром: каким же образом «в толще этого хаоса как раз и преодолевалось указанное сверхпарадоксальное переломное состояние»? И повторяю, можно ли вычеркивать из истории первобытного общества две эпохи: палеолит и практически весь мезолит?

А.С.Шушарин цитирует высказывание Ф.Энгельса, о том, что труд создал «готового человека», опуская при этом все, что тот написал о других важнейших факторах, обусловивших превращение обезьян в человеческое существо . Я имею в виду идеи Ф.Энгельса, изложенные им обстоятельно, подробно и ясным языком в «Диалектике природы » (раздел «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» ), в частности, о появлении прямой походки и разделении функций между руками и ногами, о развитии анатомии рук, благодаря чему свободная рука обрела способность усваивать все новые и новые сноровки, о роли наследственности в передаче освоенных трудовых навыков, о развитии гортани и т.д. Я вынужден привести две цитаты из указанного произведения Ф.Энгельса, чтобы показать, насколько тот глубже, чем А.СШушарин, понимал процесс формирования человека и общества.

«Рука, таким образом, - писал Ф.Энгельс, - является не только органом труда, она также и продукт ее. Только благодаря труду, благодаря приспособлению к все новым операциям, благодаря передаче по наследству достигнутого таким путем особого развития мускулов, связок и, за более долгие промежутки времени, также и костей, и благодаря все новому применению этих переданных по наследству усовершенствований к новым, все более сложным операциям, только благодаря всему этому человеческая рука достигла той высокой ступени совершенства, на которой она смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жизни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини.

Но рука не была чем-то самодовлеющим. Она была только одним из членов целого, в высшей степени сложного организма, и то, что пошло на пользу руке, шло также на пользу всему телу, которому она служила…Начинавшееся вместе с развитием руки, вместе с трудом господство человека над природой расширяло с каждым новым шагом вперед кругозор человека. В предметах природы он постоянно раскрывал новые, до того неизвестные свойства. С другой стороны, развитие труда по необходимости способствовало более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней осознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена. Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них появилась потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган: неразвитая гортань обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно научались произносить один членораздельный звук за другим» (К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч. 2-ое изд. т. 20. С.488-489 ).

И после Ф.Энгельса просто стыдно читать написанное А.С.Шушариным, который расхваливает А.Мэмфорда, трактовавшего процессы очеловечивания значительно примитивнее, чем это делал Ф.Энгельс. И все это сопровождается, мягко говоря, упреками А.С.Шушарина в адрес «экономистов» (читай марксистов). Цитирую этот абзац целиком (Цит. изд. т.2. с.86) : «В этом же плане А.А. Воронин находит у историософа техники Л. Мэмфорда прямо-таки крамольные для экономистов (примат орудий, средств производства) мысли. «…Возникновение языка – напряженная кульминация более элементарных человеческих форм выражения и передачи значения – было несравнимо более важным для дальнейшего человеческого развития, чем обработка горы ручных топоров… Рассматривать человека как главным образом изготавливающее орудия животное – это значит пропустить основные главы человеческой предыстории, которые фактически были решающими этапами развития. В противовес стереотипу, в котором доминировало орудие труда, данная точка зрения утверждает, что человек является главным образом использующим ум, производящим символы, самосовершенствующимся животным, и основной акцент его деятельности– его собственный организм» (Воронин А.А . Периодизация истории… // ВФ, 2001, № 8, с. 20 ).

Однако на этом А.С.Шушарин не успокоился. Наряду с изобретением различных заумных терминов, призванных заменить всем понятные слова на русском языке, он решил предпринять еще одну решительную атаку на марксизм, Он объявил, что настало время для комментариев «генерализованно разрывающих с марксистской ортодоксией» по вопросу «О человеческом труде и промахе Маркса в его трактовке » (параграф 7.2.6.2.). Вот эти комментарии: «Во-первых , конечно, «труд создал» человека – это не более чем афоризм. В этом отношении давно верно принято считать, что вне человека, до человека самого явления труда не существовало. Но указанный афоризм просто кратко и обозначает то, что в развитии биогеохимической формы движения материи произошла самосборка усложнения, образование нового негэнтропийного, трудового уровня или просто человеческой формы движения, антропоморфирующей все биогеохимическое движение… во-вторых , этот труд, а не угодно, «предтруд» сначала и еще долго (орудийно, как иногда считается, даже не менее 2 млн. лет) был «животно-образным», «инстинктивным» (Маркс). И лишь в результате длительного процесса он приобрел форму, которая «составляет исключительное достояние человека» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23. с. 189) . Однако большой промах допустил Маркс, дав, затем в марксизме канонизированные, «простые моменты процесса труда» в виде его гомогенной экономической характеристики («предмет», «средства труда») и верной, но субъективистской формулы («целесообразная деятельность») труда» (Цит. изд. т.2. с.89-90).

Так в чем же заключался «промах» К.Маркса? Оказывается в том, что он слишком упростил понятие «труд », субъективировав один из его моментов, заключающийся в том, что конкретный труд представляет собой целесообразную деятельность . И вот этим «промахом» и воспользовался экономический догматизм, напрочь выкинувший из человеческой деятельности все «невещественное». Более абсурдного обвинения в адрес К.Маркса и его последователей просто трудно придумать. Ведь К.Маркс и марксистская философия не только признает огромную роль разума в трудовом процессе, считая его творческим, но и не мыслит развитие производства без познания, без науки, которую он считает непосредственной производительной силой.

Произведя подмену, приписав К.Марксу совершенно невообразимую абракадабру, А.С.Шушарин победно объявил, что «труд же (деятельность) бесконечномерен, неопределенно-открыт – таков единственно правильный «простой» момент исходного понимания» (Цит. изд. т.2. с.90). Теперь все встало на свои места и стало ясно, как божий день, с какой целью А.С.Шушарин критиковал К.Маркса. Цель эта состояла в том, чтобы ликвидировать само понятие «труд », введя взамен него понятие «бесконечномерная деятельно сть».

. Теперь в это бесконечномерное понятие можно втиснуть все, что угодно, абсолютно все виды человеческой деятельности: танцы, футбол, восхождение на вершину горы и т.д. и т.п. И не только деятельность, но даже и все неживое, информацию, вещи . Читатель сам может убедиться в этой невероятной метаморфозе, прочитав нижеследующий пассаж А.С.Шушарина: «Человеческий труд расчленен и соединен, т.е. многомерен, процессуально, половозрастно (уже только новорожденный младенец в высшей степени тяжелейше трудится по своему же очеловечиванию, сперва хотя бы в сложнейшем процессе приобщения к общению), ситуационно, субъектно (индивидуально, поколенчески, гетерогенно-коллективно), коммуникативно, объектно (человек, живое, в том числе другие люди, неживое, информация, вещи, многообразные процессы, формы деятельности и т.д.), психологически, генетически, модально, мотивационно и т.д. Это бесконечномерная деятельность уже людей в их взаимодействиях между собой и миром, его же высшая материальная негэнтропийная форма, в свою очередь исторически развивающаяся» (Цит. изд. т.2. с.90).

И вот после введения в свою полилогию нового содержания понятия «труд », заменив его понятием «деятельность », А.С.Шушарин подвел своеобразный итог своему исследованию первобытности: «Итак, если воспользоваться классической формулой, «первый исходный пункт» – это и суть то, что развитие привело к существованию человека, с его бесконечномерным трудом (деятельностью), морфологической телесностью, мозгом, мышлением, языком, речью, саморастущей «второй природой» (моря артефактов означающих «слов», процессов, вещей, орудий, приемов действий и т.д.) и пр. в форме переломного, первобытного состояния» (Цит. изд. т.2. с.91). Повторяю, по времени образование первобытного общества («культур вообще») А.С.Шушарин относит к концу верхнего палеолита

Кстати, что касается культуры во времена палеолита, то я не могу удержаться от того, чтобы не процитировать следующую выдержку из книги Пола Фейерабенда «Прощай разум»: «Дело не во взаимодействии культур. Хотя здесь все еще и продолжается неуклонное распространение западной цивилизации, имеются первые обнадеживающие признаки формирования более терпимого отношения к иным формам жизни, нежели наш собственный. Эта терпимость обсусловлена не только сентиментальными чувствами, она имеет практические основания. Она связана с целым рядом интересных и поразительных открытий, начиная с открытия в конце девятнадцатого столетия поразительного палеолитического искусства» (Фейерабенд П. Прощай разум. АСТ. М.: 2010. с.245 ). Любопытно, как мог бы объяснить А.С.Шушарин этот феномен, если, как он считает, в течение длительной эпохи палеолита еще не существовало человеческого общества? Мы восхищаемся палеолитическим искусством наших предков, а А.С.Шушарин спокойно вычеркивает эту эпоху из истории человечества во имя торжества логики своей полилогии.

Вот, собственно, и все, что смог сообщить нам А.С.Шушарин о первобытной общине в этой главе, большая часть которой посвящена фундаментальным понятиям полилогии : «собственность », «общая жизнь », «социально-биологическое взаимодействие », «органическое разделение труда », «фундаментальное основание бытия », «состояние телесного и духовного состояния общес тва», «душа », «эгостадность », «эгокультурность », «предел состояния » и др. Продолжал А.С.Шушарин и свой поход против «формационного взгляда» и «экономизма», по пути исправляя ошибки К.Маркса, запутавшегося в элементарных понятиях социологии.

Объявив о возникновении первобытного общества, А.С.Шушарин, вновь перенес свое внимание на понятие «объект собственности». Естественно, его целью было доказать, что собственность – это не просто объект (но ни в коем случае отношения между людьми по поводу того или иного объекта!), а нечто такое, что не должно быть связано с экономикой. И здесь он в поисках аргументов совершает самый настоящий подлог, ссылаясь на раннего К.Маркса. Здесь я вынужден привести довольно длинную цитату А.С.Шушарина и для разоблачения его подлога – соответствующие цитаты из произведения К.Маркса «Критика политической экономии» (черновой набросок 1857-1858 годов ».

А.С.Шушарин писал: «Прежде всего в любом случае собственность суть отношение к «условиям производства как к своим собственным», а присвоение есть «использование... человеком... условий своей субъективной деятельности» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 46, ч. I , с. 482–485 ).. Но вот, что это за условия или обстоятельства производства, т.е. чтó именно, какой объект этих обстоятельств производства находится в доминирующей и всевластвующей первобытной собственности, присваивается, используется, воспроизводится и т.д.? Почему несколько раз Маркс повторяет одну, просто «нелепую» для экономических теоретиков мысль (заметим здесь лишь, что «племя» гораздо более позднее образование): «Одним из… условий производства для живого индивида является его принадлежность к какому-либо естественно сложившемуся коллективу ... Его собственное производительное существование возможно только при этом условии»; «собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) (означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования)»; «основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) – быть членом племени» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 46, ч. I , с. 481, 482 ). Что же это за собственность такая, объект которой не сводится к людям, вещам, земле и пр., которая является отношением к условиям, даже выражается как-то совершенно странно, не как обладание чем-то, а, наоборот, принадлежностью самого индивида чему-то (коллективу, племени, общине)? В этой же связи с собственностью Марксом упоминается и язык , что, так сказать, и вовсе ни в какие экономические ворота (а лучше сказать – экономическую «щелку») не лезет» (Цит. изд. т.2. с.100-101).

Для начала отмечу, что для формирования вышеприведенной цитаты А.С.Шушарин использовал разрозненные выдержки из пяти различных мест довольно обширного текста, посвященного трем формам первобытной общины (в общей сложности 26 страниц). Он интерпретировал высказывания К.Маркса в угодном ему духе, приписывая ему свою точку зрения, а именно, что собственность – это все, что угодно, только не средства производства первобытной общины

Что же на самом деле писал К.Маркс?

Воспроизвожу только те абзацы или отдельные предложения, из которых А.С.Шушарин надергал подходящие для его «аргументации» выдержки (слова, использованные А.С.Шушариным мною подчеркнуты).

1. «Поскольку собственность является только сознательным отношением к условиям производства как к своим собственным (для отдельного человека это отношение создано общиной, объявлено в ней законом и гарантировано общиной), т.е. поскольку существование производителя выступает как существование в объективных условиях, ему принадлежащих, постольку она осуществляется только через само производство. Действительное присвоение впервые совершается не в мысленном, а в активном, реальном отношении к этим условиям; это есть действительное использование их человеком как условий своей субъективной деятельности » (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I . М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 488) .

Во-первых, обращает на себя внимание то, что А.С Шушарин при цитировании упустил слова «как » и «их ». Первое опущенное слово («как») относится к использованию человеком природного фактора , т.е. важнейшего элемента производительных сил (это вытекает из предыдущего текста). Второе упущенное слово («их» ) относится к производственной деятельности индивида (производителя), ибо, как писал К.Маркс, существование индивида в объективных условиях, ему принадлежащих, осуществляется только через само производство, которое в первобытном обществе являлось коллективным.

Чтобы у читателей не оставалось никаких сомнений, приведу еще одну цитату, в которой К.Маркс поясняет, что относится к условиям производства индивида в первобытном обществе. Он писал: «Собственность, - писал К.Маркс, - означает, следовательно, первоначально не что иное, как отношение человека к его природным условиям производства как принадлежащем ему, как к своим собственным, как к предпосылкам, данным вместе с его собственным существованием , - отношение к ним как к природным предпосылкам его самого, образующим, так сказать, лишь его удлиненное тело» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I . М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 486) .

2. «Итак, собственность означает принадлежность индивида к какому-либо племени (коллективу) (означает иметь в нем основу для своего субъективно-объективного существования), а через посредство отношения этого коллектива к земле как к своему неорганическому телу – отношение индивида к земле, к внешнему первоначальному условию производства (так как земля есть одновременно и сырье, и орудие, и плод) как к неотъемлемой предпосылке его индивидуальности, к способу существования последней. Мы сводим эту собственность к отношению к условиям производства » (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I . М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 487) .

Читатели уже наверняка обратили внимание на то, что А.С.Шушарин из этой цитаты не воспроизвел главного – мысли К.Маркса об отношении индивида и коллектива к земле, как главному объекту собственности.

3. «Основное условие собственности, покоящейся на племенном строе (к которому первоначально сводится община) – быть членом племени » (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I . М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 487) .

Естественно, что главным субъектом воспроизводства рода человеческого в те далекие времена была община и индивид не мог существовать вне общины. Поэтому отношение индивида к собственности выражалось через отношение племени к средствам производства .

4. «Одним из природных условий производства для живого индивида является его принадлежность к какому-либо естественно сложившемуся коллективу: племени и т.п. Это например, является уже условием для развития его языка и т.д. Его собственное производительное существование возможно только при этом условии» (К.Маркс. Экономические рукописи.1857-1861 гг. часть I . М.: Издательство политической литературы. 1980. с. 486) .

Трудно себе представить, что А.С.Шушарин не понимал смысла написанного К.Марксом. Приписать К.Марксу мысль о том, что «ни в какие экономические ворота не лезет» им написанное о связи индивида и общины с землей и вообще средствами производства можно было только в целях сознательного использования выдержек для доказательства своей иррациональной концепции о том, что собственность является объектом, суть которой нечто неэкономическое. К.Маркс в вышеприведенной цитате (№ 4) совершенно недвусмысленно написал, что язык нужен индивиду для его собственного производительного существования. И он никогда не рассматривал язык в качестве объекта собственности.

Причислив К..Маркса к сторонникам его иррациональной трактовки понятия «собственность », А.С.Шушарин уже не жалеет слов для ее пропаганды. Он хвастливо заявил, что в свое время он под объектом собственности назвал «весь мир ». «Предметным содержанием этого объекта, - писал А.С.Шушарин, - (на чтó именно собственность, в связи с чем отношения; чтó суть здесь главное богатство, ценность, основа смысла для человека и одновременно узурпировано) является не что иное, как сама простая общая жизнь людей, материальный процесс простейшего человеческого сосуществования, без коего абсолютно невозможно самое бытие. Смысл жизни, частенько парадоксально близко к сути говорят, в самой жизни. Общая жизнь – это и есть самое наипростейшее (потому и предстающее крайне абстрактным, неуловимым, перстом не указуемым, мистифицируемым, поэтизируемым и пр.), самое основополагающее условие (объект, обстоятельство, богатство, ценность) человеческого существования вообще" (Цит. изд. т.2. с.102).

Итак, величайшим открытием А.С.Шушарина, призванным совершить переворот в социологии, является понятие «общая жизнь людей » во всех ее красках. И без всякой там экономики! Например, питание является неэкономическим процессом жизнедеятельности, в состав которого он включил ее добывание и приготовление (См . цит. изд. т.2. с.105). Для вящей убедительности все еще сомневающихся читателей в фундаментальности открытия А.С.Шушарина я вынужден привести еще одну довольно длинную цитату, в которой он во всей полноте и красоте раскрывает смысл нового понятия «собственность ». «Общая жизнь не есть обычная вещь, не есть она и сама жизнь во всем неисчерпаемом содержании, а есть внеиндивидуальный, внесубъективный (объективный), внесубъектный (объектный), т.е. являющийся самым глубоким, объект обстоятельств производства и присвоения как течение или процесс жизни человеческих организмов . (Но это уже не биологические, а именно социально-биологические существа; в противном случае человека с равным успехом можно считать и абиотическим образованием, ибо законы химии, физики ни в каком организме не нарушаются; так сказать, человек – химическое существо, что уже явно нелепо, хотя без химических реакций ни один ген не шевельнется.) Процесс жизни человеческих организмов, общая жизни как объект – процесс и состоит в том, что люди просто сообща и есть люди, что они именно как люди родятся, дышат, говорят, едят, пьют, одеваются, чувствуют, работают, отдыхают, развлекаются, любят, ненавидят, радуются, страдают, размышляют, умирают. Древнейший вопрос «Быть или обладать?» и подсказывает, что в рациональном осмыслении быть и значит, прежде всего, обладать (присваивать, пользоваться) просто общей жизнью, культурой вообще, или просто культурой человеческого события. Причем если, например, язык (вообще) является свидетельством того, что общая жизнь суть непрерывный процесс (даже общечеловеческий) со своего рода ареально полевой (не «атомистичной») типологией, то, скажем, родство (в широком, не только единокровном смысле) характеризует еще общую жизнь, как имеющую объективно-образную фактуру с реальными и даже жесткими структурами» (Цит. изд. т.2. с.105).

Как вам нравится его мысль, что общая жизнь «не есть обычная вещь, не есть она и сама жизнь»? Или что человек является абиотическим образованием? Или такое поистине великое высказывание: «как люди просто сообща и есть люди»? Или то, что отныне объектом собственности являются процессы рождения людей, их дыхание, их «говорение», их питание и потребление напитков и т.д. и т.п. вплоть до процесса умирания. Подводя итог определению понятия «собственность », А.С.Шушарин писал: «Итак, похоже, теперь можно понять, что своего рода абсолютная социальная фундаментальность и одновременно невещная, процессуальная, объективно-образная «неосязаемость» общей жизни и образует до сей поры в основном иррациональные и дорациональные (но иногда «впечатляющие») формы ее осмысления» (Цит. изд. т.2. с.107 ). Надеюсь, что сам А.С.Шушарин все-таки понимал смысл им написанного.

Кстати, если читатель затрудняется определить, относится тот или иной объект к собственности, то А.С.Шушарин дает нам в руки элементарно простое правило. Достаточно связать что-то или нечто с местоимением «мой ». Например, Вы представляете кому-то свою супругу и произносите обычную в этих случаях фразу: «Будьте знакомы, моя жена Наталья Павловна». И супруга сразу же становится Вашей собственностью. Или достаточно Вам произнести: «Вот мой дом, в котором я живу» и он станет тот час Вашей собственностью. Или Вы говорите на торжественном собрании: «Пусть процветает моя Родина» и она, т.е. вся страна превращается в объект Вашей собственности и т.д. вплоть до Вселенной, в которой Вы имеете счастье жить.

Комментируя первую строку таблицы, я задал два вопроса, на которые ожидал получить ответ в новой главе. Этими вопросами были следующие: «Почему теория должна называться политическим социогенезом? И сводится ли ее суть только к простой культурологии ?» Ответ А.С.Шушарина на эти вопросы таков: «Понятно, что пока все эти слова – непонятные, еще пустые и необычные названия, но такова уж логика движения от метафор эндогенных изоморфизмов к предметной сущности, т.е. к эскизу теории кризиса и преодоления первобытности, или простой (абстрактной) культурологии, или «политического социогенеза» («политического», конечно, не более чем во фразеологизме «политической» экономии после А. Монкретьена)» (Цит. изд. т.2 с.107 ). Не знаю, как вы, читатели, но я пока внятного ответа на свои вопросы не получил. Придется еще подождать.

А теперь наступило время понять, что означает понятие «социально-биологическое взаимодействие ». Суть его, по А.С.Шушарину, такова: «Социально-биологическое взаимодействие – это самое фундаментальное , самое повседневное, повсеместное и наипростейшее «акультурное» (в смысле универсальное, «общекультурное») взаимодействие действующих, говорящих, «природопользующих» людей, именно как человеческих (тем самым и осоциаленных) организмов ; это взаимодействие людей вообще или просто людей . Эти взаимодействия пронизывают для любых времен, стран и народов всю жизнь, любое ее мгновение, но кажутся, с одной стороны, незаметными, ибо в обычной нашей жизни давно предстают совершенно естественными, повсеместными, грубо говоря, как проявляемые со всей «равноправностью» даже в отношениях с преступниками, можно сказать, окончательно не потерявшими человеческого облика, не ставшими зоологической нелюдью. Хотя даже и эту публику в нынешние времена появились намерения в разряд людей зачислять.

С другой стороны, это же самое фундаментальное базовое взаимодействие является и крайне абстрактным как в смысле «объективной нереальности», или «нереальной объективности», всякой социальной симметрии, так и по причине имманентно слабой объективной структурированности и одновременно, несмотря на базовую гомогенность, высокой внутренней «размерности» (Цит. изд. т.2. с.109 ).

Разъясняя далее для малопонимающих читателей суть этого фундаментального понятия, А.С.Шушарин предупреждает, что оно бесконечно далеко по плоти, духу, сути, лексике и пр. от всего экономического, и в то же время оно безмерно жизненно, повседневно. (Цит. изд. т.2 .с.111 ). Например, используем в качестве примера его гениальную мысль о питании. Само питание – это процесс, являющийся объектом Вашей собственности, но он, хотя и повседневный, однако ничего общего с экономикой не имеет, ибо пища, которую Вы потребляете, согласно полилогии А.С.Шушарина, бесконечно далека от базового «социально-биологического взаимодействия». Не очень понятно? Тогда почитайте следующее предложение, возможно, оно поможет Вам уяснить суть «социально-биологического взаимодействия »: «Действительно, например, питание и общение, детство и материнство, воспитание, домашнее хозяйство, быт и др. непосредственно связаны именно с социально-биологическим взаимодействием. Но, строго говоря, его невозможно вычленить, оно есть всюду, оно исключительно богато по содержанию, но существует только в своей холистичной, но абстрактно-гомогенной типологичности «объективной нереальности» социальной симметрии» (Цит. изд. т.2. с.111-112 ).

Величайшие мыслители в лице К.Маркса, Э. Дюркгейма, Д. Лукача, А Ж.-П. Марата и др. пытались разобраться в содержании данного понятия, но им это оказалось не по зубам. Одному А.С.Шушарину удалось «раскусить» его суть. Вкратце она такова: «Короче говоря, обширнейшая объемность, но и относительная гомогенность (ортогональность всем другим) этого «толстого слоя», означают, что это и есть некоторая глубочайшая «универсалия» социального бытия, самая фундаментальная или, можно сказать, околоматематическим языком, абсолютно необходимая, хотя и недостаточная , для самого существования людей, т.е. одна симметрия, или социально-биологическое базовое взаимодействие» (Цит. изд. т.2. с.113 ).

Я вначале полагал, что новое понятие, введенное А.С.Шушариным в оборот, является синонимом понятия «общественное отношение ». Но я ошибался. А.С.Шушарин, насколько я его понимаю, во-первых, исключает из своего нового понятия все экономическое, а во-вторых, включает в него и биологическое взаимодействие людей, например, процесс деторождения.

А.С.Шушарин никак не может оставить в покое столь уважаемого им К.Маркса, продолжая и далее приписывать ему всякие несуразности. Так в следующем параграфе он обвинил К.Маркса в том, что тот все перепутал и отношения людей в обществе свел к товарному обмену . Не верите? Так почитайте в оригинале это нелепое обвинение: «В качестве одного механизма именно вещественно-продуктового взаимодействия Маркс выявил обмен вещами (вещественный обмен), совершаемый людьми в их узком и определенном качестве агентов этого обмена…С тех пор, можно сказать, обмен («товарообмен» или продуктообмен) и понимается, как чуть ли не единственный тип универсальной связи. Конечно, упоминаются, например, культурные, научные и пр. связи, но они прямо-таки меркнут по своей значимости. Но ведь не может того быть, чтоб самая сложная из «материй» характеризовалась лишь одним «солидным» типом связей. Чушь заведомая» (Цит. изд. т.2. с.114 ). Эту «чушь заведомую» придумал сам А.С.Шушарин, приписав ее К.Марксу. И с помощью такого испытанного приема он снова заимел выдуманный им объект для критики «экономизма» и исторического материализма.

. Далее А.С.Шушарин демонстрирует совершенно невероятную неграмотность в столь презираемой, ругаемой и унижаемой им экономической науке. Он утверждает, что так называемые услуги выпадают из сферы обмена. Вот его язвительное замечание на сей счет: «…скажем, поездка на такси (да и любая другая), внешне оформляемая вполне деньгами по счетчику, не имеет ни малейшего отношения к обмену, ибо указанную поездку физически невозможно приобрести, забрать, так сказать, и взять с собой. Указать же, что здесь имеет место «услуга» – значит лишь отделаться вещеподобным словцом, все с тем же «обменным» привкусом» (Цит. изд. т.2. с.115 ). Ему, изучившему «Капитал» от корки до корки, следовало бы знать, что в рыночном хозяйстве услуга является товаром , за который положено платить. Его познания в экономике можно сравнить только со знаниями академика В.Л.Иноземцева, которого он часто признает как своего верного союзника в критике «экономического догматизма».

Следующий параграф вновь демонстрирует нам некорректность А.С.Шушарина, который приписал себе открытие «разделения труда» в обществе, обвинив К.Маркса в том, что тот свел это понятие к разделению труда «на физиологической почве». Короче, чем дальше в лес, тем больше дров! Вот этот «блистательный» по своему невежеству абзац: «Социально-биологическое взаимодействие человеческих организмов, или просто людей, имеет своей основой органическое разделение деятельности, или, можно говорить, органическое, хотя и уже постприродное, разделение труда. Маркс, например, бегло упоминал о «естественном разделении труда... на чисто физиологической почве» или «в пределах семьи» (хотя это и узковато). Э. Дюркгейм связывал это же разделение труда с «биологической философией», видел в нем «факт такой общности, какой экономисты... и не подозревали» (Цит. изд. т.2. с.117 ). Ну, разве этот абзац не уникален с точки зрения перлов невежества! Придумать же такое, что человеческие организмы – это люди . Или, например, выражение «пост природное разделение труда», как будто существует природное или до природное разделение труда. Или выражение органическое разделение труда, как будто существует параллельно еще и неорганическое разделение труда. Я уже не говорю о прямом обвинении К.Маркса в том, что он лишь «бегло упоминал» о разделении труда!

Продолжая развивать свою трактовку органического разделения труда и провозгласив, что первым органическим разделением труда было разделение между физическим и умственным трудом (?) каждого отдельного индивида, а не между видами деятельности людей в первобытном обществе А.С.Шушарин расширил понятие «разделение труда » и само понятие «труд » до фантастических масштабов, включив в их сферу абсолютно все виды человеческой деятельности. Читаем: «В действительности же органическое разделение труда (деятельности) безмерно глубже и богаче, включает, скажем, даже любое собеседование (лежащее, кстати, в основе и разлюбезной товарной сделки или звонка по «телефонному праву»), взаимодействия гостей и хозяев, полов, старых и малых и т.д., даже сон и бодрствование, воспитание и игры детей. Ибо без игр детей, со временем, оказывается, мягко говоря, затруднительной и выплавка чугуна. И без сна «выплавляющих» ее тоже представить довольно трудно. Сон – так сказать, отнюдь не менее важный процесс, чем амортизация или регламент по части «средств производства» (Цит. изд. т.2. с.118 ). Теперь мы впервые уяснили себе, что взаимодействие гостей и хозяев во время застолья, мужчин и женщин в постели, а также сон и бодрствование, не говоря уже об играх малышей являются трудом и представляют собой важнейшие виды «органического разделения труда». Извините, ну, как говорится, дальше идти некуда! По А.С.Шушарину, человек, абсолютно любой и любого возраста трудится все 24 часа в сутки. Наверное, А.С.Шушарин вначале испытал это незабываемое удовольствие трудового процесса, когда он спал и во сне писал свой многотомный труд или же готовился (весь в поту) к писанию своей полилилогии во время приема пищи, ибо без пополнения своего организма углеродами, жирами, белками всех видов, а также витаминами, он не в состоянии был бы эффективно продолжать трудовую деятельность во имя создания радикальной революционной теории, переворачивающей все до сих пор существующие научные понятия с ног на голову. Согласно его теории, нет никакого смысла отправлять престарелых на пенсию, ибо они продолжают трудиться вплоть до последней секунды своей земной жизни, даже находясь на смертном одре.

И чтобы читатели не подумали, что я пародирую А.С.Шушарина, привожу полностью один абзац, в котором он разъяснял, что означает органическое разделение труда: «Это основополагающее разделение труда (деятельности) осуществляется между просто людьми (и даже, повторю, в пределах «каждодневных» перемен деятельности каждого человека), как осоциаленными (человеческими) организмами, имеющими различия возраста, пола, способностей, характера, здоровья, комплекции, чувств, силы воли, ума, хитрости, ловкости, знаний и навыков вообще и т.д. Поэтому в тяжкой абстракции («объективная нереальность») органического разделения труда (деятельности) как раз еще нет никаких охотников, рыболовов, земледельцев, космонавтов, нет граждан, специалистов и профессионалов, нет соседей, односельчан, горожан, земляков, нет товаропроизводителей, покупателей и продавцов, нет начальников и подчиненных, коллег, сослуживцев и т.д., а есть только лежащие в основе всех указанных ролей просто мамы, папы, дочери, сыновья, жены, мужья, деды, бабушки, внуки, тети, дяди, даже сами тещи и пр. родственники, а равно, что не менее существенно, вообще просто люди , что-то делающие, говорящие, пляшущие, бегущие, сидящие, спящие, едящие, радующиеся, страдающие, поющие и даже, как говорится, в меру пьющие» (Цит. изд. т.2. с.118 ). Ничего не скажешь, пользуясь выражением самого А.С.Шушарина, можно только с изумлением воскликнуть - весомей некуда ! Страшно интересно, а вот простые люди – «человеческие организмы», - безмерно пьющие, занимаются ли во время употребления алкогольных напитков трудом или саботажничают? Вот где открывается простор для научных дискуссий в будущих клубах полилогистов , которые будут обсуждать «автопоэтический», характер самых фундаментальных взаимоотношений людей и дискурса по поводу общей жизни на основе механизма общения» (Цит. изд. т.2. с.119) .

Я подумал, а не вдохновили ли А.С.Шушарина на раскрытие неизвестного до сих пор науке содержания понятий «труд » («деятельность ») и «органическое разделение труда », стихи, написанные знаменитым древним греком Ксенофаном, которые я воспроизвожу, по книге Пола Фейерабенда Прощай, разум. (Издательство АСТ. Москва.:2010. с.120 ):

«Чист ныне пол, и руки у всех, и килики чисты.

Кто возлагает венки свитые (всем) вкруг чела,

Кто благовонное миро протягивает в фиале,

Доверху полный кратер с увеселеньем стоит.

Есть и еще наготове вино – отказа не будет –

В амфорах, сладко оно, благоухает цветком.

А посредине ладан святой аромат расточает,

Есть наготове вода – хладна, сладка и чиста.

Поданы желтые хлебы, и стол, почтенья достойный,

Обремененный стоит сыром и медом густым.

Жертвенник, весь утопая в цветах, стоит посредине,

Пеньем охвачен весь дом и ликованием гостей.

Надобно бога сперва воспеть благомысленным мужам

В благоговейных словах и непорочных речах,

А возлиянье свершив и молитву, да правду возможем

А не грехи совершать – так-то ведь легче оно –

Можно и выпить, но столько, чтоб выпив, самим воротиться

Без провожатых домой, коли не очень-то стар».

