ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ СПЕЦИФИКА НЕМЕЦКИХ МОДАЛЬНЫХ ЧАСТИЦ КАК МАРКЕРОВ ПРЕСУППОЗИЦИОНАЛЬНОГО ДЕЙКСИСА

Страница 2

Сложность проблематики немецких МЧ традиционно связывается с общепризнанным фактом «скрытности», «размытости» и «неуловимости» их семантики, и, как следствие этого, с субъективным недоверием к возможностям полноценного анализа их значения. Данным фактом научного скептицизма, связанным с отсутствием на протяжении десятилетий соответствующих общетеоретических концепций и адекватной методологической базы для решения существующей проблемы, объясняется долгое пребывание модальных частиц на периферии лингвистических интересов как объекта, недостойного внимания. Указанное обстоятельство выразилось практически в отказе от интенсивного характера исследования частиц и в описании отдельных вариантов их употребления, интерпретировавшихся порой как индивидуальное словотворчество и способствовавших лишь большей выразительности речи (Reiners 1959; Щерба 1958 др.).

В связи с общепризнанной полной асемантичностью модальных частиц данная выразительность, ассоциировавшаяся впоследствии с «модальностью» (Кривоносов 1982), «экспрессивностью» (Башинский 1985), «оттеночностью» (Dahl 1988), явилась единственно возможной на тот период альтернативой в попытке объяснения как самого факта существования МЧ, так и их назначения в языке. Проблема осложнялась также полной структурной неоформленностью данного класса слов, то есть отсутствием позитивных категориальных признаков – привязки к определенной морфологической форме и / или синтаксической конструкции (Helbig 1990).

Продолжавшиеся тем не менее поиски семантического инварианта модальных частиц и в границах категории субъективной модальности, и в синтаксисе, и позднее, в рамках прагматических теорий, несмотря на их кажущуюся логичность и перспективность, не выдерживали эмпирической верификации в связи наличием в высказывании специальных средств выражения приписываемых модальным частицам значений.

Так, оказалось, что в сфере категории субъективной модальности, то есть в плане реализации говорящим набора эмоционально-экспрессивных окрасок и интонационных особенностей (Кривоносов 1982), МЧ не могут реализовать свое языковое предназначение, так как основным выразителем субъективно-модальных отношений в высказывании, создающим его эмоциональный план, оказывается его лексико-грамматический состав, включающий модальные глаголы, экспрессивно окрашенную лексику, модальные слова, интонацию и др.

И даже в рамках нового прагматического направления, положившего начало созданию целого ряда теорий и подходов к изучению спорных языковых фактов, частицы весьма однобоко вписались в предложенную общую схему анализа для недескриптивных языковых единиц. Попав в сферу прагматики, которая с переносом акцента с внутренней структуры языка на его функции в коммуникации открыла новые возможности их описания, МЧ в свете новых теорий получили особый статус – выразителей (модификаторов, индикаторов) иллокуции высказывания (Frank 1980; Helbig 1990), а также выразителей прагматических пресуппозиций коммуникантов (Burkhard 1982; Арутюнова, Падучева, 1985). Однако поиски семантики модальных частиц в прагматической области привели к прагматизации их значений, то есть либо к отождествлению значений с функциями в коммуникации, либо к подмене одного понятия другим.

Причисление модальных частиц как к иллокутивным модификаторам, так и к маркерам прагматических пресуппозиций явилось весьма неубедительным в связи с наличием для этой цели в языке специальных базисных лексических, грамматических и просодических средств, таких, например, как глагольное наклонение, модальные глаголы, модальные слова, интонация и др. К тому же выяснилось, что конкретные модальные частицы не привязаны к определенному речевому акту и в зависимости от условий реализации способны маркировать различные иллокуции, а также по-разному варьировать иллокутивную силу высказывания. С другой стороны, теория пресуппозиций, в рамках которой модальные частицы трактуются как один из индикаторов наличия в семантической структуре предложения прагматических пресуппозиций, не позволяет объяснить, каким образом имплицитное содержание высказывания трансформируется модальными частицами как недескриптивными единицами языка в необходимые элементы смысла и адекватно воспринимается собеседником.

Данный прагматический уклон в исследовании модальных частиц, хотя и расширил границы понимания их как коммуникативно-необходимых языковых единиц, совершенно незаменимых в речевом общении, оказался также не в состоянии обосновать лингвистический статус частиц, то есть языковую сущность, обусловливающую прагматическую специфику данного класса слов.

Таким образом, во всех существующих трактовках сущности модальных частиц наблюдается абсолютизация лишь одного какого-либо аспекта рассмотрения данных единиц, преимущественно функционального, который нельзя признать в качестве их общего значения, потому что высказывания с одной и той же частицей могут выражать различную субъективную модальность, представлять собой различные речевые акты и нести как положительную, так и отрицательную оценку. Кроме того, в них игнорируется тот факт, что функциональная специфика любой языковой единицы предопределена всегда его семантикой, иначе говоря, его лексической составляющей, выявлению которой и посвящена следующая глава диссертации.

Во второй главе «Дейктический характер немецких модальных частиц как первооснова их функциональной специфики» рассматриваются важнейшие проблемы категориальной специфики МЧ и устанавливается дейктический характер их семантики.

В противовес традиционному мнению о том, что любое слово как знаковая единица должно называть предметы и явления внеязыковой действительности, в работе принимаются за основу точка зрения Ф. де Соссюра, а также К. Бюлера, согласно которым не все слова способны к номинации, то есть к репрезентации реалий действительности. Основополагающим в решении вопроса о дейктическом языковом статусе модальных частиц явилось высказанное К. Бюлером положение о разграничении двух полей в языке – репрезентативного (номинативного) и указательного (дейктического) (Бюлер 2000). Согласно данной трактовке, словарная единица в случае отсутствия в объеме ее значения денотативного компонента оказывается способной указывать на внеязыковые реалии.

Основанием для отнесения модальных частиц к средствам совокупного дейксиса для нас послужила классификация дейктических признаков С.Д. Кацнельсона, согласно которой дейктическим средствам свойственны: 1) ситуативность; 2) мгновенность и эфемерность актуального значения; 3) эгоцентризм; 4) субъективность (Кацнельсон 1965). Как и все другие дейктические единицы языка, МЧ отличаются семантической непрозрачностью, прагматичностью, а также постоянной соотнесенностью как с субъектом речи, так и с субъектом ее восприятия. Однако сущность дейктического указания модальных частиц, в отличие от других элементов инвентарного состава совокупного дейксиса, заключается в смещении вектора указательности с традиционных эксплицитных параметров речевой ситуации (персонального, локального, темпорального) на необходимый в любом высказывании имплицитный компонент, или предпосылки высказывания.

Известно, что для успешного достижения цели говорящему, прежде чем сформировать свое высказывание, всегда необходимо предварительно стратегически правильно оценить высказанную оппонентом точку зрения на предмет ее соответствия своим собственным пресуппозициям. Производя сопоставление пресуппозиций и сигнализируя о его результате посредством модальной частицы, говорящий каждый раз заново оценивает соотношение сил в текущей ситуации, то есть характер своего участия и участия адресата.

Проведенный анализ показал, что суть модальных частиц как дейктических единиц состоит не только в том, чтобы просто указывать на непрерывно происходящее в процессе общения сопоставление пресуппозиций собеседников, а также пресуппозиций говорящего и реального положения вещей, но и выражать результаты этого сопоставления в виде фиксированного указания на их совпадение/несовпадение.