В этих стихах выразительно описан процесс т.н. труда по версии А.С.Шушарина и органическое его разделение на составные элементы: «телесно-духовное общение » во время застолья, вознесение молитв богам, умеренное питье вина, поедание хлебов с сыром и медом, т.е. «базовый механизм процесса содеятельности вообще» «весьма внутренне» богатый» (Цит. изд. т.2. с.119) . А как заметил А.С.Шушарин, «…питание (а это в нормальном виде, трижды подчеркнем, процесс «соучастников», а по И.И. Мечникову, поговаривают еще, еда – самое интимное общение человека с окружающей средой, в том числе с другими людьми)» (Цит. изд. т.2. с.119-120) . Попробуйте не поверить в истинность теории А.С.Шушарина, если ее подтверждает даже такой авторитет, как И.И.Мечников, да воспевает Ксенофан.

И вот постепенно А.С.Шушарин подвел нас к отрицанию понятия «экономический базис », используемый в марксистской философии. Воспроизвожу его резюме по этому поводу: «В общем все это то же самое неисчерпаемое «производство и воспроизводство действительной жизни», только объективно существующее в самой глубокой базовой логике своего же движения и отношений общения по поводу общей жизни просто людей как и схожих и очень разных телесно-духовных человеческих организмов как «органическое производство», органический «слой», самый глубокий «пласт», точнее, конечно, срез производства жизни, его органическое течение (процесс).

Это не «экономика» производства, а неизмеримо более глубокая «органика» того же производства жизни» (Цит. изд. т.2. с.120) . Итак, мы подошли к «…некоей ценности , т.е. к некоему фундаментальнейшему основанию смысла бытия, сознания, менталитета, морали, так или иначе выражающих в жизни человеческого общества некоторые богатства , или, можно сказать, фундаментальные «объективные ценности» бытия» (Цит. изд. т.2. с.123) .

.К чему сводятся эти самые фундаментальные основания бытия ? Воспользуемся оригинальным перечнем самого А.С.Шушарина. Вот эти «основания»: «еда… язык, воспитание, искусство, рациональное знание, секс, любовь, младенчество, материнство, детство, родство и свойство, гостеприимство, игра, юность, зрелость, старость, дружба, досуг, здравоохранение, рекреация, развлечения, празднества, «культовые» мероприятия, физическая культура, спорт, санитария, гигиена, режим дня, эстетика труда и быта, техника безопасности и пр. (даже в определенном и простейшем смысле общения всякая тусовка, заседание, совещание, «разборка») и суть проявления жизни общества в ее социально-биологическом взаимодействии» (Цит. изд. т.2. с.120) .

Читатели уже обратили внимание на то, что в этом перечне совершенно отсутствуют экономические процессы: производство, распределение и обмен средств удовлетворения потребностей членов общества (в их самом широком смысле, т.е. включая производственные и общественные), т.е. А.С.Шушарин выстраивает свою конструкцию без фундамента. Ему претит «вещизм ». Только не понятно, как все виды базовых взаимодействий, которые он перечислил, могут осуществляться без средств их реализации: еда - без пищи, воспитание - без пособий, рациональное знание - без приборов и компьютеров и т.д.

Переоценка традиционных понятий, потребовала от А.С.Шушарина и наполнения новым содержанием прежних понятий. Метаморфоза произошла с такими понятиями, как «труд » и «разделение» труда ». Наступила очередь и понятия «богатство ». По его мнению, богатство - это «…общая жизнь как уже совокупное богатство образуется жизнедеятельностью людей в виде физического, психического, элементарного интеллектуального, эстетического, нравственного, а в целом телесно-духовного здоровья общества …это и не механическая «сумма» индивидуальных жизнедеятельностей, а это общественная, можно сказать, интегральная жизнеспособность людей данного общества, как фундамент всех его остальных качеств и богатств , как своего рода общественное самочувствие. Это богатство проявляется, например, в таком известном, достаточно обобщенном явлении (и «показателе»), как средняя продолжительность жизни. Но в действительности в этом «показателе» надо учесть, скажем, суицидальность, некоторые виды преступности, а равно факторы духовного, языкового, элементарно-нравственного, эмоционального здоровья и «нездоровья», т.е. культурности вообще (в ее абстракции, вне всякой связи с любой определенной культурой). Это, ясно, далеко не только мускулы, румянец на щеках, белозубая рекламная улыбка, но и дух народного фольклора, всех искусств и пр.» (Цит. изд. т.2 с.125) .

Спору нет, «состояние телесного и духовного состояния общества, его культурности»– это важное понятие социологии, но зачем понятие «труд » забирать у экономической науки, меняя его содержание? Делает это А.С.Шушарин, повторяю, с одной целью – похоронить марксизм, заменив его полилогией. Он сам откровенно писал, что «…субстанция сия не только совершенно доэкономична, но и вообще «дотрудовая» (Цит. изд. т.2. с.126) . Завершая данный параграф (7.3.3. Основные понятия «витального», сáмого «толстого слоя» (Ф. Бродель) «производства и воспроизводства действительной жизни» ) , А.С.Шушарин писал: «Здесь по части терминов (и наперед, вплоть до прояснения природы плановой формы производства, глобальных структур) ситуация непростая. Новые научные термины, означающие новые же понятия, как правило, черпаются в научном познании, хотя и, конечно, с «переносами», из образов («феноменов») реальной жизненной семантики. Но беда в том, что столетия вещистского (экономического) мышления всякого рода иные явления, особенно объектно-процессуальные, сделали непрозрачными. В том числе и в самой житейской семантике. Отсюда и все терминологические неприятности» (Цит. изд. т.2. с.127) . Ух, как А.С.Шушарину не по душе эти термины «экономического мышления»! Он сделал все, чтобы от политической экономии не оставить камня на камне. Словом, мы наблюдаем процесс разрушения без какого-либо созидания, точь в точь, как это проделывал в свое время М.Горбачев, разрушая СССР, прикрываясь «гуманистической» фразеологией.

В следующем параграфе, в котором А.С.Шушарин рассуждает об антропонимике, он случайно или не случайно понятие «рабочая сила » предлагает именовать «душой ». Наверное, это слово больше подходит к новому понятию, заменившему устаревшее понятие «догматического экономизма» - «труд ».

Не следует забывать, что мы анализируем главу, посвященную первобытному обществу. Вспомнил об этом и А.С.Шушарин, И начал он свое новое погружение в доисторические глубины с определения такого «фундаментального» понятия как «эгостадность ». Вот что он написал об этом понятии: «В первобытности, понимаемой как чистое, высшее (в биосфере) и одновременно предельное, преодолеваемое (критическое) состояние, как первая и сверхпарадоксальная эндогенная форма бытия, ограниченная, дообщественная собственность на общую жизнь («культуру вообще») не просто частная, а «суперчастная», точнее, единственная в прошедшей истории чисто групповая собственность «тасующегося» стада (орды, праобщины) на «весь мир», как на собственный, предельно узурпированный. Вот это и есть «основное производственное отношение», доминирующий объект собственности как отношение людей по поводу общей жизни (напомним, что это процесс). Это и есть все подчиняющая себе господствующая, или доминирующая, эгостадность . По самой своей природе общественная, общая жизнь оказалась в тисках асимметрии дообщественной, групповой эгостадной собственности, причем в значительной мере даже на саму видовую (биологическую) жизнь человека (инбридинг)» (Цит. изд. т.2. с.140) .

Итак, постараемся разобраться в мыслях А.С.Шушарина. Значит, собственность существовала еще до того, как появилось общество. Это уже само по себе впечатляющее открытие. В этой орде, праобщине собственность («по самой своей природе общественная») существовала как объект в форме уже хорошо знакомой нам «общей жизни» («культуры вообще»), зажатая в тисках дообщественной собственности, именуемой «эгостадной ». Это, пожалуй, не менее фундаментальное, сколь и абсурдное по своему существу открытие, чем первое, а именно состоящее в том, что культура существовала до возникновения общества, в стаде пралюдей. Правда, эти два открытия А.С.Шушарина противоречат современной науке, но на то и революционный метод , который позволяет заглянуть в такие глубины бытия, о которых человечество до сих пор и не подозревало. Не менее фундаментальным, но не столь впечатляющим является вывод А.С.Шушарина о том, что общая жизнь – это процесс. Вот этот процесс общей жизни, являющийся доминирующим объектом собственности (масло масляное), и является доминирующей эгостадностью. Групповая эгостадная собственность распространяется на биологическую жизнь человека. Эта самая эгостадность «…накапливалась» (безразлично как, а точнее, весьма гетерогенно – плодовитостью, хищничеством, изоляцией, производительностью, интеллектом и т.д.) как некогда единственно возможная форма выживания, в том числе и в непрерывной прямой борьбе с недоочеловечившимися палеоантропами, а равно и с отстающими» (Цит. изд. т.2. с.140) . Словом, шла борьба не на жизнь, а на смерть. «Это была форма, в более подходящем образе, еще животного сверхпринуждения и отчуждения человека, превратившая уже общественную сущность человека в животную, скотскую противоположность» (Цит. изд. т.2. с.142) . Продолжая развивать свою идею эгостадности , А.С.Шушарин показывает нам блестящий пример манипулирования словами. С одной стороны, член праобщины, орды уже человек , и не просто человек, а человек, обладающий общественной сущностью , но беспрерывно отчуждаемый животным сверхпринуждением, а с другой стороны, этот член праобщины, который уже имел общественную сущность еще не сформировавшегося общества , превратился в свою животную, скотскую противоположность . Если читатели думают, что мы имеем дело с диалектикой в ее классическом варианте, то он заблуждается. Перед нами – образец бессмысленной абракадабры. Спрашивается, как член орды мог иметь общественную сущность, если еще не было общества? А если он уже был человеком, то, как общественная сущность способствовала возврату его в животное состояние? Сознавая, что он написал что-то маловразумительное, А.С.Шушарин поясняет: «Превращение» здесь, напомню, – это не «порча» чего-то ранее хорошего в плохое, а движение к пределу состояния» (Цит. изд. т.2. с.142) . Что означает этот «предел состояния », остается неизвестным: то ли это общественная сущность человека, то ли животное состояние члена орды, стада? Вероятнее всего второе, как это следует из следующей фразы: «Социально-биологическое взаимодействие людей как симметрия, механизм телесно-духовного общения никуда не исчезает, а, наоборот, как раз господствует, но в уже ставшей страшно узкой, имманентной «кровнородственной», «семейной» узурпации, точнее, конечно, стадной форме собственности на общую жизнь, подавляющей и все другие потенциальные взаимодействия, все более разрывающей течение общей жизни» (Цит. изд. т.2. с.142) . Итак, все-таки «стадная форма собственности на общую жизнь», которая безжалостно разрывает течение общей жизни.

И тут же мы читаем, что в стаде (или уже в обществе?) «в естественно-техническом, производительном содержании «производство и воспроизводство действительной жизни» характеризовалось примитивнейшей зачаточностью, но и в продвинутых формах – уже всей базово-гетерогенной полнотой этой жизни. Там уже, несомненно, были в зародыше искусство, рациональное знание, и профессиональные, и местные (территориальные), и вещественно-продуктовые (экономические), и технологические... отношения.)» (Цит. изд. т.2. с.142) . Как все это понимать в связи с вышесказанным, а именно превращением общественной сущности члена стада в животную, скотскую противоположность? Вдруг откуда ни возьмись, у А.С.Шушарина появляются и столь презираемые им экономические и технологические отношения. Чудеса, да и только! Может быть, следующая цитата все-таки прольет свет на парадоксы логики А.С.Шушарина. Он писал: «Невинное общение, предоставленное самому себе, все более «кровнородственно» «стягивает» бытие стадной формой, тем самым все более разрывает стадно узурпированную уже общую жизнь. Это и низвело жизнь до животного состояния, животного же общения, когда по мысли Р. Тагора оказывается, что «человек хуже животного, когда он становится животным».

Чужие – или коварные хищники, или подозрительные нейтралы, или хитрющие жертвы биологической (пищевой, половой), вещественной, территориальной и пр. утилизации, и с ними фак­тически нет человеческих взаимоотношений, ибо они вовсе не другие люди, а стихийная, злонамеренная, угрожающая, сопротивляющаяся и избегающая «среда» обитания. Соответственно и внутри стада люди в отношениях не люди, а просто агенты необходимых жизненных функций, частичные представители уже органически разделенного труда, синкретичного, но и одновременно разорванного производства» (Цит. изд. т.2. с.143) . Наверное, ответ на мой вопрос кроется в той цитате, которую он почерпнул у Р.Тагора - «человек хуже животного, когда он становится животным », или же в знаменитой формуле Т. Гоббса «война всех против всех » Обобщая, А.С.Шушарин писал: «Короче и метафорически говоря, одной из основных форм «реализации» эгостадности и были вспышки беспредела индивидуальной и групповой «уголовщины», совершенно неподвластной контролю спонтанной резни» (Цит. изд. т.2. с.144) .

Как я уже ранее неоднократно отмечал, стиль А.С.Шушарина отличается непоследовательностью и противоречивостью. Что касается анализа первобытности, то он, с одной стороны, находится во власти своей концепции «эгостадности », основанной на примате насилия и жестокости, а, с другой стороны, он не может не считаться с многочисленными фактами, добытыми археологами. Отсюда рождаются и противоречивые выводы, примером которых может служить нижеприводимый текст: «Безусловно, развитие отличалось крайней неравномерностью. По мере неуклонного становления плодотворных или производительных сил , каменной, энергетической, опытной, организационной, интеллектуальной и пр. вооруженности стад, их роста и дробления, подвижности, зачаточных форм более высокого разделения труда, неизбежного увеличения диффузных и эпизодических контактов всякого рода, происходил рост объема содержания жизни (производительных сил или «операционально-энергетического потенциала», по А.П. Назаретяну). Но самовозрастающая эгостадность все более превращалась в самоуничтожающую­ся форму, во все более неподвластную, нарастающую стихийную силу, угрожающую самому существованию людей. Хотя и в локальных узлах. Все это вело путем отбора выживающих стад или в изоляцию (ведущую в чистом виде к верному, но медленному самоуничтожению вырождением, деградацией), или в плодовитость (ведущую при тех производительных силах к быстрому проеданию природных условий собственного существования)… В критическом состоянии первобытности люди уже люди, с их уже «полномерным» человеческим мозгом, пусть еще и примитивным, но уже языком, речью, но в животной, стадной форме бытия» (Цит. изд. т.2. с.145-146) . Последнее предложение является наиболее характерным. Оно внутренне противоречиво: не могли существовать люди с языком, речью в животной форме . Речь – это продукт коллективной, общественной формы бытия людей, рожденный в результате совместной производственной деятельности, которая была непременным условием сохранения и развития общины.

Объективный ход становления и развития первобытнообщинного общества, исследованный уже достаточно основательно, заставляет А.С.Шушарина признавать влияние развития производительных сил и общественного разделения труда на преодоление так называемой «эгостадности». Свидетельством этого является следующая цитата: «Именно эти силы («высокая энергия») и представляли пробивающееся по мере развития производительных сил и локальных исторических обстоятельств первое, уже постсинкретичное, надорганическое, исторически первое уже общественное разделение труда вообще (в том числе профессиональное, территориальное, вещественно-продуктовое и т.д.), ломающее эгостадность» (Цит. изд. т.2 .с.152) .

Если последовательно придерживаться концепции «эгостадности », то совершенно не понятным становится внутренний механизм поступательного развития первобытного общества, а также возникновение у наших первобытных предков нравственности, появление коллективизма. Мне думается, что читатели смогут получить исчерпывающий ответ на многие вопросы, которые у них возникают, прочитав для начала книгу Ф.Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства », а в последующем - оригинальные произведения исследователей первобытного общества. Моя же позиция о наиболее характерных чертах и закономерностях первобытного общества изложена в 6-ой главе монографии «К общей теории политической экономии ».

Да и сам А.С.Шушарин, применяя свою методологию, вынужден был признать, что «…изложенное теоретическое понимание переломной первобытности (эгостадности) и ее восходящего преодоления на фоне многообразнейших и обширнейших исследований тех далеких времен кому-то может показаться едва ли не издевательским упрощением» (Цит. изд. т.2. с.155) . Он сам подтвердил, что его концепция не выводилась не из каких фактов (Цит. изд. т.2. с.156) . В принципе эта «самокритичная» оценка, если бы сам автор в нее верил, была бы справедливой. Его версия формирования общин из стада обезьян страдает схематичностью и надуманностью, обусловленной внутренней логикой тех понятий, которые он изобрел, пытаясь искоренить исторический материализм.

Итак, где-то в конце мезолита возникло, согласно версии А.С.Шушарина, первобытное общество, а «…еще дообщественное , досоциальное в отношениях людей эндогенно рухнуло в небытие (с революционным снятием, естественно) , приведя к возникновению вообще простейших обществ, и в частности к последующему этногенезу, а точнее, уже культургенезу, даже поликультургенезу.

Теперь, думается, и понятно, почему уже в названии главы мы говорим пока только о «простой культурологии», абстрактной культуре вообще как «безэтнической»; кстати, опять же и мудрые составители Библии пошли (в этом пункте) похожим путем, интуитивно выражавшим главное (или логически исходное) в объективной логике» (Цит. изд. т.2. с.139) .

Произошла смена «эгостадности » на «эгокультурность ». К чему это привело? Какова была сущность этой «эгокультурности », именуемой А.С.Шушариным «градацией первобытности »? Вот его ответ на данный вопрос: «Разумеется, сброс отжившей формы всегда означает самоутверждение уже какой-то новой формы собственности, производства. И, напомню, возникал «континуум», с долгим шлейфом влияния «кровнородственного». Но везде это был процесс снятия досоциальной формы доминанты собственности на общую жизнь (и набирающие силу уже многообразные экзогенные отношения, пока можно сказать, беспощадной, но еще «слабосильной», гонки складывающихся культур).

Но эндогенно главное, что это снятие означало и восхождение к новому «надкровнородственному», уже общественному контролю «производства и воспроизводства действительной жизни». А вот в этом восходящем «общественном контроле» вся суть, вся соль, вся квинтэссенция негэнтропийных шагов обобществления производства, его освобождения от обесчеловечивающих людей стихий и опасностей отживших форм производственных отношений, собственности, узурпаций ее объекта. Но это же всегда и встречает сопротивление отживших структур, их носителей и выразителей» (Цит. изд. т.2. с.167) .

И все-таки трудно воспринимаем стиль А.С.Шушарина. Если в вышеприведенном абзаце он пишет о снятии «эгокультурностью » «досоциальной формы доминанты собственности на общую жизнь», то в начале следующей, 8-ой главы он уже утверждает диаметрально противоположное, а именно, что «эгокультурность » была еще «досоциальной мироосновой». Вот и пойми его логику!

В чем же состояла суть восходящего общественного контроля ? И вот сейчас мы, наконец, получим ответ на вопрос, который я поставил в отношении первой строки его знаменитой таблицы - «Почему критическая теория первобытности должна называться политическим социогенезом?». (Кстати, ответ на второй вопрос о простой культурологи был дан выше).

Ответ же элементарно простой - в первобытном обществе возникло государство. Вы можете спросить, а не описка ли это моя? Уверяю Вас, что не описка. Этот вывод сделал сам А.С.Шушарин. Вот его рассуждения на этот счет: «Государство («левиафан») при этом политически и обеспечивало материальное обобществление общей жизни, изъятие ее из асимметрии групповой (стадной, «семейной») собственности, с ее растущим, по мере усиления стад (интеллектом, числом, вооружением и пр.), все более угрожающим спонтанным беспределом (не «эксплуатация», а куда нечто более страшное постоянно зависало над людьми эгостадной первобытности). В итоге это и была политическая сторона (форма) объективной, материальной социализации (демографизации) производства, утверждение «надродовых», «надсемейных», причем во всех возникших культурах (тем самым и «акультурных» или «культурных вообще»), отношений и институтов, начиная с вождеств и пр., одновременно означающих и появление хоть какой-то личной («гражданской») жизни. После разорванного синкретизма первобытности государство и есть появление уже разнообразных форм разделения труда, этнических и пр. многообразий, как следствие и простейшей политической деятельности, всегда имеющей дело уже с «гражданским обществом», с массами людей, каждый из которых неизбежно становится представителем тех или иных групп, слоев, классов, этносов, даже рабов и т.д. Далее государство становится, конечно, политической формой уже новой утверждающейся собственности, новых социально-политических форм принуждения, орудием господства правящих производственных сил, привлекательным объектом узурпации и т.д. Но и необратимый позитивный момент политогенеза (как, кстати, и каждого последующего эндогенного шага) никогда не должен опускаться… Иначе говоря, изначально государство не продукт неких классов, а, наоборот, порождено как своего рода новое насилие преодоления сверхнасильственных отношений , как человеческая, политическая форма первого материального обобществления производства, в его суровейших и многообразнейших конкретных и субъективных формах. Если угодно, вполне по М. Веберу, – легитимное насильственное спасение от стихии беспредела, но и не вообще, а именно как самая первая форма (институт) структуры безопасности. Это и есть, прямо по К.М. Кантору, «духовные институциональные гуманистические противовесы» «антигуманным проявлениям», хотя и всегда подкрепленные «силовиками», но вот только, вопреки Кантору, возникшие не с античностью, а за несколько десятков тысяч лет до нее в любом уже простейшем, но уже в постпервобытном праобществе. При всех последующих безобразиях, реках крови, государство в эндогенном содержании всей своей мощью подавляет отжившие формы и энтропийное скатывание назад к ним, сначала, как отмечалось, в самых примитивных (но и фундаментальнейших) запретах животных отношений людей, в частности, повторюсь (и не раз) по Плеханову, приготовления из них жаркого. Хотя сюда же относятся инцест, резня, грабежи, изнасилования и пр., правда, отступающие куда помедленней, нежели «приготовление жаркого» (Цит. изд. т.2. с.175-176) .

Короче, с помощью государства произошло «материальное обобществление общей жизни», демографизация производства (?), ликвидация семейной собственности, возникли этносы, классы, появились рабы и т.д. И все это задолго до «античности», т.е. первых исторически зафиксированных государств в Месопотамии, Египте, Греции, Древнем Риме и т.д. Право, не ведаю, из каких источников А.С.Шушарин черпал свою информацию, однако не исключено, что с помощью каких-то паранормальных свойств своего гениального организма. Но то, что уже в те первобытные времена государство осуществило обобществление производства, как это произошло в 1917 году в России, правда, создав при этом институт рабовладения, уже представляется одним из величайших открытий в гуманитарной науке.

Итак, можно подвести итоги. В 7-ой главе, посвященной первобытной «градации » (не «формации »!), мы имели возможность воочию увидеть результаты гигантской работы, проделанной революционной мыслью («эндогенной логикой») А.С.Шушарина по восхождению от абстрактного к конкретному, создания «стерильного схематизма», безмерно далекого «от кромешных запутанностей реальной и необъятной истории». «Соответственно и предложенная социологическая теория эндогенной первобытности, - писал А.С.Шушарин, - ставит точку (вносит историческую и логическую определенность) в вопросе о происхождении общества, оставляя еще не изученными мириады деталей этого сложнейшего процесса» (Цит. изд. т.2. с.180) . Но главное сделано! Устранены «известные ошибки классического марксизма». (Цит. изд. т.2. с.175) . В дремучем лесу первобытности прорублена просека. Теперь дело за исследованиями отдельных деталей историками.

В новой главе, посвященной рабовладению, А.С.Шушарин основное внимание уделяет статистике, демографической науке, образованию, воспитанию, но только не самой формации («градации»). На некоторых новых понятиях его полилогии я вынужден буду остановиться, ибо они являются «сквозными», универсальными. Сейчас же посмотрим, что предлагает нам А.С.Шушарин по поводу рабовладельческой «градации».

Как обычно, с первых же страниц главы он высказывает противоречащие друг другу суждения. С одной стороны, А.С.Шушарин цитирует верную мысль Ф.Энгельса о том, что «заступает новое общество…низшими звеньями которого являются уже не родовые, а территориальные объединения» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 21, с. 26 ), а также о том, что «…во всем уже постпервобытном развитии мы действительно можем усмотреть явления развития не только, скажем, семьи, но и профессиональных, территориальных, экономических, технологических, даже, как ни странно, научных форм» (Цит. изд. т.2. с.184) . С другой же стороны, А.С.Шушарин продолжает свою борьбу против экономической науки, когда рассматривает вопрос о частной собственности, в том числе на рабов. Вот что он написал на сей счет: «…вся суть рабовладельческих производственных отношений здесь совсем не просто в частной собственности (каковую с придыханием прославляет в античности, скажем, К. Поппер и даже, увы, Л.С. Васильев), а именно в рабовладельческой собственности. Рабы – уже люди, как писал Аристотель, вполне наделенные рассудком, но как «живые мертвые» (формула древних египтян), «живые орудия», ибо, как писал Маркс, «раб не продает свой труд рабовладельцу, так же как вол не продает своей работы крестьянину» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 6, с. 433 ). Такова сама исходная суть рабовладения. Но если раб не продает свой труд, образно подобен «волу», то имеет ли он вообще «рабочую силу», создает ли он вообще необходимый, прибавочный продукт, ибо о «воле» этого при всем желании не скажешь. Раб, конечно, должен питаться, одеваться, общаться и т.д., ибо когда он уже раб, то он наравне с цезарем обладает общей жизнью (хотя, как бы сказал Зощенко, при неудаче, раб может быть убит хозяином, впрочем, как и цезарь может быть запросто зарезан энергичным претендентом на престол). Но общественные формы, их понятийное выражение (а тем самым и суть) здесь совсем не экономичны» (Цит. изд. т.2. с.184-185) .

Из вышеприведенной цитаты следует, что, по его мнению, суть рабовладения, т.е. рабовладельческой собственности, не в экономических отношениях раба и его хозяина, ибо раб де не обладает рабочей силой, не создает ни необходимого, ни прибавочного продукта (и даже не в их «общей жизни »?). Ссылаясь при этом на К.Маркса, он, как обычно, переиначивал его мысль на свой лад. К.Маркс в вышеприведенной А.С.Шушариным цитате отметил лишь, что раб не продавал свой труд . И когда он сравнивал его с волом, то имел в виду только этот конкретный аспект экономических отношений между рабом и его владельцем. Однако из высказывания К.Маркса совершенно не вытекал вывод о том, что раб не создавал продукта. А именно этот вывод приписывает К.Марксу А.С.Шушарин без всякого на то основания.

Каковы же, по мнению А.С.Шушарина, эти т.н. неэкономические отношения собственности при рабовладении? Об этом можно судить из следующей довольно длинной цитаты: «… «главная отрасль» в рабовладении – это «варварское» воспроизводство будущих рабов и сама военная и пр. добыча этих рабов, что в экономических представлениях просто невыразимо «ни в едином слове». Так сказать, основная часть «ВВП» – это не «товары», а воспроизведенные у «варваров» работники, затем превращенные в рабов<…>Так что, говоря словами институционалистов, «пучок прав» узаконивающих войну за обретение рабов, и приоткрывает суть рабовладельческой собственности.<...>С необратимо уже общественной собственностью на общую жизнь (в пределах обществ) люди, еще досоциальными средствами войн, уничтожались в огромных количествах, но со стороны рабовладельческих обществ «осознанно», беспощадно, но обычно и не «повально», а ради превращения побежденных в рабов, каковые и были главным условием воспроизводства этих отношений” (Цит. изд. т.2. с.18 5 -18 6 ) .

Итак, суть рабовладельческой собственности, по А.С.Шушарину, не в экономических отношениях по производству, не в создании рабами продукта, в том числе необходимого для поддержания его жизни, а также содержащего прибавочный продукт, присваиваемый рабовладельцем, а в узурпации, захвате рабов во время войн, в насилии, а само воспроизводство рабов в варварских обществах не имеет никакого отношения к экономике . Все сводится к насильственному захвату и владению рабами . «В эндогенной форме все фокусируется в высшем господствующем звене градации отношений, т.е. именно во владении людьми (работниками). В резком пояснительном рисунке получилось так – достаточно владеть обществу только лишь одной, а именно военной, специальностью, чтобы с ее помощью владеть рабами, владеющими всеми остальными специальностями. Так сказать, самый «эффективный» (в смысле Н.С. Розова) вариант «военных обществ» (Р. Арон), близких в реалиях как раз к античности, с коей, по К.М. Кантору, и началась «цивилизация»» (Цит. изд. т.2. с.187) . Так, еще раз постараемся понять, в чем состоит смысл «владения рабами »? В самом процессе владения ? Но причем тогда владение «работниками »? Если рабы – работники , владевшие «всеми остальными специальностями», то, следовательно, они обладали рабочей силой. Спрашивается, для чего рабовладельцы использовали их знания и способности? Наверное, ведь не ради бессмысленного насилия над ними, а для того, чтобы производить продукт, который становился собственностью рабовладельца. А для чего еще? Словом, у А.С.Шушарина концы с концами не сходятся. Что же касается моего понимания сути собственности и экономических отношений при рабовладельческом способе производства, то я вновь отсылаю читателей к 6-ой главе своей монографии «К общей теории политической экономии ».

Далее А.С.Шушарин, открывает новый аспект своих исследований рабовладельческого общества, решительно заявив, что «…о «рабочей силе», да и вообще обо всех без исключений понятиях экономических отношений, предстоит пока напрочь забыть . Чтоб, как говорится, и духу их не было. Соответствующее работнику базовое взаимодействие будем называть демографическим , а базовые производственные отношения – гражданскими или тоже демографическими» (Цит. изд. т.2. с.204) .

Однако перед тем как перейти к базовым демографическим отношениям в интерпретации А.С.Шушарина, я не могу не прокомментировать нижеследующий его пассаж о понятии «рабочая сила »: «Объектом отношений (взаимодействий) здесь являются люди, т.е. вовсе не рабочая сила (свойство, качество, способность или товарная форма работника), а именно сами люди (Н.А. Горелов). Рабочую силу может иметь или продать только ее же владелец, и более никто на белом свете, а человека – работника в виде раба может покупать и продавать как вещь совсем другой человек, а это небо и земля. Поэтому, забегая далеко вперед, заметим, что при внешне неуловимом различии «работника» и «рабочей силы» их действительно кардинальное различие в свое время ярко обнажилось в полной несовместимости, в бескомпромиссной борьбе систем «рабства» («работник») и уже «наемного рабства» (капитализм – «рабочая сила») в гражданской войне Севера и Юга в США – редчайший на этот счет классический пример» (Цит. изд. т.2. с.204) . Открытие у А.С.Шушарина следует за открытием! Наконец-то он уяснил себе, что рабочая сила есть свойство работника. Однако если есть работник, т.е. носитель рабочей силы, то применение работником этой рабочей силы и есть труд, ради чего рабовладельцы и покупали рабов (работников). Они брали людей в плен, превращая в рабов, или покупали рабов на рынке не для того, чтобы ими просто владеть, а для того, чтобы те производили прибавочный продукт.

Итак, наступила очередь узнать о новом фундаментальном открытии А.С.Шушарина – а именно демографических отношений . Эти отношения он назвал гражданскими. Что под этими отношениями следует понимать? На этот счет у него можно вычитать следующее: «Если хорошо известный вещественно-продуктовый (экономический) срез производства характеризует объективную логику процесса производства, обмена, распределения, потребления вещей, то демографический срез характеризует куда более глубокую логику процесса «производства, распределения, обмена, потребления» самих людей как работников. Понятно, почему «производство, распределение, обмен, потребление» мы взяли в кавычки – понятийно здесь нужно провести полное размежевание от экономических понятий «вещественного производства», имея дело только с «демографическим производством».

В приведенной аналогии «демографическое производство» – это все то же самое «производство и воспроизводство непосредственной жизни», но объективно существующее в своем срезе, резко дополнительном вещественно-продуктовому срезу. В действительности демографический срез глубже, ибо по отношению к нему экономические отношения сами оказываются «производными», как, впрочем, и демографические тоже «вторичны» по отношению к ранее рассмотренным культурно-родовым, органическим. Но пока все же правильнее говорить о них в чистом виде как об объективно и логико-семантически (в описании) ортогональных.

Образно говоря, получается так: привычное нам «вещественное производство» лишь «потребляет» работников, производит вещи для куда более важного «демографического производства», в котором и «изготовляются» куда более внушительные богатства, сами работники. Хотя еще раз напомню, что никаких механических границ между «демографическим», «вещественным», а равно «органическим» производством быть не может, ибо это даже не «слои», а качественно разные, ортогональные базовые, объективно-ло­гические срезы всегда одного (в смысле гетерогенной целостности) «производства и воспроизводства непосредственной жизни». (Цит. изд. т.2. с.205) .

В чем заключается заблуждение А.С.Шушарина? Во-первых, он неправомерно отождествляет процесс производства, обмена, распределения, потребления «вещей» с экономическими отношениями между людьми в процессе воспроизводства этих самых «вещей», а точнее средств удовлетворения экономических потребностей людей, куда входят не только «вещи», а кроме того энергия, различные услуги и т. д. Движение «вещей» - это техническая, точнее технологическая сторона процесса, которая изучается не экономической наукой, а совокупностью главным образом технических дисциплин. Во-вторых, «изготовление работников » (выражение самого А.С.Шушарина), если иметь в виду не биологический, а социальный процесс, является, согласно марксистской философии, содержанием «производственных отношений», которые правильнее называть общественными отношениями , охватывающими абсолютно все стороны воспроизводства общества как такового (о данном понятии в марксизме см. параграф 3.2. моей монографии «К общей теории политической экономии »). В связи с этим ставить знак равенства между «демографическими отношениями» и «общественными отношениями» совершенно неправомерно, а философия и демография - совершенно разные научные дисциплины. В-третьих, утверждение А.С.Шушарина о том, что «никаких механических границ между «демографическим», «вещественным», а равно «органическим» производством быть не может» абсолютно неверно, если, конечно, не путать божий дар с яичницей. Кстати, совершенно не ясно, что понимает он под выражением «органические отношения ». И, в-четвертых, его рассуждения о том, что экономические отношения являются «производными» от демографических отношений, абсолютно ничем не обоснованы. Все, кто мало-мальски изучал воспроизводство населения, динамику рождаемости и смертности прекрасно знают, что демографические отношения, наоборот, подвержены воздействию экономических отношений.

Далее А.С.Шушарин решил «подправить» К.Маркса, объявив, что не производство все определяет в отношениях между стадиями общественного воспроизводства, а обмен . Как обычно, он не привел ни единого аргумента в пользу своего утверждения, в то время как К.Маркс уделил проблеме взаимоотношений между производством, распределением, обменом и потреблением свыше 20 страниц. Шедевром изысканий А.С.Шушарина явилось изобретение метафоры «трудообмен ». Поясняя содержания этого нового понятия (в отличие от обычного «обмена » и «телесно-духовного общения »), А.С.Шушарин писал: «Виды, или фазы, движения здесь, видимо, таковы: профобразование в его широком смысле «приобщения к труду» (М.Н.Перфильев); сама занятость (расстановка, «статика», в том числе незанятость); перемены труда (мобильность, «динамика», в том числе вхождения и выбытия); трудообмен (механизм всех связей). Объективный примат за занятостью , ибо работник – это не сидящий на завалинке человек, а действующий, работающий; но в «демографическом производстве» сама эта занятость обеспечивается образованием и балансируется общим механизмом связей трудообмена . Ведь даже, например, образование суть трудообмен обучающих и обучаемых, взаимодействие, взаимосвязь» (Цит. изд. т.2. с.208) .

Работники в процессе производства, распределения, обмена и потребления (производственного) действительно вступают в отношения, в том числе и экономические, но можно ли назвать эти отношения трудообменом в том смысле, как их трактует А.С.Шушарин? Цитирую: «… если трудообмен, в отличие от обмена, не редуцируется к «атомарным» сделкам, то он все же и логически схож с ним диспозитивным, преимущественно «горизонтальным» характером. Грубо говоря, объекты в обоих случаях (вещи и работники) сходны диспозиционным рисунком взаимодействий в связи с этими же объектами. В одном случае обмениваются вещами товаропроизводители, в другом случае трудообмениваются самой занятостью массивные «профессиональные классы» П. Сорокина или «когорты» Ф.Т. Михайлова.». (Цит. изд. т.2. с.211) .

Вышеприведенный абзац ничего толком не разъясняет, а только еще больше затуманивает суть проблемы. Спрашивается, что вообще означает трудообмен массивными «профессиональными классами» или когортами? Что касается обмена профессиональными классами, то совершенно не понятно, как совершается, например, трудообмен занятостью между лесорубами и слугами? Они каким-то образом замещают друг друга, т.е. лесорубы идут в слуги или наоборот? Или же «занятость» слуг в какой-то непостижимой форме обменивается с «занятостью» лесорубов, воплощенном в поваленных деревьях? В реальной действительности, а не в фантазиях А.С.Шушарина, разделение труда, возникшее еще в первобытном обществе, реализуется всегда только через обмен продуктами труда (в товарной или нетоварной форме). Никакого другого механизма обмена результатами трудовой деятельности человечество пока еще не изобрело. Трудообмен занятостью – это чистейшей воды выдумка А.С.Шушарина. Кстати, любой экономист или социолог прекрасно осведомлены о том, что занятость обеспечивается не только образованием, но и соотношением числа рабочих рук и рабочих мест. Достаточно взглянуть на статистику МОТ, чтобы убедиться в том, что десятки миллионов образованных людей в современном мире, где господствует Капитал, лишены возможности работать.

Что же касается возрастных когорт , то к они вообще никакого отношения к профессиональному трудообмену не имеют. Они отражают только движение возрастных групп, исследуемых демографической наукой и статистикой.

Чем дальше в лес, тем больше дров. Читаем: «Сообразно этому уже совокупное богатство общества в демографическом срезе – это далеко не «средства производства», а суть не что иное, как «скопление работников» (аналог известного Марксова образа), специалисты, трудовые ресурсы » (Цит. изд. т.2. с.211) . Спору нет, трудовые ресурсы всегда были и будут составной, причем важнейшей, частью производительных сил, однако под богатством до сих пор принято считать нечто созданное трудом людей, а не самих людей, создающих богатство. Исключением, пожалуй, можно считать рабовладельческий способ производства, в котором рабы являлись важнейшим элементом производительных сил, входящих в состав собственности рабовладельцев. Однако, А.С.Шушарин в данном случае имеет в виду универсальное понятие, относящееся ко всем «градациям». Сделав неудавшуюся попытку присовокупить К.Маркса к соавторам своего открытия в социологии, он распространил понятие богатства уже не только на трудовые ресурсы, а на все население, включая нетрудоспособных стариков и грудных детей. Если не верите, то сами можете в этом убедиться, прочитав следующий абзац: «В непрерывности процессов жизни общества невозможно «нетрудовое» население, из которого затем куются трудовые ресурсы. Потому население – это лишь один формализуемый момент функционирующих трудовых ресурсов, включающих также будущих и прошлых работников, которые тоже никак не могут быть списаны и из демографического богатства общества, и из общей жизни. Все работники выступают в виде гигантского многообразия профессий, специальностей, квалификаций (волнующий вопрос о «начальниках» мы немного ниже затронем), как субстанциональных качеств, точнее, даже как самих, весомых субстанций. Подобно тому как многообразие потребительных стоимостей (полезных вещей) выступает в обмене в общей и общественной форме товара (отношение), все многообразие работников («полезных людей») выступает в трудообмене в общей и общественной форме граждан (отношение), включая всех от мала до велика как будущих и прошлых работников. Но граждане как отношение от мала до велика уже не есть организмы как тоже отношение от мала до велика» » (Цит. изд. т.2. с.213) .

Мы уже и раньше имели возможность узнать от А.С.Шушарина, что трудовой деятельностью занимаются как грудные дети, так и старики вплоть до отбытия в «мир иной». Теперь же в подкрепление этого великого открытия в науке об обществе мы узнаем, что трудообмен происходит «в общей и общественной форме граждан (отношение) включая всех от мала до велика как будущих и прошлых работников», правда они уже «не есть организмы»( ?). Узнаем мы еще и о новом содержании понятия «гражданское общество » («Собственно профессиональному разделению труда, «демографическому производству» в его чистом гомогенном виде и соответствует уже не «органическое» бытие или производство, а как раз знаменитое гражданское общество (в простом значении «демос»), существующее, напомню, хотя бы в примитивных формах уже в любых постпервобытных (постстадных) обществах» (Цит. изд. т.2. с.213) .). Итак, гражданское общество, по А.С.Шушарину, порождается не чем иным, а именно «демографическим производством в его чистом гомогенном виде». И снова мы должны отметить необыкновенную легкость пера – демос у А.С.Шушарина существует не то в пост первобытном, не то в постстадном обществе. Подумаешь, велика ли разница – то ли рабовладельческое государство, то ли первобытная община! Современные демократы во главе с Президентом в России пока без видимых результатов борются за создание гражданского общества. Нет, чтобы обратиться к опыту рабовладельческих обществ или на крайний случай к общинам кроманьонцев, где, согласно полилогии А.С.Шушарина, процветало «знаменитое гражданское общество».

Я не намерен далее продолжать цитирование А.С.Шушарина по поводу различных вариаций «демографии» в его трактовке, в частности, воспроизводить его рассуждения о «законе социальности» граждан, его абстрактности, выражающей идеальный трудообмен, об исторических деформациях демографического равновесия, о пауперизме, функциональной неграмотности, бичизме и т.п. вещах. Обратимся, выражаясь словами самого А.С.Шушарина, к тому, как «…совершенно нейтральная демографическая «игра», как доминирующая и предоставленная самой себе, превращается (логически) в беспардонное и заходящее в предел рабство» (Цит. изд. т.2. с.223) . Вот до чего, оказывается, могут довести выходящие из под контроля «демографические отношения» - до ужасного, беспардонного рабства. Бедные демографы! Они до сих пор даже и не подозревали, с каким опасным предметом имеют дело, изучая закономерности рождаемости, смертности населения, его возрастную структуру, продолжительность жизни мужчин и женщин, соотношение полов, вероятность появления на свет близнецов и другие процессы.

После ознакомления с новыми базисными понятиями полилогии , мы вновь имеем возможность погрузиться в изучение главной темы 8-ой главы – рабовладение . В трех последних параграфах, посвященных этому феномену, А.С.Шушарин, как это ни печально, не сообщил нам абсолютно ничего нового по сравнению с началом данной главы. Снова мы имеем возможность читать его многословные рассуждения о том, что вся сущность рабовладения сводится к насилию в той или иной форме . Однако отдельные его высказывания все-таки, на мой взгляд, нуждаются в комментариях.

А.С.Шушарин вновь и вновь подчеркивает необходимость отвлечься от реальности рабовладельческих систем, многоукладности хозяйственных форм, экономических и технологических отношений с тем, чтобы «понять сначала только «чистое», господствующее звено градации…»(Цит. изд. т.2. с.224) . Таким «чистым» звеном, которое особо расходится с «экономической догматикой», являются «демографические отношения», отметающие существенность всякого «земельного», «аграрного», «территориального», «натурального» аспектов деформации «чистой» абстракции (Цит. изд. т.2. с.228 ). В чем же заключается суть этих пресловутых «демографических отношений»? Это, конечно же, – насилие и еще раз насилие . «Разумеется, война не создает ни зернышка, - писал А.С.Шушарин, - т.е. в производительном содержании энтропийна, разрушительна, но вот в производственных отношениях всего рабовладельческого комплекса она и является одним из основных способов обеспечения занятости, приобретения главного богатства – работников, т.е. порабощения в этой классической, близкой к чистой экстенсивной эндогенной форме античной «мутации». (Порабощение в интенсивном рабовладении, конечно, сложней, без войны, но суть рабовладельческих отношений та же уже в смысле ее априорной материальной данности, общественной признанности.) Ну а воинственность тогдашних гражданских обществ, тем более окружающих племен (по Энгельсу – знали одну работу, воевать, преодолевать всякое сопротивление), общеизвестна. Да и все рабовладение, например, Р.Арон метафорически удачно называет «военными обществами» (Цит. изд. т.2. с.230 ).

Рабство – это «невинное демографическое отношение » (какое замечательно сентиментальное выражение!) является ничем иным, как воспроизводством рабов при помощи захватнических войн . «Раб лишен социальности (мы здесь отвлекаемся от многочисленных модификаций), - поучал А.С.Шушарин, - он готовый работник, специалист, созданный органическим и демографическим трудом других обществ, присваиваемый в готовом виде пленением в войнах в виде живого орудия (отчасти посредством работорговли, которая, однако, сама по себе никаких рабов не образовывает, а только оформляет трудообмен и занятость, т.е. расстановку и перемены труда). Поэтому ценность имеют не старые и малые (и потому же семьи у раба обычно нет), а именно уже готовые работники, что опять подтверждает именно демографический характер всех процессов по поводу уже не просто людей, а специалистов, агентов (и объектов) господствующего профессионального разделения труда» (Цит. изд. т.2. с.232-233 ). Какое количество поистине замечательных выражений скрыто в процитированном абзаце. Здесь и органический и демографический труд других обществ, подвергшихся нападению, и трудообмен занятостью , осуществляемый путем продажи-купли рабов на невольничьих рынках, и приобретение в результате разбоя и торговли агентов профессионального разделения труда . Да, семантикой и стилем А.С.Шушарина, не говоря уже о глубине его научных открытий, не устаешь поражаться!

Итак, А.С.Шушарин, повторяю, упор делает только на одном аспекте рабовладения – диктате насилия , отбрасывая экономическую составляющую использования рабов в общественном воспроизводстве. Им выстроена своя генеральная цепь исторического процесса : от «сверхпринуждения животной эгостадности» к «общинно-родовому принуждению» («кровно-родовому кошмару») и далее прямиком - к рабовладельческому «диктату» в форме бесчеловечного насилия. Такова, если так позволено нам выразиться, внутренняя объективная логика «генеральной последовательности». И вот на этом чудовищно мрачном фоне совершенно парадоксальным представляется, во-первых, его следующий вывод: «Наиболее сильно деформация снятых культурно-родовых отношений состояла как раз в том, что в условиях уже общественной собственности на общую жизнь (эндогенно) раб и превратился в вещь. Тем не менее, он уже удовлетворяет элементарные телесно-духовные нужды, дышит, ест, спит, одевается, общается, удовлетворяет половые потребности, молится и т.д.; он не гражданин, но и не бессловесное животное» (Цит. изд. т.2. с.236 ). Вдруг у А.С.Шушарина находятся более гуманные формы, характеризующие первобытнообщинный строй и рабовладельческую формацию Появляется такое выражение, как деформация «культурно- родовых отношений » (вместо «кровнородственного кошмара»). А в рабовладельческом обществе, откуда ни возьмись, появляется «общественная собственность на общую жизнь». Правда, остается загадкой, где он ее обнаружил и какова природа этой «общественной собственности» на рабов. И куда вдруг подевалась частная собственность на рабов, о чем он сам писал? И неужели класс рабовладельцев бесследно испарился в процессе возникновения «общественной собственности на общую жизнь»?

Во-вторых, представляется совершенно неуместной, даже безграмотной, критика А.С.Шушариным Ф.Энгельса, который писал о том, что «...развитие государства и права, создание искусства и науки – все это было возможно лишь при помощи усиленного разделения труда, имевшего своей основой крупное разделение труда между массой, занятой простым физическим трудом, и немногими привилегированными, которые руководят работами, занимаются торговлей, государственными делами, а позднее также искусством и наукой» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч.2-ое изд.т. 20. с.186 ).

И в заключение анализа содержания 8-ой главы не могу не остановиться на еще одном нелепом утверждении А.С.Шушарина о деформации экономических отношений в рабовладельческом обществе, отрицать наличие которых он все-таки не в состоянии, ибо это противоречило бы исторической правде. Вот это утверждение: «Имела место и земельная собственность, и собственность на средства производства (вспомним мысль Ленина, что рабовладелец владел и рабами, и землей, и орудиями труда). Но все это были только потенциальные деформации территориальных и экономических отношений^» (Цит. изд. т.2. с.238 ). О какой деформации можно вообще вести речь, если способ производства в рабовладельческом обществе предполагал соединение в определенных пропорциях всех составных частей производительных сил (и земли, и рабов, и орудий производства), чтобы обеспечивать нормальное воспроизводство общества в тех или иных исторически существовавших формах (Древний Египет, Вавилон, Римская империя, Древняя Греция и др.)?

Куда бы ни обращался взор А.С.Шушарина, он тотчас-же обнаруживает непорядок и приступает к революционным преобразованиям. Так уже произошло с демографией , которую он цепями приковал к рабству, теперь же наступила очередь географии . А.С.Шушарин и в этой области науки решил навести первые мостки «от хаоса к теории, к очищению хаоса» (Цит. изд. т.2. с.271 )., но только без всякой там «экономичности» географии!

Во-первых, на этом тернистом пути нам предстоит усвоить, что, «все в обществе, разумеется, развертывается в пространстве, в его территориальном, географическом и пр. натуральном смысле, так сказать, и любовь, и торговля, и даже высокая наука» (Цит. изд. т.2. с.271 ). Однако при этом следует не забывать, что сами «базовые гиперплоскости фазового пространства социума, как им и положено, ортогональны…Поэтому пройденные нами ранее культурно-родовые и демографические процессы развертываются, как гомогенные, в своих пространствах, точнее, фазовых подпространствах (органическом, в частности телесно-духовное общение; и демографическом, в частности занятость, образование, профессии, трудообмен). Поэтому же, например, совершенно неуклюжее выражение: пространством географии является пространство территории «производства и воспроизводства жизни» – тем не менее логически правильно. В первом значении «пространство» – это вообще все фазовое пространство социума, «арена» во всеобщем, родовом смысле, а во втором значении – его же более конкретное, гомогенное, географическое «подпространство», «арена» в видовом смысле» (Цит. изд. т.2. с.271-272 ). Наконец-то мы от А.С.Шушарина узнали, что не только любовь, но и высокая наука, существуют в пространстве «в его натуральном смысле», а вот культурно-родовые и демографические процессы совершаются в несколько ином пространстве – фазовом. Мало того, весь процесс «производства и воспроизводства жизни» (надо понимать, людей) также протекает в пространстве. До сих пор до этих истин еще никто не додумался. Первый шаг к ликвидации хаоса, к созданию подлинной географии на этом неизведанном пути А.С.Шушариным сделан. Второй же шаг куда труднее. Он состоит в том, что А.С.Шушарин напрочь отказывается от традиционного деления пространства на три уровня: глобального, национального и локального . Он объявил, что «…в эндогенной логике мы имеем дело не с конкретными странами, не с «глобальным», или «большим», и не с «маленьким», или «локальным», а с базовым, гомогенным и элементарным, предельно фундаментальным уровнем» (Цит. изд. т.2. с.272 ). «Политическая же география» (в нашем значении, по Монкретьену), - писал А.С.Шушарин, - занимается, наоборот, всеобщими географическими связями и отношениями, в том числе и по поводу уникальностей» (Цит. изд. т.2. с.273 ). Что же из себя представляют эти «всеобщие географические связи и отношения »? Сначала нам необходимо усвоить, что «наличие или отсутствие природных ресурсов может ускорить или замедлить развитие района, но в принципе ничего не решает» (Цит. изд. т.2. с.272 ), а так же то, что «…всё географическое выступает уже не непосредственно, а только в виде снятых деформаций («инфраструктур») (Цит. изд. т.2. с.273 ) и что «…что в реальной жизни «географические процессы подчинены процессам политическим» (там же ). На сцене появляется «социология пространства », иначе - политическая география . Отныне не только общественные процессы, совершающиеся на данном «базовом, гомогенном, элементарном, предельно фундаментальном» пространстве, подвержены влиянию политических процессов (что само по себе и не удивительно), но и само это пространство изменяется (деформируется) под влиянием политических процессов. Какова власть в обществе, таково и географическое пространство. Например, если Волга прежде текла в Каспийское море, то с приходом новой власти она потекла уже в Черное море или даже (если власть очень уж крутая) – прямиком в Баренцево море.

Но позвольте, можете Вы спросить, а причем здесь феодализм? Ларчик на самом деле открывается до смешного просто. «Короче говоря, - разъяснил нам А.С.Шушарин, - чтобы углубить «социологию пространства» до «элементарной социологии» (А.Ф. Филиппов) или, что по сути то же, поставить географию в ряд «фундаментальных наук» (Б.Н. Зимин, В.А. Шупер), т.е. добраться до ее собственных субстанций (до и без всяких «капиталов»), то для этого она сама, и только сама, и должна стать фундаментальной общественной наукой. А это возможно единственным проверенным путем, т.е. сначала созданием эзотерической революционной теории территориальных производственных отношений в условиях их же собственного безраздельного господства, т.е. теории эндогенного феодализма . Самый исходный эскиз этой теории как «политической географии » (но только ничуть не «экономии») мы и пытаемся набросать. Это и будет, так сказать, критическая теория отношений местной жизни, господства натуральности, скрытой за ним собственности на пространство производства как некий узурпированный процесс.

Однако, напомним, что, установив этот весьма странный объект феодальной собственности, территории как живущего пространства производства, процесса, в началах теории необходимо понять симметричное, естественное содержание взаимодеятельности людей в связи с этим пространством производства (когда ни о какой собственности еще речи нет), т.е. не что иное, как местное базовое взаимодействие людей в его социальной нейтральности, нормальной жизненности, как абстрактный, объективно-логический тип качественно определенной, гомогенной взаимодеятельности людей, тип суеты, стихиали, «объективной нереальности». Ведь все «испорчено» на хорошем основании» (Цит. изд. т.2. с.275 ). Вот так! И никаких там гвоздей и выкрутасов! Сначала нужно создать революционную теорию, отражающую безраздельное (надо же!) господство территориальных отношений (или отношение территорий?). На этих территориях должна господствовать натуральность, скрывающая собственность, как процесс узурпации пространства производства. На этом пространстве должно совершаться симметричное (не путать с синхронным!) взаимодействие людей еще в условиях полного отсутствия собственности, однако безраздельного господства социальной нейтральности, т.е. безграничной гармонии отношений феодалов, крепостных, мастеров и подмастерьев. И чтобы в этой революционной теории и духу не было от экономической науки и, конечно же, каких-либо признаков объективной реальности! Задачка, скажем прямо, непростая! Но нет таких преград, которые не смог бы преодолеть мыслящий революционный дух А.С.Шушарина! Правда, придется нам продираться через «полную понятийную пустоту », где неуловимо витают бесплотные и долговечные души земного мира» (Цит. изд. т.2. с.275 ).

А в самом начале нам предстоит усвоить ту непростую истину, что «…магазин, в котором продаются многие из этих простых товаров, или баня, пекарня, харчевня, каток и т.д. всегда должны быть где-то рядом, под боком, на местности. Агрокультуру можно возделывать там, где она растет, рыбу ловить – где она водится, добывать соль или металл – где есть их залежи, строить дом, школу, церковь, райком или клуб – где живут, т.е. в натуральной связи с определенной местностью и вне всякой зависимости от каких бы то ни было отношений собственности, форм производства, тем паче – экономических отношений» (Цит. изд. т.2. с.276 ). Понять, что ловить рыбу нужно там, где она водится, а добывать металл, там, где находятся залежи соответствующей руды (железной, медной и т.д.), трудно, но все-таки, если мобилизовать весь свой интеллектуальный потенциал, можно, а вот уяснить себе, как выращивать рожь, строить дом, продавать товары в местном магазине и т.д. безотносительно к собственности, без экономических отношений между людьми, проживающими в данной местности, и субъектами, находящимися за ее пределами и поставляющими орудия труда для крестьян, продукты для торговцев, сантехнику для строящегося дома и т.д., – это уже немного посложнее. Однако А.С.Шушарину каким-то образом все-таки удалось изолировать данную местность от партнеров за ее пределами, воздвигнув непреодолимый «железный занавес», и свести все отношения людей внутри данной местности к чисто платоническим, без какой-либо примеси экономического. Достигнув таких высот абстракции в своем «базовом, гомогенном и элементарном, предельно фундаментальном» пространстве, он приходит к выводу о том, что данная территория намертво привязана к натуральному производству , особенно в отношении функционирования школ, церквей и райкомов.

Как сообщил нам далее А.С.Шушарин, «следующая истина состоит в том, что «Натуральное производство» – это все то же самое производство жизни (оно всегда одно), но объективно существующее (и взятое) в гомогенном срезе своего именно территориального бытия в привязке к большей или меньшей, всегда определенной местности» (Цит. изд. т.2. с.277 ).

Натуральное хозяйство существовало не только при феодализме, но и в рабовладельческом обществе, не говоря уже о первобытном обществе. Однако в сравнении с предыдущими формациями при феодальном способе производства натуральное хозяйство в данной местности нигде и никогда не было абсолютно натуральным, изолированным от других хозяйственных единиц в других населенных пунктах. Существовали товарно-денежные отношения между городами и сельской местностью, между странами. Поэтому считать производство в данной местности только натуральным, замкнутым в данной местности, – это чистейшей воды фантазия, не говоря уже о том, что реальные общественные отношения всегда многогранны, включая в себя непременно отношения экономические, или отношения по конкретным объектам собственности.

Продолжая развивать свою идею территориальных отношений, А.С.Шушарин придумывает все новые и новые термины. К примеру, такие, как спряжение, соседство, агенты местных взаимодействий, земляки, жители, homo -соседи и т.д. Разъясняя содержание этих терминов полилогии , он писал: «Агентами местных взаимодействий являются люди уже не как организмы, не как граждане (работники, специалисты), а как взаимодействующие соседи, земляки, жители большего или меньшего масштаба этого совместного (от слова «место») взаимодействия. Так сказать, homo-соседи. Основой этого взаимодействия является натуральное, или территориальное, разделение труда . Но вековые шоры экономизма затрудняют понимание этого непростого явления» (Цит. изд. т.2. с.277-278 ). Пытаясь ликвидировать «вековые шоры экономизма», стоящие на пути его полилогии, А.С.Шушарин дает однобокое, искаженное описание реальных отношений между людьми в рамках той или иной конкретной территории. Дееспособные соседи, земляки, если они живут в данном населенном пункте, обязательно являются и работниками, и специалистами , взаимодействуя не только за беседой о житухе-бытухе, или играя в домино, распивая горячительные напитки и т.д., но и взаимодействуя в определенной системе общественного разделения труда и отношений собственности.

Чувствуя ущербность своей версии т.н. территориальных отношений , он пытается как-то оправдываться, запутываясь в многословии. К примеру, он пытался следующим образом разъяснить читателям свою абсурдную позицию: «Каждое базовое разделение труда, конечно, – «вырванная» из гетерогенной реальности абстракция, но натуральное разделение труда соединяется именно соседством, спряжением, что в «чистом виде» не имеет отношения к общению, трудообмену, обмену. Хотя спряжение обязательно предполагает уже данность общения и трудообмена, но совершенно не обязательно развитого обмена. («Игры обмена», вспомним по Броделю, утверждаются как преобладающие над «толстым слоем» позже.) Этот момент находит довольно четкое выражение в том, что у географов «социальная инфраструктура» – это уже данность, как «квалификация и культурный уровень населения», его «трудовой характер» (Б.Н. Зимин, В.А. Шупер), т.е. снятые субстанции культурно-родового и демографического порядков. В то же время «рынок» никогда не является каким-то данным началом для натуральных структур. Прежде чем возить товары «туда-сюда», это «туда-сюда» уже дано. Хотя, конечно, может метаморфировать их или метаморфироваться ими…» (Цит. изд. т.2. с.279 ). Полагаю, что вышеприведенный абзац не нуждается в каких-либо комментариях, ибо противоречия и нелепости в нем следуют один за другим.

Далее следуют пространные рассуждения А.С.Шушарина о прописке (топонимике), о том, что «формула воды проще, чем, допустим, этилртутьтолуолсульфонанилида», натуросчете (планировании), коварстве местного начальства, стохастичности соседства (тип суеты или хаоса), облекающегося в иерархическую форму и т.п. (Цит. изд. т.2. с.286-288 ). Он также пытался внушить читателям свое представление о том, что «гомогенное местное базовое взаимодействие, несмотря на объективно иерархическое строение, социально нейтрально, симметрично, «равноправно» (Цит. изд. т.2. с.289 ). И это несмотря на известные исторические факты о бунтах, восстаниях, вызванных нищетой и неравноправием людей в феодальном обществе, извечной вражде феодалов и городов и т.п. Рассуждая о территориальном равновесии, А.С.Шушарин достиг вершин, мягко выражаясь, «иррациональности» в своем стремлении открыть фундаментальные принципы полилогии . Свидетельством тому может служить следующее его рассуждение: «Территориальное равновесие устанавливает такой выравнивающий порядок, что в совокупности всех занятий каждое осуществляется минимально необходимым трудом самообеспечения местности и связей с другими. Одной из метафор характеристики этого равновесия является, можно сказать, напряжение замыкания, или экономия передвижений , что в итоге противоречит самообеспечению, т.е. опять же предполагает что-то «силовое» для раздвижения бытия» » (Цит. изд. т.2. с.290). Что означают такие выражения, как «минимально необходимый труд самообеспечения местности », «напряжение замыкания » «раздвижение бытия », так и остается неясным.

В самом конце 9-ой главы А.С.Шушарин вновь обращается к теме феодализма в параграфе, который он назвал «Автаркия ». Мы имеем возможность узнать, что А.С.Шушарин понимал под понятием «собственность на пространство ». Читаем: «Собственность на пространство производства – это невидимое, но крайне прочное («вязкое», плотное) отношение, лишь проявляющееся, в частности, в земельных отношениях. Именно феодальная собственность лишний раз иллюстрирует, что собственность – это вовсе не имущественные отношения, а определенный общественный способ связи труда и его условий как объективное отношение людей по поводу ограниченного (необщественного) пользования доминирующим объектом обстоятельств производства. Это собственность совсем не частная, и не групповая, и даже не классообразующая (конечно, в привычном смысле), а именно натурально-иерархическая, территориально-иерархическая, т.е. собственниками одновременно являются все, но и никто (вспомним политическую формулу П.Г. Виноградова о «рассеянии суверенитета»). Но, тем не менее, она исторически и логически вполне определенная, не контролируемая обществом, стихийная детерминирующая сила. Отсюда и возникает «непостижимость» этой формы, в которой «все зависимы – крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы», мастера и ремесленники, включенные «в общественный круговорот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей». Обратим внимание и на основную субстанцию – «службы и повинности»; это явно никак не вещи, средства производства, товары и пр.» (Цит. изд. т.2. с.292).

Начав читать вышеприведенный абзац, я обрадовался, когда узнал, что А.С.Шушарин наконец-то под собственностью понимает экономическое отношение. Однако моя радость оказалась преждевременной. В следующем же предложении он объявил, что феодальная собственность – это вовсе не имущественные отношения, «а определенный общественный способ связи труда и его условий как объективное отношение людей по поводу ограниченного (необщественного) пользования доминирующим объектом обстоятельств производства». Если под «доминирующим объектом обстоятельств производства» понимать определенную территорию , то сразу же возникает вопрос – почему это не имущественные, т.е. не экономические отношения? А какие же тогда? Из следующего предложения мы узнаем, что «это собственность совсем не частная, и не групповая, и даже не классообразующая (конечно, в привычном смысле), а именно натурально-иерархическая, территориально-иерархическая, т.е. собственниками одновременно являются все, но и никто (вспомним политическую формулу П.Г. Виноградова о «рассеянии суверенитета»)». Итак, собственниками являются все, и в то же время никто и в силу этого она натурально-иерархическая, территориально-иерархическая . Словом, субъекта территориальной собственности не существовало, поэтому она и непостижима. Феодальное общество – это, по А.С.Шущарину такое общество в котором «крепостные и феодалы, вассалы и сюзерены, миряне и попы», мастера и ремесленники», включены «в общественный круговорот в качестве натуральных служб и натуральных повинностей». Значит не люди, а некие натуральные службы и натуральные повинности являлись субъектами этой непостижимой территориальной феодальной собственности. Как можно охарактеризовать такое понимание собственности? Думаю, что одним словом, - бессмыслица. Ну как могут некие «натуральные службы » и «натуральные повинности », или другими словами, функции , быть субъектами феодальной собственности? Усугубляя свое искаженное понимание сущности феодализма, А.С.Шушарин даже додумался до того, чтобы назвать его «сплошным обществом услуг»!

Продолжая читать дальше, мы узнаем, что труд крепостных на феодалов в форме отработочной (а затем и денежной) ренты не был эксплуатацией, а существовали «…отношения с пространством производства, процессуальные, потоковые…со «сгустками населения и ресурсов». Потому, в частности, и классический экономический «необходимый продукт» здесь еще совершенно неуместен » (Цит. изд. т.2. с.294).

Ну а последующий текст и вовсе невразумителен. Посудите сами – причем здесь «необходимый продукт местности»? Читаем: «Если в благополучной, срединной Европе, в Германии вплоть до начала XIX в. люди частенько страдали от голода, то раньше и тем паче в менее благополучных регионах (см. у Ф. Броделя) голод и эпидемии (не говоря о войнах) выкашивали людей регулярно. Обычное дело. Даже в классическом европейском феодализме царит «универсум голода», не говоря о многообразнейших морах, болезнях и т.д. Картинки, надо сказать, аховые. Такова же характеристика у Барга и предреволюционной Англии ХVII в. И таковы феодальные черты по всему свету.

Так что о «необходимом продукте», если уж очень хочется, здесь следует говорить в отношении местностей . Да и то удачливых» (Цит. из д. т.2. с.294 ).

А.С.Шушарин вдруг осознал, что в данной главе следует все-таки кое-что написать и о феодализме по существу, поэтому в разделе, который посвящен основным чертам автаркии , он и попытался это сделать в своем обычном стиле. Кстати, как я уже выше отмечал, общепринятое понимание значения слова «автаркия » далеко не отражает сути процессов, происходивших при феодализме, ибо именно при этом общественном строе произошло становление большинства современных государств, было положено начало широкой международной торговле и колонизации. Капитализм не вдруг, как джин из бутылки, выскочил из недр феодализма, а его появление было подготовлено развитием товарно-денежных отношений, т.е. преодолением всяческих границ (между городом и селом, между регионами внутри государств, между странами), а также накоплением больших сумм капитала в результате, как торговли, так и банковских операций.

А теперь вернемся вновь к творчеству А.С.Шушарина. Вот что он писал о феодализме: «удел (феод) и есть властвующее во всех многообразнейших конкретных формах (бенефеций, феод, лен и др.) и сквозное по вертикали главное производственное отношение, в предметной основе которого и лежит вязкая собственность, «живущая пашня», территория как пространство производства, лишь более или менее качественно характеризуемая объемом соединяемого ею труда (в частности число «душ»)» (Цит. из д. т.2. с.294-295 ). Итак, сквозь зубы, А.С.Шушарин выдавил из себя термин «производственное отношение », хотя снова повернул к «вязкой собственности» и территории , которая характеризуется наличием работающих «душ». Как же трудно ему согласиться с пониманием того, что отношения между феодалом и крепостными были отношениями эксплуатации в форме ренты, а владеть просто территорией без душ не было никакого смысла. Причем совершенно неважно для экономических отношений между крепостными и феодалами, каким образом феодал стал собственником своего земельного надела с «душами»: то ли он захватил его в междоусобной войне у другого феодала, или ему его даровал король за верную службу. Так же и с собственностью на раба – совершенно не имело значения, стал ли он рабом в результате пленения во время войны или был куплен на невольничьем рынке.

А.С.Шушарин никак не может расстаться, описывая феодализм, со своей коронной идеей «территориальных отношений ». Повторяю, все, что совершается в обществе и вообще в этом мире, происходит во времени и пространстве. Однако сводить содержание общественных отношений к каким-то иррациональным «территориальным отношениям » - это совершенно искусственный прием, надуманный и искаженно представляющий суть того же феодализма. А.С.Шушарин утверждал, что «Эндогенная натурализация (территориализация) производства в исторической форме феодализации отношений происходила и как революционный шаг обобществления работников (после рабства), а в общем как насильственное преодоление дофеодальных отношений (рабовладельческих, родоплеменных, кочевых) и в итоге как утверждение территориальной организации «урегулированности и порядка» производства. Через этот процесс после социализации (демографизации), а то и в параллель, приходится проходить, раньше или позже, всем народам. После «приучения» жить среди просто людей (а не зверей), что сделало уже рабство, феодализм «приучал» вести хозяйство на одной местности, спряжению всей деятельности в натуральной форме, т.е. к новой, более высокой, территориальной организации и дисциплине» (Цит. из д. т.2. с.298 ). В этом предложении, что ни слово, то искажение реального исторического процесса. Во-первых, никакого обобществления работников при феодализме не происходило. Рабы или общинники становились крепостными и никакие феодалы их не «обобществляли». Во-вторых, никаких насильственных форм преодоления рабовладения феодализмом история не зафиксировала. Рабовладение «приказало жить» в результате своей неэффективности. Общинная родоплеменная форма сменилась семейной не в силу насильственного преодоления рабовладением или феодализмом, а в результате роста производительности труда. В-третьих, социализация совершенно не тождественна демографическим процессам, хотя последние, само собой разумеется, совершаются в определенной социальной среде и являются ее органической частью. В-четвертых, не феодализм приучал жить оседло, на одной местности, а освоение человеком приемов возделывания сельскохозяйственных культур и одомашнивание животных уже в период неолита и энеолита. Компактные формы проживания (деревни, города) появились во времена позднего первобытнообщинного строя, что не отрицает и сам А.С.Шушарин, широко распространившись в рабовладельческой формации. И, наконец, в-пятых, натуральная форма ведения хозяйства, уже начиная с рабовладельческой формации, постепенно заменялась работой на рынок и совершенно напрасно А.С.Шушарин называет натуральную форму более высокой по отношению к товарно-денежным отношениям.

А.С.Шушарин вопреки тому, что утверждал в начале данной главы о «взаимодействии людей в его социальной нейтральности, нормальной жизненности» вдруг решил сменить пластинку и стал расписывать межфеодальные распри. «Короли воевали со своими непокорными вассалами, вассалы – между собой, господствовало право и обычай частной войны» (С.Д. Сказкин). (Однако и войны уже не рабовладельческого типа.) Но главное, что за оболочкой этих непотребных политических деяний вассалов и королей был скрыт, блестяще замечает А.Я. Гуревич, «антагонизм жителей отдельных областей». Не классические «классы» или этносы, а жители! Не за средства производства, а за пространство производства!» (Цит. из д. т.2. с.300 ). Ну, конечно же, чего иного можно ожидать от А.Я.Гуревича, который начисто отрицал классовую борьбу и исторический материализм. Только странно иное. Как такая позиция А.С.Шушарина совмещается с его восхвалением К.Маркса? И еще. Описав «непотребные политические деяния» феодалов во главе с королями, он несколькими строками ниже уже утверждает совершенно противоположное. Посудите сами. А.С.Шушарин не только стал трубадуром феодализма, но и сделал величайшее открытие, с которым Вы, читатель сейчас же можете познакомиться, прочитав следующий пассаж:: «…уже Сен-Симон на это счет утверждал, что «феодализм положил конец военной анархии, связав совместной службой и взаимной защитой герцогов, графов, баронов и всех независимых земельных собственников» и что это «громадное преимущество, не оцененное надлежащим образом никем из историков последующих столетий». Таким образом, «первоначальное накопление» феодализма имело старый, «рабовладельческий» (но только в смысле как военный) характер. Но потому же уже ставший, эндогенный феодализм внутри себя производственно (но, конечно, не в смысле гражданских, а равно внешних, колониальных, империалистических и пр. войн) – первая мирная форма общества (эндогенно)» (Цит. из д. т.2. с.300 ). Наверное, А.С.Шушарин, учась в советской школе, так и не узнал ничего о таких исторических событиях, как восстание Е.Пугачева и С.Разина. Правда, несколькими страницами ниже А.С.Шушарин признал все-таки факт происходивших в средневековый период восстаний, но в какой-то странной, противоречивой формулировке, смысл которой он сам вряд ли понимал («Крестьянские восстания Средневековья еще вовсе не буржуазны, а суть наряду с голодом периодические проявления нарушений и восстановлений самого типа автаркического равновесия» (Цит. из д. т.2. с.300 ). Вот так вот, восстания – это способ восстановления некоего автаркического равновесия!

Еще одним проявлением невежества А.С.Шушарина является его утверждение о том, что «в самой глубокой основе эндогенного (элементарного) феодализма никакой общинности не существует» (Цит. из д. т.2. с.302 ), что совершенно не соответствовало исторической реальности. Любопытно, чтобы сказал выдающийся историк М.Н.Покровский, прочитав следующее утверждение А.С.Шушарина про Россию: «Российский феодализм (насколько его так можно назвать) с его общинностью и жестким крепостничеством, обусловленными большим же земельным пространством, с его высокой неоднородностью, малолюдностью, «холодностью» вообще эндогенно весьма неклассичен, «неевропеичен», но и совсем не «восточен» (в «ирригационном» смысле), уже только по природно-климатическим условиям и малонаселенному большому пространству» (Цит. из д. т.2. с.303 ). Перу А.С.Шушарина принадлежит и такой перл, как утверждение о том, что «…подлинная доминирующая ценность, или богатство, невещно…» (Цит. из д. т.2. с.305 ).

А.С.Шушарин, комментируя всем известные исторические процессы, решил подправить К.Маркса, заявив, что «…беспощадное «огораживание земель» было разгораживанием пространства производства , т.е. его обобществлением, ликвидацией его узурпации. Потому не «экспроприация земли у сельскохозяйственного производителя, крестьянина, составляет основу всего процесса» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 23, с. 728 ), как писал Маркс, а высвобождение земли, в том числе в производственную частную собственность, из тисков собственности на пространство производства» (Цит. из д. т.2. с.306-307 ). По А.С.Шушарину, «пространство производства» не включало в себя сельскохозяйственные угодья, а переход экспроприированных земельных участков в собственность феодалов являлся ничем иным, как обобществлением этого пресловутого пространства.

Под занавес 9-ой главы А.С.Шушарин не мог не сказать о процессе перехода от феодализма к капитализму, учитывая главную суть его полилогии . И вот что по этому поводу он написал: «Итак, феодализм суть социальная система с уже общественной собственностью на общую жизнь (все люди «равноправны» как организмы, телесно-духовные существа), на работников (все люди подданные, паства, граждане), но с господствующей на территорию как пространство производства (процесс). В недрах «набухавших» производительных сил, всего производства (а равно и всех обстоятельств), как его экстерриториальная товаризация, массовизация, экономизация, происходило объективное обобществление пространства производства, находящегося в ограниченной, натурально-иерархической собственности, что и образовало основное противоречие критической формы. Переход к капитализму и означал восходящее необратимое обобществление «пространства производства» , его изъятие из ограниченной собственности, симметризацию и снятие в «инфраструктуру» господствовавших территориальных отношений (и их же ультраструктур), постановка их уже под новый контроль, контроль рынка, капитала» (Цит. из д. т.2. с.313 ).

Постараемся вникнуть в суть написанного А.С.Шушариным. Повторяю, выражение «общественная собственность на общую жизнь» лишено какого-либо рационального содержания. Его разъяснение о том, что под этим он понимал то, что все люди равноправны, «как организмы, телесно-духовные существа», совершенно не соответствует действительности. Такого равноправия никогда не было и никогда не будет, учитывая хотя бы естественные возрастные и половые различия между людьми. Выражение «общественная собственность на работников» не только в эпоху феодализма, но и в любую другую просто-напросто бессмысленно, ибо его в истории человечества не существовало. Ставить знак равенства между пространством в качестве «ограниченной (необщественной) собственности» и процессом не имеет никакого смысла. То же самое можно сказать и о выражении «в недрах «набухавших» производительных сил, всего производства (а равно и всех обстоятельств), как экстерриториальная товаризация, массовизация, экономизация, происходило объективное обобществление пространства производства». Сам набор слов («набухание» производительных сил и производства, а тем более «набухание всех обстоятельств», «товаризация», «массовизация», «экономизация», «симметризация») говорит только о стремлении А.С.Шушарина к оригинальничанию, а также об элементарном пренебрежении его к русскому языку. Выражение «переход к капитализму, означал восходящее необратимое обобществление «пространства производства», не говоря, как я уже выше писал, о бессодержательности понятия «обобществление «пространства производства», не могло иметь ничего общего с процессом распространения на все сферы жизни капиталистической частной собственности. Словом, мы имеем типичный образец, деликатно выражаясь, «умничанья» А.С.Шушарина, стремящегося во что бы то ни стало быть первопроходцем в сфере общественных наук. Немаловажную роль в «достижениях» А.С.Шушарина сыграла и та методика, которую он взял на вооружение. Ее содержание он охарактеризовал следующим образом: «объективный логический примат эндогенной логики как только узлов новых, первопроходческих кризисов и прорывов (или провалов)… требует в анализе чистого содержания этих состояний и переходов все большего абстрагирования от очень многих других процессов, привходящих исторических обстоятельств, новых структур; все они и могут быть уяснены только после анализа чистых форм и наиболее фундаментальных (полифундаментальных) базовых структур (обнажающих себя как раз в эндогенной логике)» (Цит. из д. т.2. с.316 ). Стремление к созданию «чистых, абстрактных форм» привело А.С.Шушарина к необходимости выработать свой уникальный понятийный аппарат , который оказался неадекватным реальному историческому процессу и достижениям гуманитарных наук, к которым он довольно часто относился с большим презрением, называя достигнутые ими результаты хаосом.

При переходе к анализу капитализма в 10-ой главе с А.С.Шушариным произошла труднообъяснимая метаморфоза. Вызвана она или подлинным величием теории К.Маркса, которой А.С.Шушарину просто нечего было противопоставить? Или все дело в том, что она в известном смысле послужила отправной точкой в создании концепции «главной последовательности с определяющими ее суть революционными кризисами»? Но факт остается фактом, что с небольшими отклонениями А.С.Шушарин признает марксову трактовку капитализма. И именно это обстоятельство разительно подчеркивает всю бесплодность и никчемность его исследовательского порыва в отношении предыдущих формаций, причиной которых стал отказ от марксовой философии исторического материализма. Мы имеем дело не только с парадоксом, но и с нелепым противоречием. С одной стороны, он признавал практически один к одному политическую экономию капитализма, созданную К.Марксом на основе методологии исторического материализма, а, с другой стороны, отвергал его в анализе общественных формаций, предшествовавших капитализму. Впереди еще его исследование социализма. Посмотрим, какие сюрпризы нас ожидают.

А пока несколько выдержек из коротенького текста, посвященного А.С.Шушариным капитализму (всего-навсего 20 страниц!).

Начнем, пожалуй, с одной труднообъяснимой детали. А.С.Шушарин в свойственной ему семантике (Вы не поверите!) излагает суть исторического материализма , приступая к конспективному описанию капитализма. В подтверждение своего утверждения привожу следующую довольно длинную цитату: «Напомним также, что в теоретическом понимании эндогенных форм категорически отбрасывается всякая социально-политическая прагматика (императив Ильенкова), т.е. речь идет только о материальном (производственном) содержании этих форм как критических, преодолеваемых состояний. Причем эти прорывы (восходящие тренды) реализуются не автоматически-детерминистски по упрощенной формуле одной зависимости от развития производительных сил («операционально-энергетического потенциала»), а всегда полипричинно и по мере складывания всей совокупности исторических обстоятельств , давления внутренней и внешней социальной среды, все более влиятельной «миросистемности» и пр. Но вот это-то уже никак не дело теории эндогенной формы. Соответственно Марксов капитализм – это и не ранний, и не средний, и не современный, и не английский, и не российский и пр., а простой, предельно критически «чистый», элементарный («идеальный тип»), метафорично означаемый нами как «вульгарный» капитализм середины XIX в., рано или поздно неизбежно преодолеваемый, адаптирующийся и т.д.» (Цит. из д. т.2. с.317 ).

И вот после такого карикатурного панегирика в честь исторического материализма А.С.Шушарин вновь воспроизводит свою версию про формации, предшествовавшие капитализму, используя при этом придуманный им понятийный аппарат. Лучше всего это просматривается при определении им понятия «богатство ». Вот что он на сей счет писал: «Если в органическом, социально-биологическом взаимодействии богатство – процесс (общая жизнь, телесно-духовное здоровье), то же – в местном взаимодействии (натуральные занятия, «живущая» местность, трудоосвоенное натуральное богатство, «оживотворенное» пространство производства), а в демографическом взаимодействии богатство профессионально-деятельностно (профессионально-образо­вательный потенциал, трудовые ресурсы), хотя и псевдовещно (работник), то в вещественно-продуктовом взаимодействии богатство – это самая логически простая внешняя вещь, овеществленный труд, а в совокупности – самое простое, прямо скажем, далеко не «божественное социальное», а именно вещественное богатство . И не более того. В элементарной форме это потребительная стоимость (полезная вещь) или, как объект обстоятельств и отношений производства, средства производства жизненного или производительного назначения. В обмене потребительных стоимостей последние выступают в общественной форме элементарного отношения, товара , с его стоимостью , как субстанцией этого типа гомогенной ценности (основы «смысла»), заключающей в себе необходимый труд производства товара. В отличие от социально-биологического, демографического и местного взаимодействий, с их материальными знаками нечисленной «номенклатуры» (в сферах антропонимики, трудонимики, топонимики) и неотделимостью от людей (кратко – имена, дипломы, прописка), в вещественно-продуктовом взаимодействии материально-знаковое отношение само универсально овеществляется в деньгах , выражающих в ценах стоимость товаров. «Номенклатурой» самих знаков здесь фактически является обычная, мономерная числовая ось , пронизывающая все денежное хозяйство, всю сферу товаронимики, экономического расчета или маркетинга (основного хозяйственного, рационального аспекта поведения агентов производства)» (Цит. из д. т.2. с.323 ).

Невероятно, но факт! А.С.Шушарин вновь садится на свой любимый конек, чтобы во всеоружии атаковать ненавистную экономическую теорию, элементы которой только что он воспроизводил в отношении капитализма. Читаем: «Революционной (критической, парадоксальной), даже, можно сказать, восходяще-капиталистической теорией феодализма могла бы быть вовсе не какая бы то ни было экономическая теория, а только эзотерическая теория автаркии, т.е. теория предельности господства натуральной системы, доминирующей собственности на «пространство производства» с преодолевающей революционной тенденцией (трендом) исторически определенного обобществления производства этого же «пространства производства» (Цит. из д. т.2. с.320 ). И буквально через две страницы он писал нечто совершенно противоположное: «Соответственно господствующую, все «освещающую» (доминирующую) форму производства составляют экономические, товарно-денежные отношения в их же высшей исторической форме доминирующего, или развитого, рынка в его эндогенном и субъектном понимании как господства частной собственности на средства производства, как объективного торжества капитала» (Цит. из д. т.2. с.322 ).

Правда, демонстрируя свою независимость (?) от марксизма, он продолжал настаивать на том, что ведущей сферой экономики является не производство, а обмен. «Вещественно-продуктовому взаимодействию, - писал А.С.Шушарин, - свойственно продуктовое разделение труда, состоящее в единстве и различии деятельности уже по созданию вещественных продуктов, что находит свое выражение в агентах вещественного производства как обособленных («атомизированных») товаропроизводителей, вообще говоря, их безразличной внутренней «природы» от «кустаря-одиночки» до концерна. «Вещественное производство» – это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее (и взятое) в своем гомогенном срезе производства, распределения, обмена и потребления вещей. Базовым механизмом здесь является обмен» (Цит. из д. т.2. с.323 ). Конечно, это не единственное серьезное отступление от марксизма, но в принципе его версия капиталистической общественной формации совпадает с тем, как ее трактовал К.Маркс.

Приступая к предпоследней главе второго тома, А.С.Шушарин, высоко оценил свои выдающиеся открытия в познании истории человечества, объявив себя первопроходцем в раскрытии сущности докапиталистических «градаций», отвлекаясь при этом от «действительной, далеко не «формационной» сложной логики истории» (Цит. из д. т.2. с.338 ). И он тут же выдал букет нелепых понятий и выражений, например, таких, как «необщественная форма собственности», «технологизированное звено отношений», «социальная сложность нагнетаемого состояния застоя в его линейной форме», «волнующая пустышка тоталитаризма» и т.п., которые, естественно, оказались «теоретически совершенно непрозрачными для марксистского мировидения» (Цит. из д. т.2. с.345 ). На самом деле, где уж марксистам понять, что означает «необщественная форма собственности». До сих пор марксисты (и не только они) считали, что собственность существует только в обществе. А вот А.С.Шушарин обнаружил ее и вне общества, например, в волчьей стае или в косяке сардин, не говоря уже о космическом пространстве (вспомним «звездное небо», как объект собственности»). Да и другие выражения, применяемые А.С.Шушариным, оказались не по зубам марксистам, находящимся в плену экономических догм, особенно в части понимания «технологизированного звена отношений» между людьми, скажем, в сфере нравственности (все-таки живем в двадцать первом веке!).

Однако шутки в сторону и пора всерьез обратиться к главной теме 11-й главы – социализму , который отныне и во веки веков следует, по мнению А.С.Шушарина, именовать не иначе, как «плановой, отраслевой или линейной формой ».

Сначала нам предстоит понять, что из себя представляет «линейная форма ». Это «нагнетаемое состояние «застоя», породившая «весь сонм негативов «всех сторон общественной жизни» социалистического общества (Цит. из д. т.2. с.343 ). Главное в процессе познания «плановой, отраслевой или линейной формы » - не попасться на удочку «экономизма» с тем, чтобы уяснить себе, что «в «чистой» линейной форме (новый «слоеный пирог») эндогенно сняты культурно-родовые (объект – общая жизнь), демографические (работник), территориальные («пространство производства»), экономические (средства производства) производственные отношения, которые, никуда не исчезнув, «вернулись в основания» или ушли в «инфраструктуру», но теперь уже попали под «освещение» линейной формы в виде соответствующих снятых деформаций. Но поскольку, тоже снятые, здесь экономические отношения (со средствами производства) для экономического мышления – это нечто совершенно неудобоваримое и даже немыслимое, то для сохранения своего реноме идейного держателя основ бытия экономизм и пускает в ход указанные мифы» (Цит. из д. т.2. с.360 ).

Под мифами А.С.Шушарин имел в виду, во-первых, трактовку обобществленных средств производства при социализме как государственной собственности, а также, во-вторых, господствующее в литературе заблуждение о «ничейной» общенародной собственности. Критика А.С.Шушариным этих мифов хотя и не безупречна, однако, в принципе совершенно правильная. Однако его вывод о том, что «…суть линейной формы в чистом виде уже постэкономична , в том числе и теоретически уже не имеет касательства ко всей экономической науке в сколько-нибудь строгом значении и смысле всей ее семантики» (Цит. из д. т.2. с.363 ) не выдерживает никакой критики. Мы в его теории линейной формы вновь сталкивается с уже выше рассмотренной проблемой содержания понятия «собственность ». И здесь я просто вынужден привести подряд две цитаты, чтобы продемонстрировать понимание А.С.Шушариным этого понятия в новом контексте. Он писал: «…вспомнив безупречный «метод политэкономии» («позитивная критика»), про все ее содержание надобно крепко забыть, установив сначала доминирующий объект новой собственности в его предметности (так сказать, в неясности почти «божественной социальности»), но еще совсем не как отношение. Что именно, короче говоря, может быть узурпировано, если уже не общая жизнь, работники, «пространство производства», средства производства. Напомним также, что объектом отжившей собственности может быть не только вещь в обычном смысле, но и процесс » (Цит. из д. т.2. с.373 ). «Причем как политэкономия не занимается изучением средств производства («товаров») в их бесконечном многообразии (это предмет «товароведения»), точно так же и теория линейной формы, или «политическая технология » («политическая» все в том же артефактном смысле фразеологизма Монкретьена, но без «экономии»), не занимается изучением технологий в их бесконечном конкретном многообразии, а занимается изучением производственных отношений людей в связи с технологиями . Поэтому понятия «технология», «технологическое», «технологизация» будут нами последовательно рассматриваться в своих имманентных (неэкономических) значениях.

А чтобы составить себе самый первый образ собственности на технологии, мы и пойдем в сторону, прямо противоположную подходу С. Глазьева. Причем даже в трояком смысле. Вот как бывает. Во-первых, для нас существенны не определенные технологии, а вообще (как у Маркса «средства производства» – объект собственности). Во-вторых, мы движемся не к их укрупненным пониманиям («уклады»), а совсем наоборот – к элементарному (фундаментальному). Ну, и в-третьих, хоть лишь для начала в порядке иллюстрации симметрии технологий как объектов отношений, мы специально обратимся не к новейшим («аэрокосмическим»), а опять же наоборот, к «архаическому» примеру. Но сперва еще о второй глыбе явлений, функциональности. Хотя здесь вся историко-научная работа тоже впереди» (Цит. из д. т.2. с.380-381 ).

Снова слышна прежняя песня, что собственность – это не отношение между людьми по поводу объекта собственности, а сам объект . Теперь узурпируются «уже не общая жизнь, работники, «пространство производства», средства производства», как это происходило в первобытной общине, при рабовладении, феодализме и капитализме, а процесс. Отныне политическая технологи,я как новая наука (теория линейной формы), будет заниматься «изучением производственных отношений людей в связи с технологиями» . И не определенными технологиями, а вообще (?), т.е. чем-то фундаментальным, симметричным, объектом отношений. Но для того, чтобы все это понять, необходимо усвоить содержание еще одного фундаментального понятия – «функциональность ». Проанализировав целый ряд источников, А.С. Шушарин пришел к выводу, что «строго говоря, выйти на исходное понимание собственности (объекта) через юридическое, смысловое, ценностное, богатства и семантику в принципе действительно вполне можно. Но это очень сложные пути. Тот случай, когда игра не стоит свеч» (Цит. из д. т.2. с.386 ). И вот А.С.Шушарин изобретает свой оригинальный метод исследования «образа собственности на технологии », с которым нам сейчас предстоит познакомиться. Метод этот называется «технология кирпичного завода всех времен и народов ». Воспроизвожу рассуждения А.С.Шушарина в полном объеме, чтобы не упустить ни одной важной его мысли. «Представим себе, - писал А.С.Шушарин, - как это ни покажется странным, кирпичный завод, технически примерно одного и того же уровня в условиях рабовладения, феодализма, капитализма и плановой системы. Но вот общественные формы этих естественно-технически одинаковых процессов, а также отношения людей, собственность, ее объекты оказываются совершенно различными. При рабстве на этом заводе вообще никто не трудится, ибо рабы суть такие же орудия, как и печь для обжига, только в отличие от нее говорящие. И здесь еще несущественно, кому принадлежит завод как средство производства, ибо доминирующим объектом собственности являются сами рабы (работники), а следовательно, и актуальны демографические производственные отношения в связи с рабами, их приобретением, профессиональностью, использованием. При феодализме тот же самый завод реализует натуральную «кирпичную повинность» с жесткой зоной связей в данной местности. И здесь еще не столь существенно, кому принадлежит этот завод как средство производства, а важно, кому принадлежит местность, на которой живут уже не рабы, а крепостные, вынужденные работать на этом заводе, ибо более им деваться некуда – вся местность поделена, все к ней прикреплено. Объектом собственности здесь оказывается «живущая» зона кирпичной повинности этого завода, и актуальны территориальные производственные отношения людей в связи с «пространством производства». При капитализме все тот же кирпичный завод работает на рынок, конкурирует с другими заводами. Вот здесь самое важное – собственность на сам завод как средство производства, ибо ни рабов, ни прикрепленных к местности крепостных уже не существует и соответственно актуальны экономические производственные отношения. Наконец, в наших условиях тот же самый кирпичный завод вкупе с другими выполняет функцию выпуска кирпичей. Кому принадлежит этот «ничейный» завод как средство производства – в сущности теперь уже совершенно неважно просто в том смысле, что он уже не принадлежит частному собственнику. А вот что теперь важно, совсем иное – теперь вся суть в том, кому принадлежит само «кирпичное дело», т.е. данная («кирпичная») технология , соответственно и господствуют отношения людей в связи с этими технологиями. (Кстати говоря, именно Дело, и с прописной буквы, является исходным понятием в «теоретическом» наброске управленца Ю.И. Мухина. Небезынтересно еще заметить, что, так сказать, на 12-й год «перестройки» «трудовик» К.Сабирьянова обратила внимание на то, что в былой системе для работников «работа была поистине правом собственности». Работа , особо выделяю, т.е. не вещь, а процесс . Вот в свое время с производственными основаниями одного такого «права собственности» Маркс и разбирался в четырех томах.)

Иначе сказать, из нашего условного примера видно, что даже один и тот же в естественно-техническом или даже технологическом содержании процесс производства в разных формах производства обнаруживается в отношениях людей с совершенно разными объектами обстоятельств производства (в нашем примере: работники, «местность», средства производства, технологии). Соответственно и в «физическом» содержании один и тот же труд осуществляется с совершенно разными мотивациями, интересами, ограничениями и свободами, формами связей, правом и пр. Короче говоря, все определяется господствующим типом взаимодеятельности (в данном случае функциональным, технологическим), а само господство этого типа определяется доминирующей собственностью (в данном случае на технологии)» (Цит. изд. т.2. с.386-388 ).

Нужно искренне поблагодарить А.С.Шушарина за изобретение метода «кирпичного завода », который позволяет нам системно проанализировать все его фундаментальные открытия в историческом разрезе.

Начнем с рабовладения . Во-первых, его утверждение о том, что «при рабстве на этом заводе вообще никто не трудится, ибо рабы суть такие же орудия, как и печь для обжига, только в отличие от нее говорящие» ошибочно по двум причинам. Нельзя отождествлять печь для обжига с рабом, ибо в процессе производства кирпичей раб является активным началом – субъектом процесса производства , а его средством является печь. Печь не может функционировать без труда рабов . И кирпичи не могут производится печью, если, как писал А.С.Шушарин, «…на этом заводе вообще никто не трудится». Во-вторых, хотя доминирующим объектом собственности действительно были рабы, но и завод являлся также объектом собственности рабовладельца. В-третьих, суть отношений рабовладельцев и рабов состояла в том, что первые присваивали продукт, созданный трудом рабов, эксплуатируя их. И вообще никаких демографических связей между рабовладельцами и рабами не существовало. Воспроизводство рабов, как людей, происходило не в месте использования труда рабов, не усилиями рабовладельцев, а, как правило, в другой местности (рабов или захватывали в плен, или покупали на невольничьем рынке, или же разоряли общинников, превращая их в рабов). В связи с этим делать вывод о том, факт эксплуатации рабов делал «актуальным демографические производственные отношения в связи с рабами, их приобретением, профессиональностью, использованием» является абсолютно надуманным и не соответствовал исторической действительности. Все, что написал А.С.Шушарин в отношении функционирования кирпичного завода в условиях рабовладения, является его чистейшим вымыслом. Он пытался навязать существовавшей в далекие времена объективной реальности свою надуманную схему только для того, чтобы она «укладывалась» в искусственную логику его полилогии .

То же самое можно сказать и в отношении примера с функционированием кирпичного завода при феодализме . Во-первых, существенными являлись экономические отношения между феодалом, которому принадлежал кирпичный завод (собственность), и крепостными мастерами, работавшими на данном заводе в его натуральном хозяйстве, а не какие-то мифические отношения реализации кирпичным заводом натуральной «кирпичной повинности» при помощи жесткой зоны связей в данной местности. Все это от начала до конца не только вымышлено, но и отдает мистикой. С каких пор кирпичный завод становится каким-то субъектом в данной местности? Субъектами в реальной жизни являлись люди (феодалы и крепостные), а не неодушевленное сооружение, предназначенное для выпуска кирпичей. Во-вторых, и при феодализме имело первостепенное значение, кто являлся собственником завода. На определенной местности, выделенной или захваченной данным феодалом, он производил благодаря труду крепостных ремесленников и крестьян свою собственность, в данном случае используя кирпичный завод, продукция которого была нужна ему, скажем, для строительства его замка. В-третьих, на заводе трудились крепостные, и это они делали потому, что попали в вассальную зависимость к феодалу. И как понимать такую разновидность собственности, которую придумал А.С.Шушарин, как «живущая» зона кирпичной повинности »? В четвертых, как и в первом случае, мистикой отдает от следующего предложения: «объектом собственности здесь оказывается «живущая» зона кирпичной повинности этого завода, и актуальны территориальные производственные отношения людей в связи с «пространством производства». Для людей т.н. «пространство» было объектом их трудовой деятельности и никаких других отношений с «пространством» у крепостных не было.

Что касается функционирования завода в условиях капитализма , то здесь А.С.Шушарин не отступил от марксистской трактовки экономических отношений, которые для этой формации он признает.

А вот, добравшись до социализма , А.С.Шушарин снова отказывается от рациональной трактовки экономических отношений и уходит в мир иррационального. Он пришел к выводу, что вся суть в том, чтобы определить, кому принадлежит само «кирпичное дело », т.е. данная («кирпичная») технология, и, ответив на этот вопрос, можно установить, какие отношения людей в связи с этими технологиями господствуют. Все сводится к тому, что объектом собственности при социализме является «работа , особо выделяю, т.е. не вещь, а процесс ». С эти утверждением А.С.Шушарина нам еще придется обстоятельно разбираться, а комментарий к вышеприведенной выдержке я хочу завершить, отметив вновь непоследовательность и противоречивость (а, возможно, небрежность?), допускаемую им в изложении своих мыслей. Так он писал в последнем абзаце вышеприведенной выдержки (цитирую): «…в отношениях людей с совершенно разными объектами обстоятельств производства (в нашем примере: работники, «местность», средства производства, технологии)». Всю дорогу А.С.Шушарин доказывает, что сущность понятия «собственность» в его объекте и здесь вдруг он пишет об отношениях людей по поводу объектов , в различных «градациях». Конечно, само выражение «обстоятельства производства » (работники при рабовладении, местность при феодализме, средства производства при капитализме, технологии при социализме) очень неопределенно и расплывчато, оно может трактоваться, что и делает А.С.Шушарин, предельно широко, охватывая все и вся, начиная с биосферы, кончая космическим излучением, не говоря уже о таких сферах, как религия, политика, нравственность, искусство и т.п. Все, что сопровождает отношения людей по поводу объекта собственности, абсолютно все может быть названо «обстоятельствами производства ». И еще поразительная непоследовательность в применении терминов содержится в следующем предложении: «Соответственно и в «физическом» содержании один и тот же труд осуществляется с совершенно разными мотивациями, интересами, ограничениями и свободами, формами связей, правом и пр.». Самое поразительное в этом предложении состоит в том, что А.С.Шушарин все-таки признает наличие труда работников на мифическом кирпичном заводе абсолютно во всех формациях, хотя, например, по поводу рабов он не допускал применения этого термина, отождествив раба с обжиговой печью. Рабовладельцы могли относиться к рабам, как говорящим орудиям труда, но социолог А.С.Шушарин, наверное, должен был признавать за рабами право называться людьми, которые трудились на кирпичном заводе рабовладельца, создавая ему прибавочный продукт .

«Кирпичный» пример А.С.Шушарин использовал для того, чтобы подступиться к такому понятию, как «технология » «совсем в иной понятийной фракции», «в их процессуальной предметности как объекта производственных отношений» (Цит. изд. т.2. с.391 ).

Итак, постараемся разобраться с этим новым понятием в нетрадиционной трактовке А.С.Шушарина. То, как определял «технологию » А.С.Шушарин, можно узнать из следующей цитаты: «Технологии – это и не люди, и не средства производства, и не бесчисленные технологии в квазивещественном (тем более физическом) смысле, а взаимосвязанно осуществляемые, реализующие коллективный навык приемы труда, знания, процессы производства , своего рода узлы или, по моде, «кластеры», связной взаимодеятельности людей» (Цит. изд. т.2. с.388 ).

Смысл модного слова «кластер» - это или «скопление однотипных объектов», или «диссонантное созвучие», «аккорды». А.С.Шушарин относил этот термин не к физике и музыке, а к взаимодеятельности людей. Но взаимодеятельность людей может осуществляться в любой области, например. в войнах, в танцах, в спортивных соревнованиях и т.д. Видимо, учитывая предыдущий контекст, «технологию » следует связывать с «коллективными навыками приемов труда», т.е. с производственной взаимодеятельностью людей. Однако мы узнаем, что это не «бесчисленные технологии в их квазифизическом (тем более физическом) смысле». Так что же из себя представляют «технологии»? Если это «процессы производства», однако не в физическом смысле, а приемы труда, но не в их квазивещественном значении, то тогда это нечто, не воспринимаемое чувствами, представленное какими-то «узлами взаимодеятельности людей». Будем читать дальше, возможно, тогда станет содержание этого нового нетрадиционного фундаментального понятия немного яснее. Как разъяснял А.С.Шушарин, «…в самых первых представлениях технологии обнаруживают (проявляют) себя юридически в виде бесконечно разнообразных участков, цехов, бригад, служб, отделов, лабораторий, далее – предприятий, НИИ, колхозов, совхозов, более крупных образований. В основе всех этих внешних, юридико-организационных форм и лежат ячеисто взаимосвязанные процессы производства, технологии. Все эти технологии по своему существу никогда не могут находиться в частной собственности (хотя отношения с ними, конечно, могут быть капитализированы); они всегда неотделимы от коллективной, совместной (соорганизованной) деятельности людей как «живущие участки производства» (вспомним «живущую пашню»). Но, будучи неотделимыми от деятельности людей, технологии тем не менее есть внеиндивидуальные, объективные процессы, которые в качестве доминирующего объекта обстоятельств производства и оказываются в ограниченной (необщественной) собственности, в узурпации. Именно подобным образом, вспомним, территория как «оживотворенное пространство производства» (производящая территория, процесс сопроживания, связных натуральных занятий), которую по ее объективно-логическим свойствам невозможно обменять, купить, продать как обычную вещь, ибо она связана с местностью бытия, сама суть процесс занятий, со-проживания (соседства), и находилась в весьма жесткой, ограниченной собственности в условиях феодализма (автаркия), порождая при кризисе формы весь сонм негативных явлений. Так же, как при капитализме, узурпированы средства производства, что и порождает все прочее» (Цит. изд. т.2. с.388-389 ).

Суть понятия «технология» начинает обретать какие–то осязаемые формы. Оказывается, она «проявляется» «…юридически в виде бесконечно разнообразных участков, цехов, бригад, служб, отделов, лабораторий, далее – предприятий, НИИ, колхозов, совхозов, более крупных образований». Итак, как—будто «технология» - это структурные единицы экономики, в основе которых «лежат ячеисто взаимосвязанные процессы производства, технологии». И в этом месте А.С.Шушарин наносит сокрушительный удар, объявляя, что эти технологии «по своему существу никогда не могут находиться в частной собственности». При социализме? Или вообще при любом способе производства? Ответ на эти вопросы какой-то странный – «отношения с ними, конечно, могут быть капитализированы», т.е. они могут находится в частной собственности, становится капиталом? Но что может стать капиталом? Не сами технологии, а отношения с ними? Что это означает? Означает ли это то, что владелец капитала может купить технологию, т.е. сам акт покупки и является отношением? Но если это так, то сама технология становится капиталом. Словом, сплошная путаница. И все-таки, как следует из дальнейшего текста, «технологии» «есть внеиндивидуальные, объективные процессы, которые в качестве доминирующего объекта обстоятельств производства и оказываются в ограниченной (необщественной) собственности, в узурпации». Таким образом, «технологии» могут быть объектом собственности, правда, какой-то иррациональной, ограниченной. И еще - подобной территории как «оживотворенного пространства производства» (производящая территория, процесс сопроживания, связных натуральных занятий), которую по ее объективно-логическим свойствам невозможно обменять, купить, продать как обычную вещь, ибо она связана с местностью бытия, сама суть процесс занятий, сопроживания (соседства), и находилась в весьма жесткой, ограниченной собственности в условиях феодализма (автаркия)». Словом, все смешалось в одну кучу: «кони, люди и залпы тысячи орудий».

Постараемся подвести какой-то вразумительный промежуточный итог. Скажем так - «технология » все-таки, как ни крути, есть объект собственности, будучи одновременно формой взаимодеятельности людей в производственной сфере. Следовательно, А.С.Шушарин изобрел новую форму собственности –технологические отношения между людьми, которые не являются технологиями в их физическом смысле . А если это так, то спрашивается, чем эти технологические отношения в сфере производства отличаются от отношений, возникающих между людьми по цепочке производственных связей при создании совокупного общественного продукта? И какое отношение эти производственные связи имеют к той или иной форме собственности, или к экономическим отношениям? Ответа на этот вопрос на этой стадии мы не получили.

Продолжим наше продвижение через джунгли новых понятий полилогии, преодолевая следующее словоизвержение А.С.Шушарина: «…уловив самый первый образ «субстрата» технологий в их процессуальной предметности как объекта производственных отношений, мы должны сделать, как и ранее, логический «кульбит», забыв напрочь про всякую узурпацию, собственность и даже отношения. Сначала процессы бытия в связи с этими технологиями мы обязаны понять как определенную гомогенную симметрию («нереальную объективность»), как естественное, социально-нейтральное, «акультурное», функциональное (технологическое) базовое взаимодействие , как качественно определенный, но абстрактный объективно-логический тип хаоса, «борьбы и согласия», «игры», суеты, стихиали или взаимодействий людей, и соответственно семантически определенный «дискурс» (Ю. Хабермас), если угодно, «тип рациональности».

Тем не менее, учитывая особую волнительность этих новейших вопросов, подведем итоги печальному состоянию дел». (Цит. изд. т.2. с.391 ).

Ну что же, на самом деле, пора подвести итоги. Они, действительно печальные, ибо, по словам самого же А.С.Шушарина, приходится начинать в «условиях вакуума». «Если копошиться с этими наличными понятиями (А.С.Шушарин имел в виду исследования как западных, так и советских ученых), ничего, кроме абсолютно безнадежной схоластики, не получится» (Цит. изд. т.2. с.392 ). Поэтому «…все понятия развиваются нами только в собственных эзотерических значениях, без всяких оглядок на то, сколько килограммов книг написано по тому или иному из существующих понятий.

Особые трудности будут доставлять все снятые экономические явления, цены, деньги, практически все атрибуты экономической статистики. Тем не менее в исследовании функциональности мы обязаны в этом отношении наложить своеобразный запрет на использование всех экономических понятий, ибо функциональность объективно-логически ортогональна экономическому. Все то же, к сожалению, относится и к, извиняюсь за выражение, авторитетам; чем более «академистый» экономист, тем менее в понятийном отношении можно у него чего толкового вычитать. Ведь все, само снятое экономическое, попало уже в «инфраструктуру», что, надо полагать, для экономистов совершенно неудобоваримо. Другое дело, что множество функциональных явлений внешне выступает как экономическое, совсем не являясь таковым. Но это и предстоит расплетать» (Цит. изд. т.2. с.392 ).

Теперь требуется предельное внимание и сосредоточенность, ибо на сцене появляется вслед за иррациональной «технологие й» понятие «функциональность », которое «внешне выступает как экономическое, совсем не являясь таковым»! А.С.Шушарин предупреждает: «Чистая» функциональность как симметрия определенного типа и начала новой языковой фракции в мысленном соотнесении с реальностью будут казаться крайне абстрактными, а как социально нейтральные будут даже вызывать внутренний протест» (Цит. изд. т.2. с.392-393 ). Причем, оказывается, что «описания функционального (технологического) взаимодействия» совпадают.

А.С.Шушарин в своих рассуждениях о «технологии » и «функции » пришел к выводу, что они представляют собой при социализме богатство. По этому поводу он писал следующее: «В эскизном анализе линейной формы и мы можем начать дело так: «Доминирующее (чтоб не давать поводов новым «Бем-Баверкам», это слово и Марксу следовало бы написать) богатство обществ , в которых господствует линейная (отраслевая, плановая) форма производства, выступает как огромное скопление выполняемых в производстве функций, а отдельная функция – как элементарная форма этого богатства. Наше исследование начинается поэтому с анализа функций» (Цит. изд. т.2. с.394 ). Основываясь на достигнутом выше понимании понятий «технология» и «функция », богатство при социализме представляет собой не физические технологии в их традиционном понимании, а «внеиндивидуальные, объективные процессы», всегда неотделимые «от коллективной, совместной (соорганизованной) деятельности людей как «живущие участки производства» (вспомним «живущую пашню»)».

В целях доказательства своего вывода о нетрадиционном содержании понятий «технология » и «функция » он обращается к понятию «разделение труда ». При этом он отмечает, что уже при капитализме возникают нетоварные формы разделения труда («К примеру, отмечаются «институционализированные соглашения между фирмами... как формы разделения труда, отличные от рыночных» (И. Посель), или указывается, что контракты образуют отношения не типичные для рыночных сделок (К. Эрроу) и пр.» (Цит. изд. т.2. с.394)).

Опираясь на правильное понимание сути понятия «разделение труда » («Основой товарного производства и вообще экономических производственных отношений является вещественно-продуктовое разделение труда, т.е. «сосуществование различных видов труда, представленное в различных видах продуктов» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 26, ч. III , с. 278.) , безразлично производительного или жизненного потребительского их назначения. А поскольку разделение труда «в известном отношении является категорией всех категорий политической экономии» (Там же, т. 47, с. 298 ), теперь, уточним, полилогии, то с уяснения разделения труда и следует начать» (Цит. изд. т.2. с.394)), А.С.Шушарин делает кульбит и утверждает уже, что именно разделение труда и породило иррациональную трактовку понятий «технология » и «функция ». Привожу его рассуждения на этот счет: «В основе функционального взаимодействия лежит ячеистое (технологическое) разделение процессов труда , т.е. само «существование различных видов труда», но «представленное» в самых различных видах сгруппированной и взаимосвязной деятельности, тоже безразлично производительного или жизнеобеспечивающего назначения этой деятельности. Потому как, например, жилищное строительство, обеспечение отдыха, обслуживание населения и т.д., так и промышленное строительство, выпуск цемента или стали и т.д. в равной мере иллюстрируют проявление ячеистого (технологического) разделения труда. (Сам термин «ячеистость» мне впервые встретился в статье Р. Косолапова, но, похоже, у него она еще не имеет значения технологического разделения труда, а служит определением недостаточно «полного» обобществления производства.) Иначе сказать, ячеистое (технологическое) разделение труда по сравнению с органическим, демографическим (профессиональным), местным (территориальным) и вещественно-продуктовым («товарным») образует еще одно, пятое, ортогональное, качественно отличное от них строение. Элементы, допустим, вещественно-продуктового и ячеистого (технологического) разделения труда могут совпадать, но, скажем, такие виды деятельности, как обслуживание, ремонт, наладка, проектирование и др., вообще никак не могут быть «представленными» созданным вещественным продуктом, а потому наиболее просто и характеризуют ячеистое (технологическое) разделение труда. Но дело, конечно, не в этих частностях, ибо признаком базового разделения труда является весь качественно особый объективно-логический тип различий и связи трудовой деятельности.

Вообще, во всем анализе изучаемой формы должен произойти тяжелейший качественный перелом в мышлении, от понимания производства как движения вещей к его пониманию как вещественного движения, процесса . «Клеточками» (при всей неуклюжести этого образа) изучаемого производства вместо связующих людей производимых вещей , в том числе как носителей отношений, становятся сами процессы (субъектно – деятельности), а равно и отношения людей с ними. Но поскольку в отличие от обычных вещей, которые будучи отделимы от людей, могут лежать в виде товаров на прилавке, процессы в принципе не обладают таким свойством, они неотделимы от самой деятельности людей, постольку и отношения людей в связи с процессами сложнее, предполагают и отношения людей в связи с самими же людьми. Иначе сказать, люди выступают здесь не только субъектами, но и объектами взаимоотношений (как в органическом, отчасти – демографическом, особо – местном, базовых взаимодействиях).

Объективными признаками ячеистого (технологического) разделения труда являются взаимосвязанные производительные процессы, выражаемые «отглагольными» явлениями типа: изготовление, выпуск, обработка, создание, переработка, заготовка, разработка, внедрение, освоение, наладка, монтаж, сборка, ремонт, испытания, исследование, проектирование, конструирование, оснащение, строительство, перевозка, хранение, снабжение, добыча, лечение, обучение и т.д. до бесконечности. Обращаем внимание, что абсолютно никакого «продукта» во всем перечисленном не существует. Тем не менее это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее в своем объективно же логическом срезе как взаимосвязанно осуществляемые технологии, процессы . Соответственно объективными (обезличенными) агентами ячеистого разделения труда (как товаропроизводители в вещественно-продуктовом разделении труда) являются относительно обособленные коллективы людей, выполняющих все эти взаимосвязанные процессы в общественной форме функций . Базовым механизмом связи (как обмен в товарном производстве) является соисполнение функций, рассматриваемое пока как «горизонтальная» сеть функций этого функционального производства .

Строго говоря, в этой сети никаких товаропроизводителей, никакого товара, никаких денег, никакого обмена и т.д. не существует. Разумеется, в реальности все эти явления вещественно-продук­тового базового взаимодействия (равно как и других базовых взаимодействий), конечно, есть, но сначала мы обязаны понять функциональное взаимодействие, как в таких случаях говорили классики, «в чистом виде». Как эндогенно пятый «родовой идеальный тип», в смысле намеков М. Вебера» (Цит. изд. т.2. с.396-397).

Ошибка А.С.Шушарина состоит в том, что он подчеркивал качественное отличие т.н. «ячеистого» (технологического) разделения труда по сравнению с органическим, демографическим (профессиональным), местным (территориальным) и вещественно-продуктовым («товарным»), образуя еще одно, пятое, ортогональное строение.» Если даже не обращать внимания на его терминологические нововведения типов разделения труда в различных «градациях», то неправомерно утверждать, что т.н. «ячеистое» технологическое разделение труда чем-то качественно отличается от других форм разделения труда, ибо в основе всех этих форм всегда лежит технология производства, если его, конечно, понимать в традиционном смысле. Ловля рыбы первобытным человеком, рытье канав при строительстве ирригационных сооружений в рабовладельческом Древнем Египте, изготовление оружия при феодализме, строительство моста при капитализме или производство холодильника при социализме вообще невозможно без использования тех или иных технологий. Проще говоря, производство любого блага всегда основано на определенной технологии. Но поскольку А.С.Шушарин понимает под технологией совершенно не то, что обычно привыкли понимать все люди, а «качественно особый объективно-логический тип различий и связи трудовой деятельности», или функцию , то и мы должны перестроить свои мозги в нужном направлении. А для этого требуется «…тяжелейший качественный перелом в мышлении, от понимания производства как движения вещей к его пониманию как вещественного движения, процесса ». Значит, если в производстве происходит движение вещей, т.е. исходного сырья, материалов, полуфабрикатов, деталей, готовой продукции по всем стадиям воспроизводства вплоть до производственного или непроизводственного потребления, то в иррациональном мире полилогии происходит вещественное движение, процесс. Понять, откровенно говоря, трудно, чем отличается движение вещей от вещественного движения, но какое-то различие, видимо, все-таки существует. Во всяком случае, мы должны если не понимать, то в это верить, как христиане верят в Евангелие от святого Иоанна. Нам предстоит также усвоить (цитирую вновь), что «Клеточками» (при всей неуклюжести этого образа) изучаемого производства вместо связующих людей производимых вещей , в том числе как носителей отношений, становятся сами процессы (субъектно – деятельности), а равно и отношения людей с ними». Следовательно, у А.С.Шушарина движутся не вещи в их физическом обличье, а процессы, а с ними заодно – и отношения людей с ними. Скажем, при ловле рыбы движется не снасть и сама рыба, а процесс ее ловли вместе с рыбаком. Словом, происходит некое движение рук, ног и вообще туловища рыбака в процессе ловли рыбы, но движение не физическое, ибо это не простой физический технологический процесс, а «ячеистый», в котором происходит движение отношения, то, бишь, функции. Чтобы было понятнее - происходит движение отношения рыбака к процессу рыбной ловли, который он же осуществляет, т.е. к своей собственной функции. Но уже в следующем абзаце А.С.Шушарин объяснил нам наглядно, что все-таки речь идет о чем-то совершенно ином: «Объективными признаками ячеистого (технологического) разделения труда являются взаимосвязанные производительные процессы, выражаемые «отглагольными» явлениями типа: изготовление, выпуск, обработка, создание, переработка, заготовка, разработка, внедрение, освоение, наладка, монтаж, сборка, ремонт, испытания, исследование, проектирование, конструирование, оснащение, строительство, перевозка, хранение, снабжение, добыча, лечение, обучение и т.д. до бесконечности». Однако Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что речь идет о перечисляемых (до бесконечности) физических процессах. А.С.Шушарин обращает наше внимание на то, что «абсолютно никакого «продукта» во всем перечисленном не существует». Это означает, что, например, изготовление пушки происходит без применения металла, не говоря уже о соответствующем оборудовании и т.д. во всем многообразии продуктов производства. «Тем не менее, - утверждал далее А.С.Шушарин, - это все то же самое «производство и воспроизводство действительной жизни», но объективно существующее в своем объективно же логическом срезе как взаимосвязанно осуществляемые технологии, процессы» . Следовательно, воспроизводство действительной жизни, надо полагать людей, хотя я в этом не очень уверен, происходит только благодаря взаимосвязанному осуществлению технологий, процессов, в которых не участвуют абсолютно никаких продукты. Любопытно, как это организмы людей вообще могут существовать без применения каких-либо физически существующих продуктов? Но, видимо, могут, если об этом писал сам А.С.Шушарин.

Итак, чем же завершается наше путешествие в мир А.С.Шушарина, где действует ортогональное «ячеистое» (технологическое) «разделение труда? А тем, что «…объективными (обезличенными) агентами ячеистого разделения труда (как товаропроизводители в вещественно-продуктовом разделении труда) являются относительно обособленные коллективы людей, выполняющих все эти взаимосвязанные процессы в общественной форме функций . Базовым механизмом связи (как обмен в товарном производстве) является соисполнение функций, рассматриваемое пока как «горизонтальная» сеть функций этого функционального производства». Но это далеко еще не все. Оказывается в этом мире чистых «горизонтальных сетей функций этого самого функционального производства» одновременно происходят диаметрально противоположные по содержанию явления. Посудите сами: «…в этой сети никаких товаропроизводителей, никакого товара, никаких денег, никакого обмена и т.д. не существует. Разумеется, в реальности все эти явления вещественно-продуктового базового взаимодействия (равно как и других базовых взаимодействий), конечно, есть, но сначала мы обязаны понять функциональное взаимодействие, как в таких случаях говорили классики, «в чистом виде». Как эндогенно пятый «родовой идеальный тип», в смысле намеков М. Вебера». Значит, с одной стороны, никакого «вещественно-продуктового базового взаимодействия» не существует, а с другой стороны, они существуют. И это явление в полилогии называется пятым родовым идеальным типом в смысле намеков Вебера.

Вот такие феномены сопровождают «технологии» («функции») в системе «ячеистого разделения труда ортогонального типа». И они то и составляют, по всей вероятности, основу пятой «градации», которую А.С.Шушарин именует социализмом.

Однако это далеко еще не все, что происходит в мире социализма. Нам теперь придется познакомиться с понятием «человек» в социалистической «градации». В предыдущих «градациях», как следует из основ полилогии, с этим понятием происходили удивительные метаморфозы, о чем нам напомнил А.С.Шушарин в следующем абзаце: «В любом базовом взаимодействии никакого человека с его неисчерпаемой индивидуальностью как личности не существует ; человек и существует здесь только в своем одном, «одномерном», гомогенном качестве участника (агента) рассматриваемого базового взаимодействия. Так, в социально-биологическом взаимодействии это организм, телесно-духовное существо («просто человек»), в демографическом базовом взаимодействии это гражданин (работник, специалист), в местном взаимодействии это земляк (сосед, житель), в вещественно-продуктовом взаимодействии это хорошо известный товаропроизводитель, выступающий во взаимодействиях в формах покупателя, продавца, носителя рабочей силы и т.д., т.е. как прекрасно известный «экономический человек» (Цит. изд. т.2. с.397). Все эти метаморфозы мы выше уже разбирали. Теперь нам предстоит выяснить, что означает понятие «человек » при социализме. Этому понятию А.С.Шушарин посвящает целый параграф.

Если очень кратко, то при социализме – это «функциональный, или плановый человек »…в функциональном взаимодействии человек выступает в своем качестве члена коллектива, или исполнителя (функциональная форма индивида), выполняющего вместе с другими исполнителями частичную функцию этого коллектива (в частности, и административную). Так что никого, кроме исполнителей функций, в их самых бесконечно разных качествах смежников (обеспечиваемых, обеспечивающих), руководителей, подчиненных и т.д., здесь нет» (Цит. изд. т.2. с.398).

Исполнители «функции» выполняют работу, которая в этой «градации» является носителем функции. «Содержанием, «телом», носителем функции, элементарной технологией, или элементарным предметным богатством, функционального производства (как носителем товара является потребительная стоимость, полезная вещь), является полезная работа (хотя, конечно, не в физикалистском смысле, как это звучит у Л. Ларуша) в бесконечном разнообразии ее конкретного содержания (т.е. опять же именно процесс). Другими словами, работа является не функцией, не процессом, а только носителем функции. Одновременно она является и «предметной формой богатства функционального производства ». Правда, через несколько строк мы уже должны изменить свое понимание работы, которая все-таки является функцией. Но нам к подобным кульбитам не привыкать, они встречаются у А.С.Шушарина на каждом шагу. Читаем: «Совокупное богатство и предстает здесь как «сумма» всех работ, выполняемых функций производства, т.е. буквально как «сумма технологий» (С. Лем). Понятно, что, скажем, обычная вещественно-продуктовая функция состоит в выпуске все тех же вещей, но, как предметная форма богатства функционального производства, работа все равно является процессом их создания, деятельностью коллектива, осуществляющего технологию» (Цит. изд. т.2. с.399).

Не могу не заметить, что выражение «предметная форма работы» и «деятельность, осуществляющая технологию» , безусловно, относятся к классическим образцам никем не превзойденного стиля А.С.Шушарина.

Осмыслив содержание понятия «человек », мы теперь должны основательнее познакомиться с понятием «работа ». «Работа и суть элементарное богатство, - писал А.С.Шушарин, - несоразмерная с другими качественно определенная деятельность коллектива, конкретное содержание функции, реализуемое бесконечно разнообразным конкретным трудом, отличающим, так сказать, труд горняков от труда архитекторов» (Цит. изд. т.2. с.399). Отныне «работа » не является носителем «функции », а будучи элементарным богатством, является в полилогии уже «к онкретным содержанием функции ». Не пройдет и нескольких минут, как, возможно, мы узнаем, что «работа » является и «процессом». Совсем, как у К.Маркса. Однако спешка здесь не к чему!

Читаем дальше: «Один ортодокс мне здесь как-то заметил, что суть дела не может быть в процессах, а заключена именно в результате какого-то процесса. Но это казуистический прием именно глубоко вещистского мышления. Хлеб, к примеру, мы можем есть как купленную в магазине вещь, но это же наше «хлебопотребление» является процессом хлебообеспечения нас магазином (и далее). «Результатом» здесь являются не съедаемые буханки хлеба (вещи), а, извиняюсь за выражение, само «хлебоедение» (процесс), успешно осуществляемое и упомянутым ортодоксом. Так что упомянутое хлебоедение и суть здесь тот самый результат, скажем, по отношению к тоже процессам посевной, уборки, хлебопечения» (Цит. изд. т.2. с.399-400) . Перед нами замечательный образец борьбы А.С.Шушарина с казуистикой. Отныне мы знаем, что процесс потребления хлеба, т.е. «хлебоедение» (на русском языке – еда) есть не что иное, как процесс хлебообеспечения, т.е. включает в себя и посев пшеницы или ржи, уборку и хлебопечение. Сама стадия потребления включает в себя все предшествующие стадии: производство, распределение и обмен (о двух последних А.С.Шушарин, видимо, забыл написать).

Но вышеприведенный абзац – это просто развлечение, лирическое отступление от основной канвы труда А.С.Шушарина. Нам же пора вернутся к понятию «работа ». Из дальнейшего повествования мы узнаем, что «работа » характеризуется как качеством , так и количеством , что означает не что иное как «мощность функции». Теперь надо говорить не о количестве труда, затраченного на изготовление буханки хлеба, а о мере мощности функции этой самой буханки. Узнаем мы также, что «вообще по типу связей людей функциональное взаимодействие выше и сложней вещественно-продуктового. Один из принципиальных моментов здесь состоит в том, что элементарные акты соисполнения не парны (как в обмене), а всегда множественны по участникам. Соисполнение функций всегда предполагает многие функции, когда в каждой функции осуществляется одновременно соединение работ многих используемых или обеспечивающих функций и разведение работы по пользователям, обеспечиваемым функциям. В конечном счете в работе каждой функции в единстве соединения и разведения происходит «физическая», естественно-техническая увязка смежных работ» (Цит. изд. т.2. с.400) . Отметим еще два новых открытия А.С.Шушарина. Во-первых, что вещественно-продуктовое взаимодействие не только ниже и проще функционального, и сводится только к парному обмену. А, во вторых, появилось новое выражение «работа функции» . В процессе развития идеи «работы-функции » мы узнаем, что «..речь идет вовсе не о самóй, бесконечно конкретной, естественно-технической увязке процессов в недрах производства, а именно об общественных формах ячеистого разделения труда, т.е. соисполнения… В соисполнении же элементарные акты осуществляются в уже общественной договорной форме согласований работ сразу некоторого множества смежных агентов в виде уже не сделки, а плана , который никогда не может быть механической суммой независимых парных сделок» (Цит. изд. т.2. с.401) . И еще: если «…при феодализме все отношения феодализированы», то «...в линейной форме все функционализировано, даже если имеет товарную или местную природу» (Цит. изд. т.2. с.402) .

Видимо, к плану мы еще подойдем, а пока предстоит разобраться с понятием «объем, или мощность функции ». Вот что писал об этом понятии А.С.Шушарин: «В отличие от стоимости товара положение функции в ее первом превращении в количественную величину выступает как объем функции (величина положения), определяемый не величиной затрат абстрактного труда, а скоростью его затрат, мощностью . Сам по себе человеческий труд есть сущность бесконечномерная, но как «протяженная», «затрачиваемая», а потому и представленная в вещи в виде, например, стоимости, определяется временем, хотя сам труд, конечно, временем не является. В большом же «конвейере» функционального производства в силу его имманентной синхронности вовсе не время характеризует общественные формы соисполнения процессов труда (это время, в первом приближении, у всех одинаково), а само количество труда, осуществляющего в каждый данный момент те или иные «операции» на согласованном «конвейере».

Объем функции имеет объективный смысл общественно необходимого расхода труда в его содержательной аналогии не с энергией, а с мощностью, т.е. с затратами энергии в единицу времени при выполнении данной функции. Поэтому в смысле не величины, а именно ее «размерности» объем функции ничем не отличается ни от напряженности , ни от интенсивности труда (все они «мощности»), но их сущность крепко различна. Объем функции суть величина общественно-необходимого труда при его социальной равнонапряженности (меняющейся лишь «эпохально») во всем синхронном функциональном производстве, а интенсивность характеризует бесконечно возникающие и исчезающие индивидуальные, групповые, отраслевые и т.д. различия в этом расходе. Так что если узловой метафорой выражения осо­бенности труда в товарной симметрии является равенство количества труда (в обменах), то в функциональной симметрии это – равенство напряженности труда (в соисполнении). Ну а всякие отклонения, искажения, метаморфозы, превращения и т.д. – это уже в обоих случаях дело десятое. Что же касается классических затрат абстрактного труда как величины «протяженной», то они не исчезают, остаются объективной характеристикой всего того, в чем хотя бы в какой-либо форме труд «накапливается» или осуществляется за некоторое время. В частности, логическое произведение объема функции на время ее выполнения оказывается «стоимостным» выражением выполнения этой функции, но в функциональном производстве действуют именно объемные, а не стоимостные отношения в соисполнении функций, так как «в чистом виде» обмена (выявляющего стоимость) здесь не существует» (Цит. изд. т.2. с.404) .

Какие выводы мы можем сделать из вышеприведенной выдержки? С одной стороны, «объем функции ничем не отличается ни от напряженности , ни от интенсивности труда (все они «мощности»), т.е. измеряется «затратами энергии в единицу времени при выполнении данной функции». А, с другой стороны, что касается общих «затрат абстрактного труда как величины «протяженной», то они не исчезают, остаются объективной характеристикой всего того, в чем хотя бы в какой-либо форме труд «накапливается» или осуществляется за некоторое время». Вот и пойми, что из себя представляет «объем функции » - сумма накопленного общественно необходимого труда или величина затрат труда в единицу времени, т.е. его напряженность? А несколькими страницами ниже А.С.Шушарин уже дает новое определение этому понятию, называя его концентрированным выражением «функциональной симметрии в сети промежуточной формой «закона положения функций » (Цит. изд. т.2. с.411) .

Что это за новый «закон положения функций »? Читаем: «Промежуточная форма закона положения функций кажется формальной перелицовкой закона стоимости. И хотя речь идет о связях производства совершенно другой, логически ортогональной, природы, в этом нет ничего удивительного в силу некоторых изоморфизмов всех базовых взаимодействий. Но главное совсем в другом – по своей «неатомистической» логике функциональное взаимодействие сложней товара. Так, изложенный по промежуточной «аналогии» закон положения функций в отличие от закона стоимости даже (или тем более?) в абстрактной диспозитивной сети функций сам по себе (прямо-таки в полную противоположность закону стоимости) никак не выполняется . Если товаропроизводитель начинает работать «неэффективно» (в сравнении с другими – непроизводительно), то при продаже своих продуктов на рынке посредством знаков – денег, цен (как говорят неоклассики, сигналов рынка) он это мигом заметит и либо разорится, либо подтянется, что и означает проявление закона стоимости. Но если исполнитель функции работает неэффективно (для простоты сравнения – непроизводительно), то его потребители не имеют никакого влияния на нашего исполнителя (как не влияет работник «конвейера» на исполнителя предшествующей операции), а поставщики тем более по-прежнему обеспечивают нашего «неэффективного» исполнителя, ибо они тоже не «знают», что у него происходит, как не «знает» работник «конвейера», как идут дела в последующей операции. Короче говоря, функциональное взаимодействие вообще в своей основе является диспозитивным, но в то же время никак не сводится к диспозитивной сети » (Цит. изд. т.2. с.411) .

Дальнейшие рассуждения А.С.Шушарин позволят нам ближе познакомиться с упомянутым законом. Однако до этого нам придется усвоить еще несколько новых понятий. Сначала мы узнаем, что означает «плановизазция »: «Технологизация (плановизация) реально начата уже при капитализме, в том числе в государственно-монополистических формах, выступающих «полнейшей материальной подготовкой социализма» (как он тогда понимался, а потому, точнее сказать, – линейной, отраслевой формы), но и уже при капитализме обнаружила при всех плюсах этого неявного начала обобществления средств производства признаки застойности, «бюрократизма» и пр., с чем мы и столкнулись вплотную. Поэтому в общественном масштабе все это и проявилось в «резкой», первопроходческой (эндогенной), если угодно, форсированной, линейной форме. По всем этим причинам сравнение социалистического производства с фабрикой (конторой, конвейером, автоматом) в той или иной форме известно давно. Но вот если такой, в чем-то и полезный, образ принять за суть, то и получаются глубочайшие ошибки» (Цит. изд. т.2. с.414-415) .

Далее, А.С.Шушарин перед тем, как перейти к исследованию процессов управления в экономике вполне справедливо критикует идеи о тотальном планировании и совершенном устранении при социализме закона стоимости. В параграфе 11.3.4. «Иерархия управления (вторая иерархическая «номенклатура»); ультраструктура, знаковая сфера, полная форма закона положения функций » он раскрывает свое понимание сферы административного управления. Цитирую: «Короче говоря, соисполнение функций кроме «горизонтальной», диспозитивной сети нуждается в «вертикальной» структуре, в иерархии административного отраслевого управления, органы которого и имеют дело со всей не универсальной, а конкретно-существенной (адресной, локально-значимой) документной, материально-знаковой стороной функционального производства. А вот «административное управление, – писал Маркс еще в критике гегелевской философии права, – в собственном смысле, является труднейшим пунктом для анализа» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч., т. 1, с. 268) , к которому Маркс более не возвращался, обратившись к товару. Хотя, конечно, не мог и избежать этого вековечного явления: «Всякий... совместный труд, осуществляемый в сравнительно крупном масштабе, нуждается в большей или меньшей степени в управлении, которое устанавливает согласованность между индивидуальными работами и выполняет общие функции, возникающие из движения всего производственного организма в отличие от движения его самостоятельных органов. Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижере» (Маркс К., Энгельс Ф . Соч. т. 23, с. 342 ) (здесь лишь обратим еще внимание на то, что Маркс не избежал понятия «функции», т.е. деятельного процесса ). Но из всего многообразия явлений управления (организации, начальства, служб, бюрократий, чиновников, аппаратов, руководства и т.д.) нас здесь интересует только «онтология» управления в гомогенном функциональном взаимодействии, как абстракции или идеализации этого инвариантного базового среза реальности. (В этом понимании следует согласиться с П.П. Гайденко и Ю.Н. Давыдовым, что приходится иметь дело с типом «бюрократии», неведомым даже М. Веберу; да и вообще этот великий социолог был не в ладах с производственными отношениями.)… Поэтому мы стремимся уяснить управление только и только как объективную общественную форму или собственную ультраструктуру (если угодно, институт) функционального (технологического) взаимодействия , соисполнения, как примерно в «товаре вообще» уясняется только движение денег как объективной же формы в целом денежно-финансово-банковской ультраструктуры осуществления обмена. Но и не более того, ибо только так мы потом сможем понять, что в этих формах далее происходит» (Цит. изд. т.2. с.420-422) .

В принципе с вышеприведенной трактовкой А.С.Шушариным сферы управления можно вполне согласиться. Однако далее, рассуждая об управленческой деятельности, он вновь начинает употреблять иррациональные выражения, называя эту деятельность «знаковым отношением людей ». Почему именно знаковым ? Об этом мы узнаем из следующих двух абзацев: «В самом общем виде материально-знаковое отношение функционального производства проявляется в потоке документов самых разных типов, классов, разновидностей, далеко не всегда количественных в простом численном смысле (например, кому, для кого и что делать), но как документов именно управленческих (а не специально-научных, чисто или конкретно технических, конструкторских, инженерно-технологических, поэтических или политических). Вот все это и есть, уже в наших терминах, технонимика производства . Среди беспредельного явления информации документы в таком их понимании и оказываются самой общей знаковой формой и сферой количественной (совершенно не обязательно численной) стороны всего функционального производства, его управления. Если рынок, так сказать, монетарен, то функциональность не «полумонетарна» (как у Я. Корнаи), а постмонетарна, документно-технонимична (но, повторю, конечно, не непосредственно технична или технологична с бездонностью этих пластов семиосферы).

Так, примерами текущих документов являются заказы (заявки), наряды (задания) на требуемые работы и накладные , фиксирующие их выполнение. Совокупность заказов в результате ритмически-непрерывного согласования образует планы , а совокупность накладных в результате непрерывного соисполнения функций образует отчеты , а все движение функционального производства и предстает как планомерное , логической сущностью которого и одновременно общественной формой соисполнения функ­ций и является «плановый торг» как согласование посредством управления и в сфере технонимики. Обратим внимание, что и при капитализме хоть и нетипичные, но «институционализированные связи фирм», или длительные контракты, тоже являются соглашениями . Не говоря о внутрифирменных процессах, каковые сполна не рыночны, знаково не денежны, а документны» (Цит. изд. т.2. с.422-423) .

Эти «знаковые отношения» и «…есть тоже функции, но уже управления» (Цит. изд. т.2. с.424) .

Далее А.С.Шушарин приводит формулу объема функции , включающего в себя два компонента – основной и управленческий труд. Он писал: «В общем работа бесконечно многообразных функций может отличаться большей или меньшей монотонностью, сложностью, степенью внутренней или обусловленной внешними причинами подвижности, изменчивости, а в целом приводит к объективно складывающейся необходимости соответствия большего или меньшего объема управленческой функции. Поэтому в общем случае функционального взаимодействия, если прибегнуть к символьной (еще далекой от любых математизаций) форме, объем функции (P) представляет собой сумму объемов основного (Q) и управленческого (Y) труда:

P = Q + Y (1)

В абстрактно чистом функциональном взаимодействии это «мощностное» соотношение (в простейших формах проявляемое в численностях) выполняется как для отдельных функций в сети, так и для всей иерархии, и даже в безразличии (относительности) выбора уровня горизонтального сечения, отделяющего управленческие и основные функции. Или, короче говоря, имеет место динамическое соответствие соисполняемых функций, включая функции в иерархии управления, ультраструктуре производства…Однако если в этом превращении положения функции в объем (в собственную величину) мы уже увидели не операциональную (только диспозитивную в сети, основную или промежуточную, без собственной ультраструктуры), а теперь уже полную форму закона положения функций, главную объективную «механику» образования объемов, их соответствий согласно общественно необходимому труду соисполнения функций, то остались далеки и даже совсем удалились от материально-знаковых форм» (Цит. изд. т.2. с.429) . Вот, наконец, мы и получили объяснение сути формы закона положения функций.

Переходя к знаковым формам функций , А.С.Шушарин дает им следующую общую характеристику: «Помимо мириадов движущихся планово-отчетных (заказ-нарядных) текущих документов , с их диахроникой от измеряемой годами («пятилетками») в масштабах всего хозяйства до измеряемой часами в цеху, существуют и совершенно другого рода документы, например положение об отделе, о цехе, заводе, НИИ, об объединении, о главке, министерстве, Госплане, Совмине и т.д., а также многообразные должностные инструкции. В сравнении с текущими это документы относительно постоянные и «неподвижные» . (Забегая вперед заметим, что именно эти документы отражают общую объективную диахронику, темпоритм функционального производства.) Все эти документы, в их, тоже огромных, конкретных многообразиях, будем называть инструкциями . Это своего рода стандарты самих взаимоотношений. Причем ясно, что такого рода инструкции, хотя бы и неписаные, неизбежны везде, где есть технологическая функциональность, начиная с первобытных охотников. Соответственно нам и надлежит разобраться с материальными структурами функционального производства, которые порождают и делают необходимыми все эти инструкции как собственные же неотъемлемые материально-знаковые формы» (Цит. изд. т.2. с.430-431) .

Далее А.С.Шушарин очень сложно описывал свое понимание благосостояния, доходов экономических субъектов, придумывая свои термины, далекие от традиционно применяющихся и устоявшихся в экономической литературе. Вот что он об этих понятиях писал: «Расход абстрактного труда, заключенный в объеме функции, требует для самовозобновления вполне конкретного «прихода», т.е. объем функции выступает не только как положение функции среди других, но одновременно и как благосостояние или, лучше, благополучие (можно даже образно уточнить – процессуальное же «благополучение») агента функции. Это благосостояние (благополучие), редкостно хорошо отмечал В. Богачев, – явление слабоструктурированное, «неразложимое на абстрактные количественные предписания» и даже включающее саму производственную среду как тоже условие человеческой жизнедеятельности. Тем не менее благосостояние – это уже не относительная, а абсолютная сторона объема, т.е. общественная форма (абстрактное) жизнеобеспечения (конкретное) агента функции, безразлично, индивида, малого или огромного коллектива. Это благосостояние (благополучие), как определенная форма богатства, не продукты и пр., а тоже форма процессуальной субстанции, поток жизнеобеспечения . Вся сфера жизнеобеспечения здесь тоже функционализирована и представляет собой совокупность производственных конечных функций , которые и обеспечивают, вообще говоря, безразлично, через коллективы или индивидуально, удовлетворение жизненных потребностей – продовольственное и непродовольственное обеспечение, жилье, коммунальное и бытовое обслуживание, общепит, транспорт, связь, здравоохранение, отдых, туризм, спорт, учреждения культуры, воспитания, образования и т.д. Конечно, здесь перечислены явления, коррелируемые с другими взаимодействиями, но напомню, что базовые взаимодействия не область, сфера или даже «слой», а объектив­но-логический тип, или срез, бытия. Как и агенты всех других функций, агенты конечных функций получают от обеспечиваемых ими агентов (коллективов и лиц) текущие документы, фиксирующие для управления (учета, отчета, планирования, т.е. согласования) осуществление этого жизнеобеспечения. Строго говоря, когда мы покупаем в магазине продукты, то уплаченные за них деньги – это совсем не деньги (или не совсем деньги), а документы , выступающие в качестве закрытого нами обратимого наряда (т.е. лишь многократно используемого), свидетельствующего о том, что мы обеспечены магазином… Формой выражения благосостояния (благополучия) являются предъявительские потребительские инструкции («права»), которые совсем не сводятся к заработной плате (ставке, окладу и пр.) и вовсе не только потому, что есть еще формы так называемых общественных фондов потребления. Суть в том, что инструкции являются знаковым проявлением и документной формой адресных, сетевых связей производства и потребления. Поэтому к числу таких потребительских инструкций благосостояния (благополучия) относятся всевозможные ордера, талоны, направления, прикрепления, путевки, свидетельства всяких управленческих, профессиональных, квалификационных, отраслевых, научных, зональных, региональных, наградных, воинских, ветеранских, материнских, инвалидных, пенсионных, учебных и пр., а равно учрежденческих (данное подразделение, данное предприятие) привилегий, льгот, выплат, пособий и т.д., конечно, и деньги (зарплаты, надбавки, вып­латы, доплаты, премии и т.д.), как просто обратимые, многократно используемые и относительно безадресные документы. (Поразительное дело, лишь на пятнадцатый год наших «обновлений» появляются исследования иерархических структур с неотъемлемыми, в частности, «льготами и привилегиями» в их социологически нейтральном понимании – Н.Л. Захаров). Все дело в том, что если в чистом «механистичном» товарном производстве в действительности всегда многомерное благосостояние находит соответственно и скалярное, одномерное («числовая ось»), безадресное (денежное) выражение (хотя в реальности тоже, конечно, никогда не сводимое к нему), то в функциональном производстве выражение благосостояния само по себе многомерно , потому по форме документно» (Цит. изд. т.2. с.431-433) .

У меня отсутствует какое-либо желание придираться к формулировкам А.С.Шушарина, но у него действительно отсутствует дар писать просто о сложных вещах, а порой он это делал противоречиво и неточно. Возьмем, к примеру, первое предложение из вышеприведенной выдержки. ««Расход абстрактного труда, заключенный в объеме функции, требует для самовозобновления вполне конкретного «прихода», т.е. объем функции выступает не только как положение функции среди других, но одновременно и как благосостояние или, лучше, благополучие (можно даже образно уточнить – процессуальное же «благополучение») агента функции». Вместо того, чтобы написать, что работнику требуется доход для воспроизводства самого себя и своей рабочей силы, он ошибочно приравнивает потребность человека только к возмещению расхода абстрактного труда, заключенного в объеме некоей функции, проще говоря, работы. Но хорошо известно, что любой работник затрачивает немало энергии и помимо работы, что также требует возобновления. И зачем его потребности в доходе называть каким-то вымученным словом «благополучение», а самого работника именовать «агентом функции»? Или к чему в отношении обычных денег, используемых в товарном производстве при социализме писать «…деньги – это совсем не деньги (или не совсем деньги), а документы , выступающие в качестве закрытого нами обратимого наряда (т.е. лишь многократно используемого), свидетельствующего о том, что мы обеспечены магазином»? Только для того, чтобы быть оригинальным? Или существует для словотворчества более серьезная причина, состоящая в том, чтобы создать свою концепцию о социализме типа тех, которые он изобрел для рабовладельческого и феодального обществ. Или то и другое вместе взятое?

Различного рода формы доходов, в виде заработной платы и получаемых из общественных фондов потребления, он предпочитает называть потребительскими инструкциями. Продолжая развивать тему о «знаковых формах», А.С.Шушарин излагает свое видение о «предъявительских инструкциях трудостояния » (для непонятливых он разъясняет, что речь идет о трудообеспечении и о «статусах ). «…в основе всех этих относительно постоянных инструкций в их многообразиях, - писал А.С.Шушарин, - самыми инвариантными «документами», обслуживающими функциональное производство, и являются невидимые, но образующие самую глубокую и твердую знаковую (если угодно, образно-смысловую) реальность статусы функций коллективов и лиц, собственно и проявляющиеся (как в «следах») в предъявительских и императивных инструкциях. Статусы присущи всем коллективам (подразделениям, предприятиям, объединениям и т.д.), в том числе органам управления, а как ранги – и всему (в том числе незанятому) населению; но прежде всего занятому в виде простых должностей непосредственных исполнителей, должностей руководителей , представляющих (оформляющих, выражающих) соответствующие коллективы , а в конечном счете соисполняемые технологии. Статусы и есть основная знаковая (смысловая) форма бытия технологий, и как следствие, коллективов и лиц» (Цит. изд. т.2. с.435-436). На следующей странице А.С.Шушарин пояснил, что он относил к статусам: ««Денежным» проявлением статусов действительно являются тарифные сетки, ставки, должностные оклады, пенсии, пособия и т.д., а для коллективов – выступающие в формах «числовых инструкций» фонды заработной платы, другие выплаты и формы оплаты труда. Но все это знаковые формы не вещественно-продуктовых (не стоимостных, не товарных, «не ценовых»), а потоковых субстанций благосостояния (благополучия), всегда неотделимых и от каких-то неденежных форм или многомерных адресных связей» (Цит. изд. т.2. с.437). И еще: «Статусы в качестве объективного знакового (смыслового) выражения объема функции являются, образно говоря, невидимыми в текущем (документном) обращении, но лежащими в его основе золотыми «деньгами» функционального производства. Только «деньги» не движущиеся как вещи, а «прикрепленные» к агентам производства как исполнителям технологий сообразно действию закона положения функций. Именно статусы обслуживают соисполнение всех функций посредством управления («производство золота») и замыкают объемы функций между собой в целое и на работу конечных функций. (Золото как материальный знак – лишь просто металл, вещь, за которой, как мерой стоимости, скрыт самый обычный труд золотодобычи.) В функциональном производстве, как процессуальном, «универсалией» выступает тоже процесс (не вещь), тоже некоторая технология как сама материально-знаковая деятельность , т.е. и особый (специальный), но и самый обычный управленческий труд, имеющий дело с документами, в том числе «оформлением» статусов (точнее, инструкций), складывающихся, конечно, независимо от самого управления в материальном соисполнении функций, прежде всего в самой диспозитивной сети» (Цит. изд. т.2. с.438) .

После рассмотрения основных понятий социалистической градации (линейная форма, политическая технология, соисполнение функций, их мощность и объем, плановый, функциональный человек, работа, плановизация, технономика, знаковая форма функций, трудообмен, инструкция, статус и др.), А.С.Шушарин дал нижеследующее обобщающее описание всей системы в целом: «Вертикальная иерархия управления и совокупная диспозитивная сеть функций и в целом функциональная пирамида – это и есть определенный тип хаоса, или простое функциональное производство (здесь мы специально воспользовались привычным оборотом, дабы ниже кое-что прояснить), тождественное всему объективно-логическому типу взаимодействия, но уже состоящему не в общении, трудообмене, соседстве или обмене, а в соисполнении функций, в его общей форме (возьмем на себя грех), планомерности . Это абстрактное функциональное производство изобилует мириадами противоречий, столкновений интересов участников, но совершенно естественных, жизненных. В соисполнении функций (как и в обмене товаров у Маркса) уже заложена «возможность» общественного противоречия, но условий для превращения этой возможности в действительность здесь еще нет. И хотя это «превращение» в общественное противоречие линейной формы произошло исторически очень быстро, резко, болезненно (хотя и по существенным причинам неэндогенного характера), мы пока логически движемся в эскизном описании симметрии функционального взаимодействия, как абстрактной «разумной» основы, которая еще не превратилась в «неразумное».

В силу имманентной замкнутости простого функционального производства его структура предстает в следующем самом укрупненном виде:

– производственные главные или промежуточные функции P_пр. (обеспечивающие саморазвитие P_пр.пр. , конечные функции P_пр.к. , политические функции P_пр.п. .);

– производственные конечные функции P_пр.к. (состоящие в жизнеобеспечении всего функционального производства, в итоге в разведении на P_к.п. , P_к.н. , P_к.к. , P_к.пр. );

– политические функции P_п. (оборона, право, идеология, политические учреждения, внутренний порядок и пр.);

– нетрудоспособное потребление P_н. » (Цит. изд. т.2. с.439-440) .

Итак, А.С,Шушарин описывает некое абстрактное функциональное производство , состоящее из сети функций и представляющее собой функциональную пирамиду, тождественное объективно-логическому типу взаимодействия и состоящее в соисполнении функций в его общей форме планомерности.

Нелепо отрицать наличие у всех субъектов общественного воспроизводства наличие определенных функций (экономических, политических, познавательных, нравственных и т.п.). Но реализация этих функций предполагает в первую очередь такую важнейшую, основополагающую функцию как труд , суть которой состоит в процессе, совершающемся между человеком и природой, результатом которого являются материальные и духовные блага, удовлетворяющие потребности людей (индивидов, их коллективов, общества в целом). В процессе труда человек помещает между собой и природой орудия труда и средства производства. До ХХ века орудия труда обслуживали физический труд человека, а со второй половины ХХ века машины стали помощниками человека и в интеллектуальном труде, благодаря чему оказались доступными такие его формы, которые осуществлять без машин стало просто невозможно. Следовательно, реализация трудовой функции немыслима без опосредующего движения веществ природы, продуктов труда. Сводить весь процесс воспроизводства общества к одним лишь функциям – это абсурд. Причем ни с того, ни с чего А.С.Шушарин, подчеркивая планомерность реализации функций называет описываемый им тип производства определенным типом хаоса . Планируемый хаос функций – разве это не абсурд? И А.С.Шушарин специально подчеркивает именно эту, абсурдную сторону своей модели общества: «В функциональности вообще нет никакого продукта , а есть только функции, выражаемые структурами не демографического, не территориального, не продуктового, а технологического типа, т.е. технологическими структурами общественного труда , если угодно, всего производства. В первом приближении эти структуры суть только численности, но уже не в продуктовом, а в функциональном пространстве технонимики производства (какая работа, кому, от кого и пр.) и некоторые относительно сопоставимые представления эффективности или организации труда (интенсивность, простои, перегрузки, использования-неиспользования потенциалов и т.д.)» (Цит. изд. т.2. с.440) . Таким образом, мы имеем функциональность без продукта, состоящая из технологических структур общественного труда. Полет без птицы, движение без предмета, пение без певца. Прелесть да и только! Просто чудо абстрагирования. «Не затраты–выпуск (продукта) в пространстве вещественного производства, а соисполнение (функций) в пространстве технологизированного производства!» (Цит. изд. т.2. с.441) . Он даже предложил построение межотраслевого баланса, в котором константой «…является все социальное время общества в виде всего населения, включая младенцев и старцев, так или иначе участвующего в воспроизводственном процессе. Даже с какими-то коэффициентами качества (эффективности – неэффективности)» (Цит. изд. т.2. с.441). Особенно важно в этом балансе учесть функции младенцев и стариков. В этом балансе должно быть отражено, по словам А.С.Шушарина, «функциональное равновесие простого функционального производства». Особенно важно будет правильно учесть функции младенцев и стариков с функциями дееспособных граждан, ведь не исключено что функции первых могут перевесить функции вторых. Правда, А.С.Шушарин нас попытался успокоить, заявив, что «как и любая базовая симметрия, само функциональное равновесие базово гомогенно (ортогонально другим), но «внутри себя» многомерно. Поэтому оно и проявляется в целом ряде абстрактных инвариантов: нет лишних, необеспеченных статусов, а потому нет «длинных» очередей; нет невостребованных, в том числе конечных функций; нет бесполезной работы и недостающих статусов; все потоки сбалансированы; нет переоснащений и недооснащений функций; нет бездеятельности или перенапряжений; нет «лишнего» управления и т.д. Точнее, конечно, сказать, что здесь нет систематических отклонений от всех этих инвариантностей как динамических (ну, прямо точно так же, как нет систематических отклонений цен от стоимостей в простом товарном производстве)» (Цит. изд. т.2. с.443). Словом, полная идиллия в абстрактном функциональном царстве-государстве А.С.Шушарина.

В этом царстве-государстве социалистической «градации» в противовес человеку «органическому», «демографическому», «территориальному», «экономическому» появляется человек «функциональный» (Цит. изд. т.2. с.444) .

Приступая к исследованию генезиса т.н. «линейной формы», то-бишь социализма, А.С.Шушарин, естественно, не мог не окинуть с высот своей полилогии далекое и близкое в истории человечества, чтобы своим прозорливым взглядом первооткрывателя и опровергателя всех до него созданных теорий и концепций не обозначить еще раз основные вехи развития исторического процесса. Чрезвычайно довольный итогами своего титанического труда, он молвил: «Ранее мы уже рассматривали, как на «хорошей» основе вырастает «дурное», как нормальное социально-биологическое взаимодействие превратилось в животную эгостадность, как нормальное демографическое взаимодействие превратилось в «военные общества» и в рабство, как нормальное местное взаимодействие превратилось в тиски автаркии, как нормальное вещественно-продуктовое взаимодействие превратилось в капитал. Теперь начнем уяснять, как нормальное функциональное взаимодействие превратилось в молох линейной формы. Разумеется, речь здесь пока идет о «превращениях» не в историческом, а в логическом смысле» (Цит. изд. т.2. с.448) . Перед тем, как перейти к следующему обобщающему его достижения на ниве социологии выводу, остановимся на логике вышеприведенного абзаца. Отвергнув ненавистный ему формационный подход и опровергнув философию исторического материализма, А.С.Шушарин вывел новую закономерность исторического развития человечества. Он наконец-то открыл нам глаза на то, как плохое рождается из хорошего, как вместо поступательного развития человеческого общества происходит его регресс от одной градации к другой. Начал он с тех далеких времен, когда еще складывалось сообщество людей. Оказывается, что нормальное социальное (!?) и биологическое взаимодействие в мире животных породило первую форму существования наших далеких предков, которых еще и людьми-то в современном смысле и назвать нельзя,– животную эгостадность . Рожденное в недрах этой формы нормальное демографическое взаимодействие, т.е. воспроизводство, надо понимать, уже людей, породило «военные общества», занимавшиеся разбоем, захватом пленников и превращением их в рабов. Из относительного (или абсолютного?) нормального местного взаимодействия жителей той или иной округи родились тиски автаркии, а совершенно нормальное вещественно-продуктовое взаимодействие, зародившееся в условиях автаркии, обратилось всевластием капитала. И наконец, появившееся в недрах этой градации нормальное функциональное взаимодействие обрушилось на головы бедных людей социалистической градации молохом линейной формы. Вот так и продвигалась история: от нормального социально-биологического взаимодействия в среде животного мира через ряд метаморфоз докатилось до ужасов линейной формы, которая сейчас предстанет перед нами в полный рост. Причем, как выясняется из следующего абзаца, элементы функциональности, породившие молох линейной формы, скрывались уже во мраке глубокой древности. Посудите сами: «В силу извечной гетерогенности производства элементы функциональности были уже в глубокой древности. В условиях капитализма функциональные (технологические) отношения собраны в основном в рамках так называемого в марксизме (весьма неудачно) единичного разделения труда (в пределах фабрики, фирмы, треста, корпорации), т.е. выступают под «освещением» господствующих рынка, частной собственности на средства производства в виде капиталистической деформации собственного еще исторически потенциального содержания. Наконец, в монополистических, олигопольных, длительно контрактных формах технологическая функциональность обретает первые явные признаки, которые в линейной (плановой, отраслевой) форме исторически очень быстро, если не сказать стремительно, достигают своего высшего состояния и предела. Иначе сказать, став господствующей, функциональность обнажает себя во всей полноте и «красе», превратив свою же естественность в противоположность неестественного, деформировав и все остальные, в том числе ранее снятые, экономические, территориальные и др. базовые производственные отношения, но потому же и может быть изучена» (Цит. изд. т.2. с.448) . Итак, проявив себя «во всей красе» при социалистической «градации» функциональность, рожденная еще гением первобытных наших собратьев по разуму, а в двадцатом веке покорежила, деформировала все достижения предыдущих градаций, наглядно доказав господствующую в истории человечества генеральную тенденцию регресса. Этот закон достоин носить имя его создателя – А.С.Шушарина.

А.С.Шушарин, настоятельно подчеркивал все время то, что его царство является абстрактной моделью, от которой мы будем дальше продвигаться к реальной действительности. Он писал: «…вот логика этого простого базового производства – это и есть описание абстрактного базового взаимодействия, типа симметрии, «объективной нереальности» или «нереальной объективности», наконец, родового «идеального типа». Поэтому рассмотренное нами функциональное взаимодействие, его элементарные формы, и означают хотя бы эскизное введение фундаментальной лексики и грамматики политической технологии. Иначе говоря, у нас есть теперь хоть минимум «слов», с помощью которых можно будет двигаться дальше «без перепутывания всего» (Цит. изд. т.2. с.445) . Однако позволим себе все-таки заметить, что его «нереальная объективность » или «объективная нереальность » должна все-таки быть логичной, а не отделять даже в абстракции процесс, функцию от субъекта и объект от функции и процесса. Однако поживем – увидим, как А.С.Шушарин перейдет от «объективной нереальности » к объективной реальности.

Вскоре мы узнаем, что «введение фундаментальной лексики» еще не завершено и А.С.Шушарин предложил заменить набившую оскомину слово «коллектив » другим словом «группа ». Метафоры «наро д», «класс » он оставил в покое, заявив, однако же, что «…за таким субъектным обозначением совокупности людей всегда следует иметь в виду некоторые отношения» (Цит. изд. т.2. с.459) .

И вот здесь нас поджидает невероятная, поистине сенсационная новость, суть которой в том, что А.С.Шушарин предлагает нам рассматривать понятие «собственность » «…уже не в смысле просто объекта (технологии), а теперь уже в смысле самых первых шагов ее прояснения как доминирующих производственных отношений» (Цит. изд. т.2. с.459) . Что же его подвинуло на столь радикальный поворот? Надо понимать, что этой необоримой силой было стремление раскрыть человечеству тайну этого понятия, а заодно сообщить нам о страшном заблуждении средневековых людей, которые считали что Солнца, вокруг которого вращается Земля, не существовало. А.С.Шушарин писал: «Эта собственность потому и составляет «самую глубокую тайну» отжившей формы. Эта тайна спрятана куда прочней, чем секреты за замками подземных сейфов, ибо спрятана она от мышления самим сложившимся способом этого же общественного мышления, упомянутыми «фетишизмами» (Цит. изд. т.2. с.460) . Содержание этого группового, коллективистского фетишизма в линейной форме состояло в том, что люди тогда заблуждались и наивно верили в то, что коллектив мог что-то сделать, решить, проявить самостоятельность, ответить, постановить и т.д. (и все эти слова, естественно, у А.С.Шушарина взяты в кавычки).

А.С.Шушарин начинает посвящать нас в страшный секрет этого понятия, сообщив, что «технологии, конечно в сравнении со средствами производства – объект совершенно необычный. Но мы такие (в чем-то подобные) объекты уже проходили, а потому, вспомним, что и «принадлежность к племени (коллективу)» суть невинное условие производства (общая жизнь), которое может состоять в жесточайшей узурпации, в ограниченной, необщественной животной собственности (эгостадность апополитейная первобытность). Технологии есть ведь не что иное, как сами выполняемые коллективами невинные взаимосвязанные работы, диспозитивно и иерархически сгруппированные ячеистые процессы производства, но просто выступающие в качестве доминирующего базового объекта ограниченной господствующей собственности. Подобным образом также совершенно невинное пространство производства («живущая пашня», «производящая территория») при феодализме выступало доминирующим объектом собственности, на преодоление которой, обобществление (с так и до сей поры не познанной сущностью!), понадобились мучительные столетия шатающейся, мутной и беспардонной, хотя и в итоге прогрессивной, борьбы за тогда более высокие капиталистические порядки. Хотя сначала тоже был заметен возврат к славной античности.

«Тяготеющее проклятье» в сложившемся мышлении состоит все в том же утилитарном, одномерном, имущественном (вещественном) понимании объектов собственности» (Цит. изд. т.2. с.460-461) . Кто же нам навязывал это «утилитарное, одномерное, имущественное (вещественное) понимание объектов собственности »? Да только что сам А.С.Шушарин в вышеприведенном ретроспективном абзаце!

И вот теперь наступил момент истины! Мы у А.С.Шушарина читаем, что «…собственность – это общественный способ связи труда и его условий, производственные отношения по поводу некоторого доминирующего объекта обстоятельств производства » (Цит. изд. т.2. с.461) . Я даже выделил курсивом и жирным шрифтом это определение понятия «собственность », которое обрамлено, правда, в шушаринскую семантическую одежду, но тем не менее оно верное. Однако моя радость оказалась и на сей раз преждевременной. Ибо буквально вслед за этой формулировкой он по существу вновь вернулся к своей прежней трактовке этого ключевого понятия, подчеркивая, что радикальные изменения экономических отношений происходили под влиянием изменений в содержании объекта собственности. Читаем: «…именно различие этих объектов и обуславливает в исторических формах отношения собственности, логически радикально отличающиеся друг от друга. В первобытности собственность на общую жизнь образовала чисто групповые отношения; собственность на рабов надстроила над собой многоклассовую структуру; собственность (классическая) на пространство производства оказалась натурально (парцеллярно) иерархической; собственность на средства производства логически наиболее проста, дихотомична (классическая). Хотя и ее постижение шло по сути не одно столетие. В линейной же форме отношения со средствами производства уже не имеют ни малейшего отношения к сущности действительной собственности на технологии, хотя последняя способна сильнейшим образом деформировать движение средств производства, отношения с ними (экономические отношения)» (Цит. изд. т.2. с.461) . Вот это пируэт! Далеко не каждый социолог способен на такое! А А.С.Шушарину совершенно нипочем сказав да , тут же молвить – нет . В общем, снова телега оказалась впереди лошади.

Однако любопытно, что нас ждет за этим поворотом? А ждет нас ничто иное, как великое открытие А.С.Шушарина, о котором уже выше говорилось, что объектом собственности при социализме, то бишь, при линейной форме, является «доминирующая и священная собственность на технологию», а не на средства производства. И вот, торжествуя, А.С.Шушарин в завершение данного параграфа писал: «Линейная же форма – «лишь ступенька», на которой мы давно застряли, не отваживаясь познать новую, прежде всего именно собственность (на технологии), в силу главным образом экономического догматизма, т.е. экономической науки (в виде «планомиксов», а теперь и вовсе рецидивных «экономиксов» либерализма), как раз по самой природе линейных отношений буквально безраздельно захватившей в свою собственность , «технологию» познания основ общественного развития, которое давно выросло из рамок этой науки» (Цит. изд. т.2. с.465) . Итак, снова во всем оказывается виновна эта экономическая наука – смертельный враг полилогии наряду, конечно же, с марксистской формационной теорией.

Развивая свою идею о собственности на технологию, ,А.С.Шушарин углубляет ее положением о том, что она была групповая . Сравнивая ее с предыдущими формами, он выявил ко всему прочему «аналогии» с феодальной и первобытнообщиноой формой собственности: «Собственность на технологии имеет, по сравнению с предшествующими историческими (эндогенными) формами, новый, группоиерархический характер, т.е. логически в своей иерархичности формально напоминает феодальную собственность на пространство производства (процесс производящей территории), а по своим групповым элементам формально напоминает первобытную собственность на общую жизнь. Само это сочетание, надо сказать малоприятное, уже кое о чем говорит» (Цит. изд. т.2. с.465) . И далее следует следующее глубокомысленное разъяснение А.С.Шушарина. «В линейной же форме в этом отношении…основа – именно групповая форма (эффектно проявляемая в «собраниях»), а относительно персонифицированные элементы (руководство, «бюрократия») здесь лишь вспомогательны. Административная иерархия же, и территориальная (натуральная), и функциональная (технологическая, отраслевая) – это обслуживающая основные элементы управленческая сторона, но и как объективная, материальная, производственная форма, ультраструктура (институт). Однако в пораженном экономизмом существующем знании производственных отношений иерархические производственные структуры неизбежно предстают в искаженном политизированном («этакратическом» и пр.) виде (что особенно относится к представлениям и о феодализме, и о линейной форме) сущности этой групповой формы собственности на технологию» (Цит. изд. т.2. с.466).

Такая примитивная трактовка собственности при социализме неизбежно приводит А.С.Шушарина к ошибочной интерпретации функций и роли управленческих структур в СССР. Наглядным примером такого искаженного понимания действительности является нижеследующий абзац: «В парцеллярно-иерархической (автаркической) форме собственности потому необходимое замыкание формы в целое сходится на вершине номинального монарха, которому, как писал Гегель, «присуща недействительность чего-то абстрактного», «остается лишь поставить свое имя». (Хотя, повторю, это весьма существенный момент всякой социальной целостности.) А в группоиерархической форме собственности на технологии (с «собраниями») все на этот счет оказывается несколько «туманней», здесь все сходится, т.е. осуществляется замыкание иерархии как отношения в абстрактном, но анонимном (групповом, с «собраниями») объективном центре («Совмин», «Госплан» и пр.), тоже номинальном, лишь формально персонализированном, т.е. в котором, как говорится, и концов не сыскать. Функциональный центр (в объективном, эзотерическом содержании центра материальной же ультраструктуры) – это просто объективный орган высшей инстанции согласования соисполняемых функций. А у нас, похоже, эту банальную истину замечают очень немногие. Госплан и был, писал образно и даже в модных капитализированных оборотах П.Г. Кузнецов, «биржей фьючерсных сделок», т.е. конторой, лишь оформляющей взаимодействия более влиятельных производственных фигур. Еще четче та же мысль звучит у В.Н. Богачева: «центр лишь «по видимости... силен и грозен, но он исполняет волю подчиненных». Центр постоянно, лишь формально фиксирует своим статусным факсимиле факт согласования (в том числе перемен, текущих – плановых, локальных – титульные списки, общих – компании, крупные проекты), а потому действует с таким же автоматизмом в системе линейного производства, с каким действуют объективные («анонимные») агенты, вообще говоря, любого способа производства в его чистом и строгом смысле» (Цит. изд. т.2. с.467). Вывод, к которому пришел А.С.Шушарин вместе с В.Н.Богачевым и П.Г.Кузнецовым свидетельствует о непонимании роли центрального управленческого аппарата в обществе, где царила диктатура этого аппарата (включая партийный). В области экономики в СССР процветал волюнтаризм экономической политики, которая практически не считалась с объективными закономерностями. Однако надо отдать должное А.С.Шушарину, что он правильно понимал в отличие от многих других, что государство – «это не субъект, а структурный компонент, институт, надст­ройка» (Цит. изд. т.2. с.470).

Подтвердив еще раз, что при социалистической «градации» «…собственность на технологии, в своем «чистом виде», имеет не просто групповую, не иерархическую, не натуральную, не дихотомичную и т.д., но и не аморфную, а совершенно определенную группоиерархическую объективно-логическую структуру (своего рода «геометрию») иерархии «собраний», А.С.Шушарин пришел к выводу, что собственность на технологии «…и есть не что иное, как основное производственное отношение данной системы» (Цит. изд. т.2. с.470).

Переходя к производственным отношениям, А,С.Шушарин жаловался на то, что в науке не существует подходящего понятия для характеристики «…господства планомерности или функциональных, отраслевых форм». Иронизируя, А.С.Шушарин справедливо заметил: «Кстати, говоря, Г.Х. Попов иезуитски и воспользовался этой ситуацией, введя оборот «административно-командности», который легко и спровоцировал антиуправленческий нигилизм и капитализацию, но сам по себе пуст, ибо какая-то «административно-командность» была, есть и будет от пещеры до Андромеды»» (Цит. изд. т.2. с.473).

А.С.Шушарин, естественно, не мог не предложить свою формулировку сути производственных отношений в социалистической «градации». Она следующая: «Линия, если угодно, – это своего рода «технологический феод » (кратко еще будем говорить технофеод ), но именно вовсе не парцеллярный и натуральный в своей основе, а групповой и технологический . Соответственно и производственное присвоение здесь и является линейным, технофеодным присвоением, или, в материально-знаковом и ролевом выражении, – статусным присвоением. Так что статусы – это и есть роли групп (коллективов) исполнителей, означаемые в сфере технонимики; соответственно по «вертикали» их представляют в иерархии управления руководители («номенклатура») с органами управления (аппаратами). Т.е. линия, или технофеод, – это собственность групп на технологии, а управление поэтажно представляет эту же самую собственность в ультраструктуре иерархии административного управления, имеющего дело с документами. Так что центр линейной иерархии, формально объемлющий всю собственность, с точки зрения самих производственных отношений оказывается отчаянно далек от самóй ее групповой производственной основы, т.е. является, как отмечалось, лишь номинальным верхним пунктом ультраструктуры, просто в нескончаемом дискурсе «планового торга» апостериорно и перманентно замыкающим согласование функций в относительное целое» (Цит. изд. т.2. с.476).

В чем состоят ошибки А.С.Шушарина? Во-первых, в том, что для него собственность – это не отношение, а объект. Во-вторых, объектом собственности для него являются не средства производства, а только их составная часть – технологии. В-третьих, он далек от понимания того, что реально субъектами собственности в СССР были не коллективы («группы»), а народ в целом. В-четвертых, ошибка состоит в том, что А.С.Шушарин признавал только линейную иерархию, утверждая при этом, что имело место некое технофеодальное присвоение. Аппарат управления, состоявший из трех типов органов – отраслевых, территориальных, общеэкономических , вместе с коллективами не осуществлял никакого присвоения собственности, а выполнял функции пользования и распоряжения общенародной собственностью. Насколько далек был А.С.Шушарин от понимания сущности собственности вообще и собственности при социализме в частности показывает следующее его высказывание: «Частную собственность всегда можно обратить в банковский счет, ее объект отчуждаем просто по его вещественным (имущественным) свойствам. В собственности на процессы это никогда не возможно. Статусы неотчуждаемы от самих процессов (технологий) и их участников (коллективов и лиц)» (Цит. изд. т.2. с.480) . Дело не в отчуждаемости или неотчуждаемости объекта собственности (хотя следует заметить, что торговля патентами на технологии, как на ходовой товар, весьма прибыльна), а в экономических отношениях между субъектами. При социализме ни коллективы, ни чиновники аппарата управления собственниками технологий не были, а были сособственниками общенародных средств производства, присваивая их в процессе производства, распределения, обмена и производственного потребления совокупного общественного продукта.

Еще одно высказывание А.С.Шушарина демонстрирует его полное непонимание необходимости управленческо-административной работы при социализме, ибо это связано с планированием реального движения продукта в товарной форме (см. параграф 2.4.1. монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества »): «Напомним, что администрирование – тоже специальная, как бы сказал М. Вебер, когнитивная работа, но в своем чистом виде она формальна (или абстрактна) по отношению к естественно-техническому содержанию процессов или к основной работе. Уже вторая, третья и т.д. инстанция управления настолько удалена от этого непосредственного содержания, что предметом администрирования и оказываются действительно уже технонимические («постмаркетинговые»), но только «экстенсивные» (В. Богачев) величины, только формы (вторичные, третичные и т.д.) выражения и организации уже произошедшего в производстве, ибо всякий план суть регистрация в «плановом торге» согласования уже сложившихся (складывающихся) функций, их связей и сдвигов» (Цит. изд. т.2. с.481) . Информационные потоки в социалистической экономике того типа, который существовал в СССР, опосредствовали движение товарных потоков, без них процесс воспроизводства был бы невозможен.

Рассуждения А.С.Шушарина о принуждении к труду не только поверхностны, но и неверны по существу, ибо при социализме дееспособный человек, не имея своего пая в общенародной собственности, мог получать доход только включившись в трудовой процесс, ибо кроме рабочей силы он никакими средствами производства не располагал (за исключением имевшихся у некоторых дачных участков или подсобных хозяйств). И снова А.С.Шушарин обращается к своим «открытиям» в познании «градаций», когда писал, что якобы существовал «…естественный (симметрия) абстрактный объективно–логический базовый момент детерминации труда (деятельности): социально-биологический, демографический, местный, вещественно-продуктовый, технологический...» (Цит. изд. т.2. с.486) . Что за технологический вариант детерминации? Если ты, к примеру, плотник, то разве технология возведения стропил, дверей, окон и т.п. заставляла его идти на работу? Или чего стоит нижеприводимое рассуждение А.С.Шушарина о детерминации труда: «Проживая в данной местности, надо хоть как-то участвовать в ее жизни. Вещественно-продуктовая детерминация, естественно, обязывает к некоторому обмену (хотя бы собственной рабочей силы). Разжигание костра или работа на атомной электростанции требуют определенной технологической дисциплины» (Цит. изд. т.2. с.486) ? Как будто крепостной шел на работу к помещику только в силу того, что он проживал в данной местности? Или какое отношение к детерминации труда имеет дисциплина на работе у атомного реактора или технология разжигания костра? Бессмыслица и ничего более.

А чего стоит вывод А.С.Шушарина о том, что «…линейная система явно не рыночна, в основном производственном содержании уже не экономична…»» (Цит. изд. т.2. с.492) ? Или еще из той же оперы: «Экономические отношения, в том числе деньги, в линейной форме сняты и, естественно, деформированы. Популистски хлестко их кто-то в духе А.С. Ахиезера обозвал «лжеденьгами». (Цит. изд. т.2. с.519) . Социалистическая экономика – это переходный тип экономики, сочетающий в себе как товарные отношения, денежный оборот, так и планирование. И отрицать эту двойственность, это реальное противоречие – значит просто закрывать глаза на очевидные факты, уходя в мир «субъективной нереальности».

Продолжая тему нелепостей в сочинении А.С.Шушарина, не могу не привести и его высказывание о том, что «…функциям тоже специализированных подразделений здравоохранения, рекреации, спорта, культуры и т.д. более свойственна линейная деформация культурно-родовых отношений» (Цит. изд. т.2. с.497) . Любопытно, смог бы сам автор этого выражения объяснить, что означает «деформация в спорте или в культуре культурно-родовых отношений»?

И еще. А.С.Шушарин, отстаивая идею линейности, настойчиво навязывает действительности отраслевые формы управления, игнорируя территориальные и межведомственные, общеэкономические органы управления. Он даже для аргументации вклинивается в область, далекую от гуманитарных наук, только для того, чтобы доказать линейность у правления и «градации». Вот каким образом, например, он опирался на зоологию: «Образно говоря и по аналогии с восходящей эволюцией нервных систем в животном мире, в отличие от узловой («атомизированной») при капитализме, линейная форма – это уже центральная нервная система производства . Т.е. в этом образе, который нам еще понадобится, выясняется, что линейная форма достигает по своей организации уровня позвоночных или (немного получше в другом образе) млекопитающих, так сказать, генетически уже «воспитующего» уровня» (Цит. изд. т.2. с.499) .

Теперь нам предстоит вплотную познакомиться с сущностью линейной формы. Сначала - с таким явлением, которое А.С.Шушарин называет «мистикой» статусной избыточности . Выражается она в постоянном недообеспечении функций, т.е. «…попросту говоря, нехватка машин, продуктов, видов работ и т.д., что и выступает как очереди, дефицит и т.д., и, наоборот, навязывание ненужного, «затоваривание» и пр.» (Цит. изд. т.2. с.520) . Это явление позволяет ему сделать далеко идущий вывод о том, что «…статус (в том числе и его денежные проявления) как предъявительски («права»), производственно (трудосостояние) и потребительски (благосостояние), так и императивно («обязанности») рассогласован с самим исполнением функций. Средства, лимиты, ордера, фонды и пр. в «плановом торге» согласованы, выделены и адресованы, но реально все это выделенное надо ждать, выбивать, доставать и т.д. в очереди, да и не всегда с успехом; равно и наоборот – брать ненужное, копить и т.д. Строже, конечно, сказать, не «средства», «фонды» и пр., а «отглагольные» функции в «плановом торге» вполне взаимно согласуются, но и накатывается их неумолимое недообеспечение, рассогласованность.

Получается, что как предъявительские, так и императивные инструкции обрели какое-то самодовлеющее «мистическое» состояние статусной избыточности , с одной стороны, обесценивае­мых «прав», с другой – извне насилующих «обязанностей» делать ненужное, брать ненужное, выполнять иной раз бессмысленное и т.д. Как примерно совершенно невинные деньги в капиталистической форме, так и столь же невинные статусы (в частности, инструкции, планы, включая и всю саму иерархию уп­равления) в линейной форме превращаются во всевластвующую над людьми силу, но куда более «мистичную», непонятную. В субъективных «ощущениях» поставщики выглядят тиранами, потребители – жалобщиками, подчиненные – непослушными, ну а начальство – злыднями. И ведь все согласовано, в планах оговорено, просчитано и пр.

По чисто формальной аналогии с формулой обращения капитала (Д–Т–Д¹ ) формулой соисполнения линий производства является неуклонный рост статусов: статус–функция–статус¹ (С–Ф–С¹ ), но в смысле прямо противоположном обращению капитала – увеличения разрыва между статусами и самим соисполнением» (Цит. изд. т.2. с.521) .

В плановой экономике СССР, несомненно, имели место довольно острые противоречия, однако, тем не менее, воспроизводство, причем расширенное, осуществлялось непрерывно, причем темпами, превышающими прирост экономики развитых капиталистических стран, преодолевая ежедневно дефицит, несостыкованность плановых заданий и т. п. трудности. Отмечая явление статусной избыточности, которая, в конечном счете, приводит к неуклонному росту статусов, А.С.Шушарин сравнивал его с образованием прибавочной стоимости. Такое понимание, на мой взгляд, поверхностно и не отражает все системы реальных противоречий в плановой экономике, о которой я пишу в 4-й главе своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог. Прогноз судьбы человечества » (параграф 2.4.1.).

Во-первых, я отмечаю, что общенародной собственности как таковой в чистом монолитном виде вообще не существовало. Практически вся она была распределена между субъектами третьего уровня (отрасли народного хозяйства и промышленности; республики, края, области). Но эти субъекты, реально распоряжаясь соответствующими частями общенародной собственности, не являлись собственниками вверенных им основных и оборотных фондов. Центр, представленный ЦК КПСС, правительством СССР, общеэкономическими министерствами и ведомствами, диктовал отраслевым министерствам и ведомствам, а также республикам и областям правила распоряжения общенародной собственностью, осуществляя распределение и перераспределение материальных и финансовых ресурсов, обеспечивая тем самым непрерывность воспроизводственного процесса.

Во-вторых, массивы объектов собственности, которыми управляли отраслевые министерства и ведомства, а также административно-территориальные образования, в свою очередь были распределены между государственными предприятиями (субъектами второго уровня), которые, распоряжаясь выделенными им основными и оборотными фондами, также не являлись их собственниками.

В-третьих, специфика экономических отношений между субъектами третьего уровня состояла в том, что между органами управления осуществлялся обмен главным образом информацией, в то время как реальный товарообмен продуктами и услугами происходил между государственными предприятиями (субъектами второго уровня). Следовательно, между органами управления субъектов третьего уровня не существовало никаких рыночных отношений, как их не было и между субъектами третьего уровня и центральными органами управления, представлявшими субъект четвертого уровня (народ). Распределение ресурсов центральными общесоюзными органами управления между субъектами третьего уровня осуществлялось на основе административных, волевых решений, что открывало безграничные возможности для проявлений ведомственности, субъективности и волюнтаризма. Каждый из субъектов третьего уровня тянул одеяло на себя, пытаясь урвать себе кусок побольше .

В-четвертых, поскольку реальный товарообмен продуктами и услугами происходил между субъектами второго уровня, то здесь взаимодействовали две силы: административные и рыночные. На государственные предприятия сверху давили нормативные акты и управленческие команды, которые устанавливали в форме плановых заданий, цен, лимитов и т.п. параметры их хозяйственной деятельности. Но предприятия работали и в условиях хозрасчета, т.е. должны были считаться с реалиями рыночного механизма. Именно на уровне предприятий лоб в лоб сталкивались административная система управления и законы рынка, что приводило к многочисленным коллизиям и деформациям. При взаимодействии этих двух начал преобладали административные методы регулирования экономики, хотя и рыночные силы играли немаловажную роль при реализации экономических интересов субъектов первого и второго уровней.

В-пятых, по мере возрастания уровня субъектов экономических отношений происходила диалектическая интеграция их экономических интересов. Что касается реализации экономических интересов предприятий, то она протекала в процессе торга с субъектами третьего уровня (вырвать побольше ресурсов, минимизируя производственные задания), а также в процессе товарно-денежных отношений с другими субъектами второго уровня.

В-шестых, экономические интересы индивидов (субъектов первого уровня), с учетом сказанного, реализовывались через механизм взаимоотношений субъектов более высокого уровня. Выигрывали индивиды, которые работали на предприятиях тех отраслей народного хозяйства и промышленности и в тех регионах, которые в соответствии с приоритетами экономической политики государства получали больше ресурсов (ВПК, энергетика, столицы, спецгорода и т.д.).

В-седьмых, управленческие структуры субъектов второго, третьего и четвертого уровней, представленные администрацией предприятий, аппаратом управления министерств, ведомств, республик и областей, одновременно выполняли три функции: 1) элементов производительных сил (как специфическая рабочая сила); 2) субъектов второго уровня со своими специфическими экономическими интересами (все они были трудовыми коллективами) и 3) проводников политики партийно-государственного аппарата.

Функционирование предприятий в экономической среде, где взаимодействовали административные методы регулирования их деятельности, а также товарно-денежные отношения, с неизбежностью порождало многочисленные коллизии.

И дело было не только в том, что государство полновластно распоряжалось общественным богатством и командовало в экономике, а главным образом в том, что при такой системе удовлетворение потребностей населения осуществлялось на основе централизованного управления и планирования. Между населением как потребителями материальных благ и услуг (субъекты первого уровня) и народом (субъект четвертого уровня), с одной стороны, и предприятиями, с другой, стояло государство с сонмом министерств, ведомств, республик, краев и областей. К примеру, сколько и каких кастрюль производить, решал аппарат государственного управления. В стране не было механизма непосредственного, прямого воздействия населения (как субъект а экономических отношений) на деятельность предприятий. Потребности населения учитывались государством при планировании объемов производства косвенно и лишь в той мере, в какой оно, а точнее – высшее руководство страны , считало возможным их удовлетворять. Экономика в первую очередь должна была обеспечивать т.н. общественны е , общегосударственны е потребност и , а не личны е потребност и граждан.

Коллизия между централизованной плановой системой управления и товарно-денежными отношениями, обуславливающая способ удовлетворения личных потребностей населения, постепенно разрастаясь, приняла огромные масштабы и выражалась в период правления М.Горбачева сотнями миллиардов рублей неудовлетворенного платежеспособного спроса населения, не говоря о несовпадении спроса и предложения по отдельным видам товаров и услуг, а также по их ассортименту и качеству. Словом, между содержанием и формой экономических отношений имели место острейшие противоречия.

Экономические отношения субъектов всех четырех уровней по производству, распределению, обмену и потреблению товаров и услуг постоянно испытывали на себе воздействие противоречия между двумя плохо совместимыми формами. Парадоксальная суть этого противоречия состояла в том, что, с одной стороны, централизованное планирование было не в состоянии обойтись без стоимостных показателей, регулирующих хозяйственную деятельность предприятий, ибо они являлись универсальной формой учета и формирования параметров производства, распределения, обмена и потребления товаров и услуг. Экономика СССР не могла функционировать без денег и превращения основной массы производимых продуктов и услуг в товар. С другой стороны, стоимостные показатели плана и различных систем материального поощрения предприятий и их работников с неизбежностью ориентировали хозяйственников на получение наибольшего дохода в ущерб интересам потребителей. Так, промышленные предприятия, выполняя плановые задания по объему производства, как правило, не обеспечивали выполнения заданий по производству важнейших видов продукции в заданной номенклатуре. Перевыполнение плана по общему объему промышленного производства во многих случаях происходило за счет увеличения внутриотраслевого оборота без роста выпуска конечной продукции для народного хозяйства. Промышленные предприятия самовольно изменяли структуру выпускаемых изделий, прекращая или сокращая производство дешевых изделий и наращивая выпуск дорогостоящих видов продукции. Стоимостные оценочные показатели деятельности предприятий не обеспечивали «состыковки» интересов поставщика и потребителя. Нужды потребителя оказывались подчас невыгодными поставщику, который не мог выполнить план по «валу» в рублях или тоннах, если бы действовал в интересах потребителя. Успех по выполнению плана одного предприятия нередко вступал в противоречие с задачами создания нормальных условий эффективной работы других предприятий. Для выправления такого положения требовалось вмешательство вышестоящих органов управления – партийных, советских, хозяйственных. Аналогичное положение было в строительстве, в сельском хозяйстве, короче, во всех отраслях экономики.

Главное состояло в том, что совокупное воздействие обеих форм экономических отношений на их содержание не обеспечивало прямого выражения и реализации экономических интересов субъектов, а следовательно, и оптимального удовлетворения их потребностей.

Дефицит на рынке товаров и услуг народного потребления, да и средств производства, был с начала и до конца порождением существовавшего в государстве хозяйственного механизма. Несовпадение платежеспособного спроса и плановых заданий было свойственно сфере производства товаров и услуг всех видов. Иначе и быть не могло. Ведь каким бы совершенным ни было бы централизованное административное планирование (даже с применением самых совершенных АСУ), оно не в состоянии было в принципе обеспечить идеальной сбалансированности всех параметров в экономике. Дефицит в экономике СССР, как следствие несбалансированности, был универсальным проявлением противоречия между товарно-денежной формой производства, распределения, обмена продуктов и услуг, с одной стороны, и административными методами централизованного управления экономикой, с другой стороны.

Все предприятия работали в условиях хронического дефицита, и это вызывало сбои в их деятельности, в частности, заставляло администрацию предприятий идти на многочисленные подлоги, осуществлять операции в сфере теневой экономики , составлявшая примерно четверть экономики СССР. Сверхнормативные запасы сырья, материалов и топлива, наличие излишнего оборудования, неокупаемые инвестиции, искажения в статотчетности и т.д. и т.п. негативные явления – все они были формой выражения дефицита.

Идеи А.С.Шушарина замыкаются на неверной трактовке понятия «собственность», сведению реальных экономических взаимосвязей к технологии, в частности к «бюрократической собственности на технологии» (?). Он начисто отрицает какой-либо качественный прогресс в технологиях производства и управления. И эту законсервированность технологий он абсолютизирует, лишая себя вообще возможности как-то объяснять имевший место рост производительности труда при социализме. Кроме того, он вслед за А.Зиновьевым и следуя идеям Л.Винера, уподобляет общество или человеческому организму или даже техническим системам. Отсюда и его абстракции, искаженно отражающие действительность. А.С.Шушарин писал, что «группа» (от цеха до ведомства или министерства) по природе своей ни к чему не может стремиться, не обладает свойством целеполагания. А если так можно выразиться, то ее целью является сохранение . «Вот это и есть объективная доминирующая «мотивация» линейного производства («цель») », - утверждал А.С.Шушарин (Цит. изд. т.2. с.535) . Он не обнаружил диалектического процесса формирования интегрированного экономического интереса «группы», который формируется на основе взаимодействия и даже противоборства интересов индивидов, составляющих ту или иную «группу». Подытоживая свою мысль о консерватизме «групп», А.С.Шушарин писал: «Качественная неизменность линий производства, продолжающих как «автомат» свою работу (безразлично, что это – рытье земли, выплавка стали, изготовление проектов, писание философских трудов) – фундамент линейного производства, всей его, можно сказать, мощной, но экстраполяционной, линейной динамики, инертной диахроники. В этой форме коллективы из средства раскрытия и самореализации личности, превращены в групповые оковы, но и не вообще (с диссидентским абстрактно-гуманистическим критическим подтекстом), а в отношении связанных, качественных перемен. Образно говоря, группа по самой природе обязывает делать что-то накатанное, т.е. если и «целевое», то неизменное, репродуктивное, повторяющееся. В этом смысле все линейное производство (как мне подсказал А.С. Кривов) напоминает добывающую отрасль. Кстати, весьма сочный образ «индустриализма угля и стали» использует также В.Г. Хорос, хотя логика этой формы, повторюсь, касается и писания научных трактатов. Соответственно всякий «вал», «затратность», экстенсивная или расширительная экспансия и пр. – это и есть проявления линейности, «технологического феода» (Цит. изд. т.2. с.536) .

Кстати, в любом обществе, в каждом его конкретном субъекте непрерывно идет борьба между старым, отживающим, и новым, прогрессивным. Любой системе свойственна определенная инерционность, которая преодолевается динамическими силами. В этой борьбе и состоит диалектика развития. А.С.Шушарин, описывая свою «линейную форму», абсолютизирует одну из сторон, а именно консервативную составляющую диалектического процесса, называя это свойство главной закономерностью. Таким образом, он превратил т.н. «линейную форму» общественного устройства в безжизненное пространство, лишенное какого-либо потенциала развития. Однако совсем отрицать появление нового А.С.Шушарин не в состоянии. И он сформулировал свое признание позитивной роли бюрократии вот таким странным образом: «…если «бюрократические запреты», помимо нормального согласования функций, выражают консервативный момент всей системы, то «бюрократический нажим» иногда может даже выражать, наоборот, позитивный момент постоянной борьбы с основным пороком системы в виде хотя бы административного внедрения новых технологий» (Цит. изд. т.2. с.538) , т.е. сама система «не диффундирует», а изменения происходят только в силу неведомо, по каким причинам проявляющихся прогрессивных инициатив бюрократии, которая по своей природе консервативна, как и вся система, которую она обслуживает.

Выявив основное свойство «линейной формы», А.С.Шушарин приступил к определению основного закона этой системы. В связи с этим он заметил, что «основной закон линейного производства, как и закон всякой эндогенной формы, метафорично выражает объективное нарастание асимметрии собственности, т.е. «в чистом виде» всегда форму какого-то иррационального «накопления».

Причем, приближаясь в нашем кратком эскизе уже к своего рода резюмирующим положениям критического описания «идеального типа» линейного производства, стоит еще и еще раз напомнить, что всё и вся в этих положениях ортогонально всему экономическому. Ни в едином слове не пересекается с ним и в логике, и в терминологии. Во всем» (Цит. изд. т.2. с.540) .

Сославшись на авторитет К.Маркса и обнаружив, что «…никакой иной созидающей и изменяющей субстанции, кроме труда, нет…»(Цит. изд. т.2. с.541) , А.С.Шушарин вдруг обнаружил, что «производство же с тех пор, как оно существует, невозможно без изменений, порождений, новаций, обусловленных в конечном счете естественно-техническими сдвигами и скачками процессов самореализации человека, природы, техники, технологий, идей. С началом НТР, на чем нам еще не раз предстоит задерживаться, эти новообразовательные перемены стали нарастать «бурным потоком». «Человеческой формой», источником всех этих перемен является творческий труд, труд всеобщий (Маркс), который в его современном специфическом историческом содержании выступает как дислокальный труд, как труд, неизбежно выходящий за всякую данную технологическую локализацию труда, или как труд производящий (продуктивный) , который и бьется из недр производства независимо от воли и сознания людей (хотя, конечно, и посредством этой воли и сознания).

Вообще говоря, производящий (продуктивный) труд был уже и в пещере, но его невозможно как-то однозначно вычленить и тем более определить, кроме как только в определенной исторической форме труда и не в собственном необъятном содержании, а как труда парадоксализующего вполне определенную, а именно высшую (линейную) эндогенную форму» (Цит. изд. т.2. с.541) .

Отметив необходимость изменений, А.С.Шушарин приписывает ее процессам «самореализации человека» (что естественно и понятно), но также и природе, технике, технологиям, что труднообъяснимо. Что означает «самореализация» техники или технологии, или самой природы? Вряд ли А.С.Шушарин в состоянии рационально объяснить механизм такой «самореализации». Но не в этом, в конечном счете, дело, а в том, что он все-таки признает источником всех этих перемен творческий труд. Причем труд, «неизбежно выходящий за всякую данную технологическую локализацию труда». Этот вывод уже никаким образом не совмещается с консерватизмом самой природы «линейной формы», которой он уделил столько внимания. Но что поделаешь – такова уж особенность логики А.С.Шушарина! Чувствуя противоречивость своих выводов, он заявил в свое оправдание, что «производящий труд не конституируется в особых функциях, но именно в общей функциональной форме, как говорится, везде и всюду, где удается, выступает как внефункциональный, эксфункциональный , даже дисфункциональный» (Цит. изд. т.2. с.542) . Словом, творческий труд не свойственен законам функций и технологий «линейной формы», он «дисфункциональный».

Далее А.С.Шушарин растолковал нам природу сосуществования этих двух противоположных начал – нормального для «линейной формы» массового нетворческого труда, и внефункционального творческого труда. «Вся система, всеми компонентами, «настроена» на репродуктивные процессы (или, резче, по А.Г. Глинчиковой, на массовый нетворческий труд), на регулирование и рост жестко связанных потоков, - сообщил нам А.С.Шушарин, - но из недр производства все интенсивней выбивается что-то аномальное, не вписывающееся, искажающее, так сказать, спокойное течение могучих потоков. Причем «массовый нетворческий труд» – это вовсе не какой-то «плохой» труд. Ерунда это. Он был, есть и будет всегда. Даже на Андромеде. Но в высшей исторической (линейной) форме своей же организации группо-иерархической собственности на технологии он и предстает как стопорящий труд творческий. Никаких явных несправедливостей нет, все вроде бы при деле, но вся система начинает растрескиваться. Все эти образы я привел еще и к тому, что любые известные экономические характеристики совершенно беспомощны для выражения сути критичности (предельности) именно постэкономической линейной системы. Суть предельности постэкономической системы также постэкономична, а ее глубинные причины уже и постплановы, если не сказать, сперва «контрплановы». Но и потому же трудно эксплицируемы. Здесь нет явных, как у капитализма, черт типа отделения труда от его условий, эксплуатации в ее строгом смысле присвоения результатов чужого труда и пр.» (Цит. изд. т.2. с.542) .

Прекрасно! Благодаря труду вся система начинает растрескиваться, разрушаться. Появляются в «линейной форме» дефекты , которые разрывают функциональность. «Эти дефекты и суть общественные, объемные формы соисполнения работы в основных функциях, - сообщил нам А.С.Шушарин, - работы вполне весомой, субстанциональной, но которая столь же весомо, материально не сопрягается, не увязывается с другими работами – или уже не нужна, но продолжается, или еще не нужна, но уже есть, или не тем нужна, или не так нужна и т.д. до бесконечности конкретных проявлений. В отличие от товара (напомним, способного «ждать покупателя», в том числе и в виде рабочей силы), функции, будучи процессами, физически «впрок» невозможны, а коль скоро они в чем-то не те, что надо (рассогласованы), то они вносят во все смежные функции диссонанс, т.е. диффузно распространяют дефект производства. Так сказать, стихийно диффундируют не технологии, а дефект производства. Дефект производства «растворен» в линиях всего увязанного производства; в объемах линий он составляет какую-то часть, но не обособляется в определенную «вредную» деятельность. Это «вред» часто приносят как раз самые производственно важные, передовые, продуктивные сдвиги, но в общественно скрытых, не обособленных формах. Поэтому дефекты есть не просто нечто большее, чем коммерческая тайна (в линейной форме превратившаяся в обычную, открытую и общественную экстенсивную экономическую «бухгалтерию», сейчас вновь реанимируемую как тайна), а внутренняя, интенсивная форма иррационализации линий производства.» (Цит. изд. т.2. с.542-543) .

Чтобы читателям было абсолютно ясно, что из себя представляют дефекты, порождаемые творческим трудом, А.С.Шушарин пояснил: «Каковы бы ни были многообразные формы дефекта, он всегда означает или своеобразную «неработу» неиспользования потенциала технологии, или объемную форму, как правило, скрытой тем или иным покрывательством, но общественно бесполезной в данном соисполнении работы, хотя и столь же общественно необходимой» (Цит. изд. т.2. с.545) . Итак, работа, с одной стороны, общественно бесполезная, а с другой стороны, общественно необходимая. Замечательно же это общество «линейной формы», в котором бесполезная работа является общественно необходимой! Или, говоря словами самого А.С.Шушарина, «ключевой итоговый негатив линейной формы – многообразные проявления общественно бесполезного труда» (Цит. изд. т.2. с.545). И он рисует нам красочную картину такой нерациональной экономики, которая господствовла при «линейной форме» в СССР: «Примеры повсеместны: изобретения делаются, но пропадают; металл гонится, но во многом складируется; станки выпускаются и приобретаются, но не используются; прокат идет, да не тот; земли мелиорируются, но мелиорированных земель добавляется мало; удобрения производятся, но либо пропадают, либо перенасыщают почву; проекты множатся, но со временем многие уничтожаются; топливо добывается в возрастающих размерах, но и топлива, и химического сырья все больше не хватает и т.д.» (Цит. изд. т.2. с.547). Более яркой карикатуры на экономику СССР нарисовать было бы трудно. И как только в этой стране летали изготовленные на советских заводах самолеты, ездили по дорогам автомобили, стояли, не рушась, дома и сооружения?! Как это люди умудрялись выживать, поедая недоброкачественную пищу, ходить в обуви, которая тут же разваливалась?! Все это остается загадкой. Ведь, как писал А.С.Шушарин, «…дефект производства обусловлен всей системой собственности на технологии, а потому и проявляется лишь «в пределах отдельных организаций», сам являясь объективной характеристикой всей линейной формы общественного производства. Причем не столько «организаций», сколько самого труда и, главное, его динамики и взаимосвязей» (Цит. изд. т.2. с.548) . Отдельные, частные дефекты накапливаются и превращаются в макродефекты , распространяясь «…уже во всей технологической структуре производства и занятости» (Цит. изд. т.2. с.549). « В итоге объем линии, вместо свойственного «простому функциональному производству» соотношения (P = Q + Y), дополняется нарастающим дефектом линии:

P = Q + Y + в (2)

Этот дефект и оказывается общественной («асоциальной»), объемной формой иррационализации всего линейного производства. Приведенная символическая эвристика (2) показывает, что во всей структуре технологической занятости (проявляемой в численностях ли, в «бюджетах времени» в технологическом пространстве) к нормальной динамике равновесия добавляется не столько скрытная незанятость, сколько и прежде всего растущая бесполезная «занятость» во всех ее многообразнейших формах, собственно и составляющих основную «тайну» линейного производства. Соответственно любой основной дефект «автоматически» порождает дополнительный дефект в объеме управления (неэффективность в работе абсурдно отражается и в бумаге), наконец, само управление тоже может иметь собственный дефект, порождаемый производящим (новаторским) управленческим трудом. В результате в целом и возникает, нарастая, «размытость прав и ответственности», всех раздражающая «перенаселенность» управления, в действительности лишь отражающая «перенаселенность» в самом теле производства, хотя и действительно склонная к «саморазмножению». Но ведь и это тоже «тайна» дефекта!» (Цит. изд. т.2. с.553).

И вот после тщательного анализа природы дефектов и их диффузии в системе «линейной Формы» А.С.Шушарин открыл, что «…основной закон линейного производства состоит в неуклонном росте дефекта линий производства , или технологической анархии (Р. Косолапов, И. Хлебников), но только (и в этом суть!) именно в этой ее совершенно определенной исторической форме репродуктивного молоха логики плановой формы «индустриализма угля и стали» (Цит. изд. т.2. с.554-555).

Итак, плановая экономика, построенная в СССР, по мнению А.С.Шушарина, страдала неизлечимой болезнью – ростом технологической анархии, задыхаясь в тисках макродефектов. Сформулировав основной закон «градации», А.С.Шушарину стало как-то не по себе от открывшейся ему зияющей пропасти и он решил немного смягчить свои выводы. Он писал: «В отличие от закона прибавочной стоимости рост дефекта вообще не выражается в телеологической форме (рост дефекта явно неловко назвать «целью производства», хотя, строго говоря, это действительно так). Отсюда и появилась весьма образно цепкая, но в то же время и определенно мало что говорящая характеристика – «застой». В этом образе разве что верно схвачено нечто антидинамичное, антиновационное. В отличие от прибыли к дефекту и застою нигде и никто не стремится, но, продолжая «гнуть свою линию» производства, все в той же мере плодят дефект и углубляют застой. Отсюда же и «мистическая» непостижимость формы…основной закон нельзя, конечно, понимать механистически, ибо это всегда «приблизительная всеобщность». Здоровые силы общества во всех сферах и управленческих «этажах» трудящихся прилагают постоянные усилия к устранению дефектов. Где-то это, возможно, и удается. Но, как говорится, закон есть закон» (Цит. изд. т.2. с.555).

Наряду с законом роста дефекта линий производства А.С Шушарин обнаружил еще и то, что «линейному равновесию тоже свойственны специфические внутрисистемные кризисы и соответствующие пересинхронизации производства» (Цит. изд. т.2. с.556) . Выражались эти кризисы «…в периодичности планов, а по производственной сути – во всевозможных апериодических кампаниях (в режиме «пульсара» – А. Фонотов), типа «строек века», «совершенствования управления», «целины», «Нечерноземья», «химизации», БАМа, «пятилетки качества», даже «кукурузизации» и т.д. Более цепкая сила образов перемен в линейной форме производства как «новостроек», «строек века» и пр. дополнительно и ярко отражает то, что в условиях собственности на технологии все старые структуры к переменам не склонны» (Цит. изд. т.2. с.556). А.С.Шушарин не объяснил нам, что он понимал под периодичностью планов, то ли составление ежегодных или пятилетних планов, или сетевых графиков строительства объектов. Но то, что они были тесно связаны с различными программами и крупными проектами, – эту мысль он выразил однозначно, как и то, что внедрение новых идей означало не что иное, как консерватизм и застой, невосприимчивость к новообразованиям. Здесь мы снова сталкиваемся с явлением нетрадиционной логики, навеянной идеей групповой собственности на технологии, безостановочно порождающая дефекты. И еще одно потрясающее открытие сделал А.С.Шушарин с помощью некоего Маевского, а именно, что «от фактора выполнения плановых заданий «зависели карьера людей и их заработки». А вот это уже и суть проявление вовсе не «идеологии КПСС» или просчетов Госплана, а едва ли не ключевого свойства собственности на технологии, тем паче уже при отсутствии свободных факторов производства и в условиях растущих инноваций НТР, грубо говоря, покушающихся на насиженные места» (Цит. изд. т.2. с.558) . Парадоксальность логики А.С.Шушарина не может нас не удивлять буквально на каждой странице его произведения. В данном случае мы узнаем, что в условиях отторжения новаций собственность на технологии порождала растущие инновации НТР. Правда, замечательная последовательность мышления?

На стр. 559 мы узнаем, что «рассмотрев «основной закон» («закон бытия»), можно сделать шаг к закону конца формы. Однако хотя бы бегло задержимся еще на полной форме градации» Это заключительное предложение параграфа под названием «Внутрисистемные «кризисы»; темпоритмы» существенно пополнило наши знания об «основном законе» «градации». Оказалось, что это не обычный закон, а «закон бытия», сущность которого, надо понимать, состоит в постоянном росте дефекта линий производства. Этот открытый А.С.Шушариным закон бытия, несомненно, неумолимо ведет человечество к концу света, к Апокалипсису, а всю Вселенную – к неизбежной смерти, ибо макродефекты в системе накапливаются лавинообразно.

Однако впереди нас ожидает еще один закон, а именно «закон конца формы », с которым мы и начнем сейчас знакомиться. А.С.Шушарин предупреждает нас, что подступиться к нему будет не так просто, ибо «вообще говоря, поднимаемые здесь в нашем эскизе вопросы имеют чрезвычайную теоретическую сложность, требуют, безусловно, обширных специальных, эмпирических и затем уже понятийно обновленных, скоординированных исследований. Но в «интересах» эскизной целостности их нельзя обойти, хотя бы мазками. Это, собственно, и есть загадочные явления экзотеризации «общего равновесия», материального полилога или полилогизации базовых форм (уже многомерной «суеты сует»), объективного появления внешних и «превращенных» форм, природа которых обусловлена цельностью «производства и воспроизводства действительной жизни», его несводимостью только к господствующим, доминирующим отношениям» (Цит. изд. т.2. с.559) .

Что же нас ожидает в этой стране «многомерной «суеты сует»? В параграфе под названием «Контуры снятых деформаций» мы узнаем, что «…если господствует закон положения функций («невинное» функциональное или плановое равновесие), но во всеподавляющей линейной форме, то происходит искажение товарного равновесия (экономических отношений), территориального или натурального, гражданского (демографического) и самого глубокого органического (социально-биологического, культурно-родового) равновесия, т.е. имеют место их материальные деформации» (Цит. изд. т.2. с.560) . Если иметь в виду, что все феномены, перечисленные А.С.Шушариным в вышеприведенном предложении, относятся к предыдущим «градациям» (первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной и капиталистической), то нет ничего удивительного в том, что перед концом света в социалистической «градации» совершается акт их «материальной деформации». Особенно отрицательное воздействие всеподавляющая линейная форма оказывала на культурно-родовые отношения первобытного общества, в частности, в районах Крайнего Севера Сибири, а также на феодальные отношения в республиках Средней Азии. А.С.Шушарин писал: «…в линейной форме все происходит как функциональное, ведомственно-учрежденческое, технологическое, отраслевое, опланированное, линейное, статусное, причем в самих материальных структурах и процессах». Словом, целых 7 видов воздействий, вызывающих деформации в предшествующих «градациях», особенно серьезное воздействие оказывает опланированное. И как сообщил нам А.С.Шушарин, «…в бывшем СССР имела место не только многонациональность, но и очень высокая (хозяйственная, особо регионально), далеко не только технологическая, производственная неоднородность («многоукладность»). А в таковых случаях непосредственная связь разновысоких структур является всегда потенциально криминогенной, т.е. требует весьма неклассических (с экономической точки зрения) форм производственной, как следствие, и политической, власти» (Цит. изд. т.2. с.561) . Эта фраза многое объясняет нам в истории СССР, в частности, явления, связанные с необратимыми последствиями индустриализации отсталых регионов страны, обучения местных аборигенов грамоте, создания в отсталых регионах системы культурно-образовательных учреждений, готовивших местные кадры для предприятий и учреждений линейной формы.

Но самое интересное мы узнаем, когда А.С.Шушарин начинает рассматривать, как «всеподавляющая линейная форма» снимала экономические отношения, присущие капиталистической «градации». Раскритиковав К.Маркса и обвинив его в том, что тот в свое время применил неудачную абстракцию, рассуждая о пропорциональности производства и потребления, А.С.Шушарин безапелляционно заявил, что в линейной форме деньги перестали быть деньгами, а экономические отношения вообще «сняты». Вот его рассуждения на этот счет: «В отличие от универсальных и мономерных денег (движущихся на «общем рынке») деньги в линейной форме со всей неизбежностью во многом утрачивают свою универсальность, становятся, как и сами производственные связи, адресными, а следовательно, и локально-значащими , и в той же мере уже не совсем деньгами…система налогов не имеет почти никакого отношения к их классическому рыночному содержанию, вплоть до – с рыночной точки зрения совершенно аномальной – производственной индивидуализации («свободные остатки»). В частности, «налог с оборота» – это совершенно не «налог», а денежная форма выравнивания статусов коллективов» (Цит. изд. т.2. с.562-563) . А.С.Шушарин, упрощая до примитивизма суть экономической системы в СССР, самоуверенно заявлял, что «в «реальном» производстве парадом командует не обмен, а соисполнение, а в знаковой сфере – не деньги, а статусы» (Цит. изд. т.2. с.564) . Особенно это проявилось в 1991 году, когда «денежный навес» опустошил в стране все прилавки, появилось абсолютное доказательство того, что в СССР деньги перестали быть деньгами, а индивиды-статусы вынуждены были бежать на черный рынок к спекулянтам, чтобы приобрести необходимое для проживания. Однако, спохватившись, что он, видимо, перегнул палку, А.С.Шушарин начал свои выводы корректировать (цитирую): «Деньги, безусловно, выступают в более-менее классическом варианте в сфере потребления, жизнеобеспечения населения, т.е. на потребительском рынке, всегда относительно безадресном, с произвольным выбором. Если, повторюсь, есть хотя бы два сорта хлеба, уже есть и рынок. Именно в этой рыночной сфере обращения наличности (денег как «обратимых нарядов») инварианты Маркса или Фишера (если отвлечься от капитализационной формы формулы денежного равновесия у Фишера) сохраняются, находя самое общее выражение в бюджетном балансировании, кассовом плане. Но цены все равно и здесь имеют в основном уже не стоимостную (скажем мягче, уже не совсем рыночную) природу. Конечно, например, колхозный рынок, помимо прочего, выступает в качестве постоянного и своеобразного «барометра» неизбежных отклонений объемных структур от стоимостных в некоторой части продовольственной потребительской сферы. Но в основном такие отклонения от стоимостных структур проявляются в изменениях степени дефицитов и длины очередей. Экономические закономерности сняты, но отнюдь никем не могли быть «отменены». Поэтому при резких отклонениях цен от стоимостей возникают возможности махинаций, спекуляций, вылезает теневое производство – тогда у «границ терпения» (Я. Корнаи) происходят компенсирующие изменения в производстве. Хорошо также известны дотации и преференции, можно сказать, чисто социалистической (хотя и материально пока малопонятной) природы (дешевое продовольствие, жилье, транспорт и т.д., иногда и с «перегибами»), нестоимостный шлейф от которых тем не менее тянется во все без исключения ценовые структуры. В сравнении, например, с «развитыми» капстранами плата за жилье могла быть почти символической, а это неизбежно связано со всеми зарплатами и ценами» (Цит. изд. т.2. с.565) . В общем, хотя, как считал А.С.Шушарин, экономические закономерности были сняты, однако ему все-таки пришлось писать и о колхозном рынке, и о дотациях, и о преференциях, и о ценах, и всевозможных махинациях, спекуляциях, теневом производстве и т.п. Словом, товарное производство и деньги, которые он выставил за дверь, все-таки вновь и вновь залезали в его социалистическую «градацию» через окно. И А.С.Шушарин под натиском фактов, вынужден был признать, что в «линейной форме» «…экономические структуры не исчезли, но уже сняты, подчинены статусным…» (Цит. изд. т.2. с.566) . Он писал, что «…как ни странно, смысл линейной деформации экономических отношений приближенно выражен прекрасно известной из ортодоксальных (экзотерических) «политэкономий» метафорой хозрасчет» (Цит. изд. т.2. с.566) . И далее следует фантастическое умозаключение: «…доминирующей основой этого расчета является уже не сфера антропонимики, трудонимики, топонимики, товаронимики (цены, деньги и пр.), хотя все они и не исчезли, а уже сфера технонимики (совершенно нелепо именуемой «натуральностью»)» (Цит. изд. т.2. с.567) . Социалистический хозрасчет, оказывается, представляет собой синтез всех видов хозрасчета, которые существовали в первобытнообщинном строе, рабовладельческом обществе, при феодализме и капитализме одновременно. Вот это широта мышления, не то, что у твердолобых экономистов-догматиков!

Подводя итог, А.С.Шушарин с гордостью писал: «Итак, если мне удалось намекнуть читателю, что экономические отношения (т.е. общественные формы связей в виде обмена, денег, цен, товара, рабочей силы, «прибыли» и т.д.) в линейной форме не плохие, не хорошие, а просто «сняты», по Гегелю, или «включены», по Т. Парсонсу, в более высокую систему, то я вполне удовлетворен. Впрочем, во всем этом, повторюсь, экономисты могли бы прекрасно разобраться, если бы отказались (!) от примата экономического видения реальности. Но это-то для них почти немыслимо» (Цит. изд. т.2. с.573) . В отношении этого заявления А.С.Шушарина можно сказать лишь одно, что «снятие» по Гегелю совершенно не равнозначно «включению» по Т.Парсону. А что касается его нравоучений в адрес экономической науки, то они, повторяю, весьма примитивны с точки зрения философии исторического материализма.

Последующие параграфы А.С.Шушариным посвящены описанию самых различных деформаций, которые органически присущи «линейной форме». И хотя «…в обществе прилагались огромные усилия по улучшению положения дел в технологических, экономических, территориальных, демографических и культурно-родовых срезах жизни», как заметил А.С.Шушарин,однако «…все эти усилия тем не менее не могут серьезно исправить положение дел, ибо вся суть в отживших линейных производственных отношениях, в собственности на ячеистые процессы производства, на технологии»» (Цит. изд. т.2. с.591) . Короче, горбатого может исправить только могила. Но если все так деформировано и дефектно в социалистической «градации», то разве она стала очередным прорывом в восходящем, поступательном движении человечества? И А.С.Шушарин дает ответ на этот вопрос. Суть его проста: необходимо уничтожение самой «линейной формы». Вот что он писал на этот счет: «Как нельзя уничтожить рабовладельческие войны, не уничтожив самого рабовладения, как нельзя уничтожить феодальную «чересполосицу», замкнутость и т.д., не уничтожив феодализма; как нельзя уничтожить безработицу, погоню за наживой и т.д., не уничтожив капитализма; точно так же нельзя уничтожить линейные деформации, не уничтожив (снятием плановой формы обобществлением технологий) самóй линейной формы. В некотором роде дефект производства распространился в бесконечно разнообразных формах на все стороны жизни, что, впрочем, вполне «нормально», классично в отношении критического, но еще квазистабильного состояния любой отжившей исторической формы производства» (Цит. изд. т.2. с.593) .

Завершает А.С.Шушарин одиннадцатую главу, посвященную социалистической «градации», рассуждениями о законе конца линейной формы , о котором уже выше шла речь, и., естественно, попыткой ответить на вопрос о том, как преодолеть отжившую линейную форму, или, как он выразился, споткнувшийся на НТР социализм.

Откровенно говоря, трудно понять, что он имеет в виду, говоря о неизбежном преодолении социализма. Возможно, что А.С.Шушарин и сам не понимает, что и каким образом должно произойти. Он писал: «… вопрос стоит не о ликвидации функциональных структур (статусных форм, планомерности, отраслевой, ведомственной, учрежденческой и т.д. организации, как в свое время пытались ликвидировать деньги, товар), а о сбросе их линейной формы, незримого всевластия «технологического феода», т.е. о восходящем снятии планомерности. Именно эта линейная форма исторически очень быстро все положительные свойства технологизированного, функционального производства превратила в противоположность его иррационализации, роста дефекта. В линейной экспансии на жизнь всевластие доминирующего механизма планомерности, порожденной собственностью на технологии, оказалось стеной на пути качественных перемен производства, а в итоге – развития личности. Энергию которых, так сказать, пока и прорвало в обратную сторону. Но есть здесь решающая историческая тонкость». (Цит. изд. т.2. с.605) . С одной стороны, он утверждал, что речь идет не о ликвидации планомерности, а, с другой стороны, наоборот, писал о «восходящем снятии планомерности», понимая под этим всевластие «технологического феода», т.е. групповой собственности на технологии. Противоречие состоит в том, что он сохраняет нечто, одновременно его ликвидируя, а в том, что не ясно, как это нечто, т.е. планирование, связано с групповой собственностью на технологии. Еще более противоречивыми является его рассуждение о несовместимости творческого труда, НТР с планированием, которое, то ли должно исчезнуть, то ли должно сохраниться. Посудите сами (цитирую): «…производящий труд (вносящий дефект) был во все времена. Но именно с НТР он делает производство качественно динамичным, предметно (в том числе номенклатурно) многообразующим, постоянно технологически усложняющимся и изменяющимся, т.е. производящий труд из «возмущающего» фактора превращается в постоянно действующую, массивную «часть» производства, по отношению к которому планомерность, как господствующая форма движения, и становится абсолютно беспомощной, точнее, запрещающей сами перемены, антиновационной» (Цит. изд. т.2. с.607) .

Предстоящее преодоление «линейной формы», то-бишь социализма, по мнению А.С.Шушарина, обусловлено процессом обобществления технологий, преодоления группо-иерархической собственности на них, порожденной их узурпацией «технологическим феодом». «Дислокальность, эксфункциональность производящего труда (формально схожая с экстерриториальностью товарности, откуда у развитого капитализма в данный период и обнаруживаются высокие адаптационные возможности; помимо экзогенных причин преимуществ «дьявольского насоса») и означает объективный процесс обобществления технологий , их изъятие из ограниченной, группо-иерархической собственности, - писал А.С.Шушарин, - Основное (чисто эндогенно) противоречие сейчас и состоит в резко, форсированно обострившейся противоположности между все более общественным характером взаимосвязных и изменяющихся технологий и инертной, ограниченной (необщественной), группо-иерархической собственностью на них, их узурпацией, «технологическим феодом». Вот это уже и есть не «нормальная», а критическая асимметрия. Позитивно же это суть процесс пока, условно скажем, ответственной интенсификации, онаучивания, сциентизации, но и, в широком смысле Э.Маркаряна, – социорегуляции (а еще несколько шире, за эндогенными рамками – гуманизации ) производства, постановка его под более высокий, чем господствующая (технократическая, технологическая, «инженерная») планомерность, новый «контроль всеобщего интеллекта», снимающий планомерность («уход в основания») новым постплановым механизмом движения технологий, саморегулирования производства и объективной оценки труда» » (Цит. изд. т.2. с.607-608) .

А.С.Шушарин не отрицает, что социализм, отождествляемый им с придуманной им т.н. «линейной формой», был на ступень выше капитализма. И где-то до 1970-х годов социализм подтверждал свое превосходство как по темпам роста экономики, так и в области решения социальных проблем. И вот вдруг он «споткнулся», оказавшись неспособным воспринять НТР. Столь примитивный взгляд на историю СССР и ход развития социализма характерен не только для него. А.С.Шушарин просто озвучивает в своей своеобразной семантической форме тезис, широко пропагандируемый западными либералами и «демократами» в России, выдавая его чуть ли не за свое открытие. Он писал: «Вообще, с НТР «материя» и преподнесла парадоксальнейший пакет сюрпризов (впрочем, может быть, в этом есть очень глубокий смысл самого развития «социальной материи» в наименее ожидаемом направлении с точки зрения познания; «закон конгениальности», полипричинности). Безусловно типологически более высокая (послетоварная, пострыночная) линейная форма репродуктивно, экстенсивно эффективная, при исключительно неблагоприятных культурных, исторических, международных и пр. объективных стартовых и последующих условиях, тем не менее еще в 50–60-е гг. по всем основным статьям в мировой гонке уверенно шла «на обгон» (в конкретике этому вопросу будет посвящен целый раздел). Но не зависимый ни от каких форм производства (капитализма, социализма), обусловленный началом НТР сдвиг к продуктивному производству буквально в течение нескольких лет все перевернул «наизнанку» (Цит. изд. т.2. с.608) .

Он прибегает, повторяюсь к каррикатурному описанию ситуации в экономике СССР, когда писал, что «…каждый коллектив трудится и живет за счет всех, но все мешают каждому, а каждый всем в переменах, что и ведет к расползающемуся дефекту, к молоху нарастающей технологической анархии, ее «накоплению» во всей структуре производства» (Цит. изд. т.2. с.609) . При этом не могу не отметить винегретоподобного стиля его формулировок. Чего, к примеру, стоит нижеприводимый набор словесных пируэтов: «Революционный прорыв от нормативного и учрежденческого, экстенсивного «технорасчета» к конкретному (т.е. везде и всюду уникальному) и более глубокому и широкому посттехническому, посттехнологическому научному (в том числе и социальному в самом широком смысле, «социорегулятивному») анализу , как информационной основе деятельности и ее перемен. Причем к анализу прежде всего и уже не просто вещей, техники (это уже пройденное), а именно технологий (процессов, работы, деятельности, мыследеятельности и взаимодеятельности, взаимоувязанного дела и самих делающих дело) . Это и суть сброс покровов с тайн производства (всех форм покрывательства)» (Цит. изд. т.2. с.619) .

Ну, хорошо, допустим, что социализм рухнул, оказавшись не в состоянии переварить НТР, хотя истинные причины (как внутренние, так и внешние были совсем иными). Так что же должно придти ему на смену, если капитализм, согласно полилогии уже отживающая форма?

Ответ А.С.Шушарина на этот вопрос заключался в следующем выводе: «…тогда и возникнет не стихийная диффузия технологий (как при капитализме, причем, как мы увидим, в конкретике в весьма многообразных же, но неизменно капиталистических же формах не только «промышленного шпионажа», но и частных нерыночных процедур передачи, консалтинга, мониторинга, аудита и пр.), а уже новая общественная форма, их регулируемое интенсивное движение. Это будет уже не «модификация технических отношений» (хорошо замечает С. Черняховский), а как раз преодоление их научными, социоаналитическими и социорегулятивными (Э. Маркарян) отношениями, связанными со знанием и познанием, не имеющими технических и организационных границ, которые всегда, опять точно замечает тот же С. Черняховский, «корпоративно-техничны». Вот все это и есть информационный «базис» перемен в обобществлении технологий, что уже надстроит над собой и некоторые, пока совершенно непредсказуемые, не только постплановые, но и, условно говоря, «постполитические» или «внеполитические», интеллектуальные институты. Вообще сменит «тоталитарную демократию» на, скажем, «творческую демократию» во всех слоях и сферах бытия. Ведь и вторая сигнальная система базируется на нервных окончаниях в теле всего организма (т.е. не является только «надстройкой»), но уже способна к отрыву от «тела», к саморефлексии. Так что, образно говоря, в итоге известные «четыре власти» дополнятся еще некоей научной, вероятно даже, как и властно более высокой.

«Невероятное» обобществление технологий самими «трудящимися нового типа» (к этому субъектному анализу мы вернемся много ниже) и будет означать общественный, революционный процесс создания научного механизма производства , информационно означающего организацию постоянного общественного, вертикального и, главное, диспозитивного, внефункционального и эксфункционального, межотраслевого, межпредприятийного и межпрофессионального (если угодно – комплексного, междисциплинарного) изучения «интенсивных» величин технологий. (Именно в этом смысле вопрос об информации – это и есть вопрос об уровне разумности, целесообразности, концентрированности траты социальной энергии – Ю.Каныгин, В. Панченко) Но в основе своей это совсем не управленческая задача (как нечто лишь институциональное, производное, оформляющее), а диспозитивная задача самих «трудящихся нового типа» по взаимному «вмешательству» в технологии и их цепи. Потому же и у П. Барчеллоне совершенно верно знание непосредственно связывается именно с технологиями (в его анализе капитализма). Такое изменение и будет означать шаг освобождения человека, не коллектива, предприятия, отрасли, учреждения и т.д., а именно человека, трудящихся, от замкнутости «технологического феода» (а это его же снятие) в выборе деятельности, обучения и перемен труда, в участии в управлении посредством своего рода второй сигнальной системы. Здесь можно продолжить хорошую мысль К. Эрроу: жесткость организаций, их связей и динамичных перемен возрастет, но индивиды будут более свободно перемещаться из одной структуры в другую. Технологические императивы (в простейшем виде технологической дисциплины) нигде и никогда не исчезнут, но именно для человека они перестанут быть неподвластной, отчуждающей силой. Жесткость связей и жесткость их же перемен неумолимо диктуются ростом мощи, плотности и многообразий связанности «социальной материи», но со «второй сигнальной системой» всепронизывающего анализа производство и человек освобождаются от учрежденческих и пр. границ собственности на технологии. Ведь вторая сигнальная система, как известно, вовсе не является надстройкой нервной системы, а является пронизывающим всю ее качественно другим, причем общественным в индивидуальном, способом функционирования, снизу доверху. К тому ж предстоит сменить не только «стихию рынка», но и уже более высокую «стихию плана». Хотя пока повернуло в обратную сторону» (Цит. изд. т.2. с.620-621) .

Предсказание А.С.Шушарина о появлении пятой «некоей научной и более высокой власти», какой-то супервласти наряду с имеющимися четырьмя видами власти, которая подобно второй сигнальной системе в организме создаст «не только постплановые, но и, условно говоря, «постполитические» или «внеполитические», интеллектуальные институты», которые будут основаны на научных, социоаналитических и социорегулятивных отношениях, связанных со знанием и познанием, не имеющими технических и организационных границ, на мой взгляд, весьма неопределенно и маловразумительно, даже противоречиво. Что эта за власть, которая не имеет организационных границ? И что эта за власть, которая является не политической, а «постполитической»? И каким образом именно она будет регулировать «диффузию» технологий в рамках неких «корпоративно-техничных» структур, остается непонятным. И что может вообще означать диспозитивное, внефункциональное и эксфункциональное, межотраслевое, межпредприятийное и межпрофессиональное (если угодно – комплексное, междисциплинарное) изучение «интенсивных» величин технологий? Почему именно изучение, а не использование, применение технологий? И что означает «невероятное» обобществление технологий «трудящимися нового типа»? И что означает «стихия» плана и вообще «постплановая» экономика, в которой будет осуществляться жесткая система связей? Короче, вопросов больше, чем возможных догадок по поводу сути новаций, предлагаемых А.С.Шушариным. И когда он писал, что «некая новая «соционаучная структура» преодолеет дефект производства «технофеода» (Цит. изд. т.2. с. 621) , то содержание этой новой структуры остается нераскрытым. И утверждение А.С.Шушарин о том, что в новом обществе «план», статусы, функциональность и пр. никуда не исчезнут противоречит ранее им сказанному.

Ясно только, что в новом обществе с «помощью новой социальной науки», появятся «трудящиеся нового типа» (надо понимать интеллигенция, обладающая научно-идеологическоим профессионализмом) (Цит. изд. т.2. с. 622) . И второе важное условие – это то, что общество должно стать «научным» «…опирающимся на новое знание…», которое уже не философия, а именно наука, выдвинувшая «…новое социальное знание об обществе, сложившемся во всей своей материальной конструкции еще как донаучное , с гибельным эволюционным трендом и со спасительным революционным. А это может быть только удачная не «вечная», а конкретно-историческая – научная теория современного переломного мира. Только и только так может начаться изменение когнитивности (а именно в существующей когнитивности и скрыт главный стопор дальнейшего развития) сперва профессионально-научной (во всем тягомотном объеме), а в конечном счете когнитивности всего человечества. Никакой иной возможности начала научной же реализации «конструктивной тенденции» не существует» (Цит. изд. т.2. с. 622-624) .

Надо полагать, что с этой грандиозной задачей должна справиться полилогия А.С.Шушарина.

Апрель 2011 года

Продолжение следует